Курящий мужчина стоял перед дверью квартиры и не заметил ее приближения. Он был высокий и широкоплечий, со спутанными черными волосами, в одежде, которая выглядела очень старой даже для уродливой части здания. Анна громко кашлянула, пытаясь привлечь его внимание, но тут ей в горло попало облако дыма, и она закашляла уже по-настоящему. Тотчас же на грубом лице мужчины появилось смущение, он поспешно загасил сигарету и выбросил окурок в дверь за спиной. Присев на корточки перед Анной, которая все никак не могла отдышаться, он начал извиняться голосом с сильным акцентом. Анна попыталась было прочитать ему нравоучение про то, что курить в помещении нельзя, так как легкие станут похожи на гудрон, но в итоге снова раскашлялась. Когда она наконец остановилась, она увидела робко протянутую руку с предложением рукопожатия. Анна взяла ее, и ее крошечная ручка полностью потонула в здоровенной ручище незнакомца.
– Диего, – представился он.
– Анна, – сказала Анна.
Она оглянулась по сторонам, горя желанием представить Пенни, но та уже стояла рядом с Диего, глядя ему в лицо с выражением, которое Анна до сих пор никогда не видела. Это были не признательность, не веселье и не простое любопытство. Пенни была очарована этим человеком, словно он был игрушкой, которую до того она видела только в витрине магазина. Она обошла вокруг Диего, после чего широко улыбнулась Анне и кивнула. Диего проследил за взглядом Анны, но, судя по всему, он не мог видеть Пенни, как и остальные взрослые. Протянув руку, Пенни ласково прикоснулась своим длинным, перепачканным яркими красками пальцем к щеке Диего.
Тот тотчас же отшатнулся, словно ужаленный, и Пенни рассмеялась беззвучным смехом. Диего уставился на то место, где она только что находилась, перевел взгляд на Анну и снова обратно. Анна приросла к месту, уверенная в том, что ее сейчас прогонят прочь из-за грубости подруги, но вместо этого лицо Диего стало очень печальным. Затем он отвернулся и быстро направился к своей квартире.
– Извини, – не оборачиваясь, бросил он, и его голос дрогнул.
Анна была сбита с толку, но Пенни по-прежнему радостно скакала, говоря, что если Анна не будет ее лучшей подругой, Диего станет лучшим другом. Затем она вдруг надулась и потребовала, чтобы Анна нашла ей что-нибудь поесть.
Томми раздражал, но тут ничего нельзя было поделать. Он был всего на два года младше Анны, но с таким же успехом он мог быть младенцем, учитывая то, что его постоянно приходилось держать за ручку. Томми все еще боялся темноты, ему было страшно уходить далеко от своей квартиры, и он никак не хотел играть в смешные игры. И хуже того, он не слушал Анну, когда та пробовала ему объяснить, что говорит Пенни. И не то чтобы Томми ей не верил; просто он постоянно что-нибудь путал. Он смеялся над тем, что Пенни вовсе не считала смешным, пытался опередить Анну, предугадывая чувства Пенни, а когда он пытался разговаривать с ней, то вечно поворачивался не в ту сторону и говорил с пустым местом, словно дурачок. Но несмотря на все это Томми был единственным ребенком во всем доме, кого знала Анна, а иногда для игры одной пары рук оказывалось недостаточно.
Пенни относилась к Томми мягче, по крайней мере так казалось вначале. Она радостно смеялась, когда он не мог ее увидеть, и выглядывала у него из-за плеча, корча рожи Анне. Выгибая свою тощую как рельс шею, Пенни пристально смотрела на него, и ее глаза искрились весельем. Разумеется, от всего этого Анна не любила его сильнее, и порой она чувствовала шевелящуюся ревность от того, как ее воображаемая подруга на него смотрит, но это все-таки смягчало ее раздражение, пусть и самую малость. Пенни также нравилось, что мать Томми заботилась о здоровье далеко не так, как мама Анны, и нередко отправляла его гулять с зажатым в руке куском ярко раскрашенного желатина или жирной соленой гадостью, которую он успевал стащить со стола. Анну всегда раздражало, когда Томми появлялся в таком виде, поскольку в этом случае было очень трудно удержать внимание Пенни на чем-то другом. Она начинала расхаживать вокруг него, протягивая к нему свои тощие руки, не отрывая взгляда от нездорового лакомства, которое принес мальчик. Дождавшись, когда Томми отвлечется, она стреляла своим длинным извивающимся языком и забирала съестное. Томми всегда это замечал, обвинял в случившемся Анну и начинал плакать. Она терпеть не могла, когда он плачет.
Но хуже всего, по мнению Анны, было то, как неохотно Томми играл в игры, которые предлагали они с Пенни. Поскольку они были старше, они имели право выбирать, во что играть. Вот как все должно было быть, и хотя Томми в принципе вроде бы соглашался, всякий раз, когда Анна предлагала одну из игр Пенни, он качал головой и говорил, что его маме это, наверное, не понравится. Когда они предлагали сыграть в «Секретных агентов», Томми отказывался идти с ними в потаенные проходы, которые показывала Пенни. Когда Анна объясняла правила «Танцующих теней», он начинал плакать, а когда она только заводила речь о «Пуках», он зажимал уши руками, хотя эта игра была самой простой.
