– Я… то есть… я выполняю работу для фирмы, – начала оправдываться Гиллиан.
– Ну да. Адрес электронной почты выглядел вполне официально. Но вопрос вот в чем: вы одна из них? Вы здесь, чтобы выполнить для них грязную работу? Или до вас еще не добрались?
Он окинул ее пытливым взглядом, и Гиллиан вдруг заметила у него под рубашкой какую-то выпуклость, которая могла быть спрятанным за поясом ножом.
– Я… право, я не знаю.
– Да, я так и думал. – Кемпнер провел пальцем по краю стакана. – Послушайте, я не должен был вас впускать. У меня нет никакого интереса разговаривать с «Акман Блейн» вне судебного разбирательства, но вы сказали, что тут нечто большее. Итак, что вы хотите?
Гиллиан прикусила губу. Она надеялась найти человека спокойного, здравомыслящего, взвешенного, который понимал, на что способны Тобиас Фелл и «Акман Блейн», и, возможно, выслушал бы ее и обсудил с ней ее теории. Она искала союзника. Но глядя на то, как лихорадочно мечется по комнате взгляд Аллана Кемпнера, Гиллиан отчетливо поняла, что это не тот, кто ей нужен.
– Мне кажется, я кое на что наткнулась. Насчет Тобиаса Фелла. И «Акман Блейн» и… Расскажите, что случилось. Почему вы подняли тревогу.
– И какой от этого будет прок? Поскольку у вас нет приличной обуви, вы стоите в самом низу лестницы, и вы собираетесь бросить мне спасательный круг? Не-е, я так не думаю. В любом случае, я видел, сколько документов вы собрали. Вы знаете об этом больше, чем я, а я этим занимался.
Гиллиан помолчала, размышляя, затем решила надавить.
– Я полагаю, это еще не все. Я видела документы, однако в них нет смысла. И мое имя в них повсюду, там, где его никак не может быть. Мы с вами карлики по сравнению со всем этим, и я просто… я просто хочу понять, что происходит. По крайней мере, это-то я заслужила!
Кемпнер вздохнул.
– Чудесно, я вас понял, – сказал он наконец. – Забавно. Я искренне надеялся, что вы сможете помочь. Может быть, вы нашли что-то в документах или… не знаю. Но нет, объявился такой человек как вы. Я так понимаю, это означает, что для меня все кончено, да? Уж если я привлек ваше внимание, я стал серьезной помехой.
На это у Гиллиан не было ответа.
– Ладно, вы хотите услышать? Чудесно. Тобиас владел с потрохами моей сетью. По большей части это не имело значения, телевизионные новости – они и в Африке телевизионные новости, только нужно было знать его политику и соответствующим образом подправлять сюжеты. Иногда, в основном перед выборами, к нам заявлялся какой-нибудь дружок Фелла с более конкретным «редакционным наставлением», но такое случалось крайне редко.
Остановившись, Кемпнер отпил глоток. Снова заговорив, он чуть ли не улыбнулся, и на какое-то мгновение Гиллиан увидела тень уверенного оратора, вещающего перед сборищем журналистов, ловящих каждое его слово.
– Но главные проблемы начались, когда одна из компаний Фелла облажалась. Попалась с поличным. И вот мы воспользовались так называемым «кризисным наставлением» [12]. Это папка с подробно прописанными инструкциями относительно того, что нам делать, причем не просто искажая проблему и тем более не замалчивая ее.
Кемпнер остановился, несомненно, решая, продолжать ли ему дальше. Горько усмехнувшись, словно признавая поражение, он заговорил снова:
– Там были списки тех, кто был причастен к разоблачениям или возглавлял кампании критики, и мы должны были задействовать все свои ресурсы, чтобы накопать на них грязь. Публиковать материалы, выпускать сюжеты, порочащие их. Всеми силами травить их и их близких. И я этим занимался. Даже находил какое-то болезненное удовлетворение в том, как хорошо у нас получалось. Видели бы вы, как мы раскрутили то дело со страховками «Юнайтед континентал»! У нас получилось лучше всех.
Он осушил стакан.
– Затем разразился скандал с доксатрином, и мы также получили соответствующее «кризисное наставление» и… Моя мать принимала доксатрин, как и тысячи других людей. Врачи говорили, возможно, именно это и свело ее в могилу. И вот эта долбаная книжонка учит меня, как замять эту историю. В общем, я не выдержал. Слил «наставление». Отсканировал его и разослал всем, кто занимался этой темой. Но я был вне себя от горя и потому действовал неряшливо. Оставил за собой след, более чем достаточный, чтобы вы, гребаные стервятники, завопили о нарушении соглашения о конфиденциальности и разрушили мою жизнь. Вот и все. Но я ни о чем не жалею, если бы надо было выбирать опять, я поступил бы так же.
Кемпнер умолк. Казалось, он как-то съежился, стал меньше, словно этот рассказ был неотъемлемой его частью и вот теперь он ее лишился. Гиллиан гадала, должна ли она испытывать отвращение к этому человеку, кто так долго покрывал зло? Или жалеть его? Она начала смутно догадываться о своей сопричастности, поскольку она тоже работает в «Акман Блейн». На самом деле, чем она сама отличается от Кемпнера?
Все казалось каким-то приглушенным, и у Гиллиан мелькнула мысль, куда подевался шум улицы. Что-то его заглушает?
– Мистер Кемпнер. – Она постаралась тщательно подобрать слова. – По-моему, вам угрожает опасность.
– Ни хрена себе. – Его взгляд оставался спокойным. Равнодушным.
– Я считаю, что «Акман Блейн» может быть причастна к убийству тех, кто критиковал Тобиаса Фелла. И вы можете стать следующим.
Кемпнер рассмеялся.
– Да, – сказал он с непроницаемым лицом. – А если это правда, черт возьми, как ты думаешь, что сделают с тобой? – Смех его был злобным, с издевкой. – Им уже известно, что ты знаешь, – сказал он. – И ты знаешь, что им это уже известно.
Когда Гиллиан выскакивала из его убогой квартиры, Кемпнер еще смеялся.
С бешено мечущимися мыслями в голове Гиллиан села в метро, лихорадочно перебирая фотографии в телефоне. Прошло меньше получаса с тех пор, как Кемпнер бесцеремонно выставил ее смехом из своей квартиры, и за это время она успела сделать почти два десятка снимков мужчины, следившего за ней. По крайней мере, предприняла столько попыток это сделать. Что-то все время мешало получить четкую картинку: то неизвестного заслонила появившаяся не вовремя машина, то его лицо скрыл рекламный плакат, то солнечный блик превратил его в неясный силуэт в темных очках. Гиллиан заметила его, как только вышла из