Однажды подругам удалось уговорить Томми сыграть в прятки. Это был холодный зимний день, и, несмотря на то что во всех квартирах отопление было включено на полную, в коридорах стоял леденящий холод, и дыхание вырывалось изо рта облачками пара. Как только началась игра, Томми убежал и спрятался, как и Пенни. Анна обещала досчитать до ста, но где-то на сорока четырех ей надоело, и она, уверенная в том, что ее друзья уже далеко и все равно ничего не услышат, начала поиски. Первым делом она заглянула во все закутки и щели, где обыкновенно прятался Томми, но там его не оказалось. Затем Анна проверила лифты, поскольку Пенни любила переезжать с этажа на этаж, чтобы спастись от водящего. Анна всегда говорила, что это жульничество, поскольку, раз спрятавшись, нельзя больше перемещаться с места место, на что Пенни отвечала, что она никуда не перемещается, так как остается в кабине лифта. В любом случае в этот день оба лифта оказались пустыми. Анна даже заглянула в углы под потолком, куда любила забиваться Пенни, но ее подруги там тоже не было.
Странно, но когда Анна обшаривала коридоры третьего этажа, она кое-что обнаружила. У окна в дальнем конце она увидела контуры технологического люка, который они с Пенни исследовали уже много раз, и, подойдя к люку, увидела прозрачную дымку, ритмично выходящую сквозь щели: облачка дыхания, вырывающиеся на холод. Улыбнувшись, Анна подкралась ближе, но тут ее внимание привлек звук, раздавшийся у нее за спиной. Обернувшись, она увидела Томми, дрожащего от холода, с залитым слезами лицом. Анна разозлилась было, сказала ему, что нет смысла играть в прятки, если он сам выходит из укрытия до того, как она его нашла. Томми лишь расплакался еще сильнее.
– Пенни первая меня нашла, – всхлипнул он.
После чего убежал прочь, прежде чем Анна успела что-либо у него спросить. Когда она открыла технологический люк, там никого не было, а Пенни просто рассмеялась, когда Анна потом спросила ее об этом.
Но с тех пор прошло уже полгода, и хотя Томми еще долго не соглашался играть с ними, теперь они снова были втроем и развлекались по полной. Пенни придумала новую игру, которую она назвала «Крадущимися цыпочками», хотя Анне пришлось сказать Томми, что это была ее затея, и только тогда он согласился играть. Пенни объяснила, что играть нужно на старой лестнице в уродливой части дома, проходящей вокруг большого железного лифта. Один игрок назначался водящим и должен был стоять на середине лестницы, а остальные становились «крадущимися» и ждали наверху, стоя на четвереньках. Водящий начинал спускаться вниз, но как только он отрывал взгляд от своих преследователей, тем позволялось быстро красться по лестнице. Если они салили водящего до того, как тот успевал добраться до нижней площадки, они побеждали. Эта игра была нормальнее большинства прочих игр Пенни, чему Анна была рада, хотя ей в глубине души и казалось, что идея была позаимствована у «Замри-отомри».
Томми игра не понравилась; пятиться вниз по лестнице ему было страшно, поэтому он постоянно разворачивался, предоставляя Анне и Пенни уйму времени на то, чтобы его настичь. Но по крайней мере он согласился играть, хотя и постоянно спорил, что Пенни его не осалила, хотя та его определенно догнала. Одно дело то, что Томми ее не видел, но сама мысль, что Анна могла соврать, страшно ее злила, о чем она ему и сказала. Еще ему приходилось очень тяжело, когда водящим становилась Пенни, поскольку только Анна могла сказать, когда она смотрит на них, а когда нет, и Томми постоянно попадал впросак.
Приближался вечер, и Анна становилась все более рассеянной, постоянно прислушивалась, не зовет ли мать ее ужинать. Пенни, естественно, уже давно проголодалась и канючила, но тут все было как обычно, и Анна постоянно шикала на нее, призывая сосредоточиться на игре. Томми устал, и когда подошел его черед водить, он попытался отказаться, но Анна настояла, и он занял место на лестнице. Анна опустилась на четвереньки и вцепилась руками в край верхней ступеньки. Пенни застыла рядом с ней, с широкой улыбкой на лице. Сосредоточив взгляд на Анне, Томми сделал шаг назад, но когда он передвинул ногу, у него в глазах мелькнул страх, и он оглянулся, чтобы посмотреть, куда наступить. Анна тотчас же поползла вперед и успела преодолеть три ступеньки, прежде чем Томми обернулся. Пенни спустилась на четыре ступеньки и находилась перед нею, своими огромными глазами насквозь сверля стоящего впереди мальчика. Томми предпринял еще одну попытку. На этот раз он удержался от того, чтобы оглянуться, и шагнул на предыдущую ступеньку, но потерял равновесие и на мгновение поднял взгляд к потолку. Это длилось всего одну секунду, но и Анна, и Пенни не упустили шанс и быстро спустились еще на ступеньку. В полной тишине Томми старался не расплакаться. Из носа у него текли сопли, как бывало обыкновенно, когда он пытался сдержать слезы. Сунув руку в карман, Томми достал мокрый и грязный носовой платок. Но когда он вытаскивал его из кармана, вместе с ним выпало еще что-то: пакетик ярко-красных карамелек, который он, несомненно, пытался спрятать от подруг. Пакетик упал на лестницу, и Томми непроизвольно наклонился, чтобы его подобрать.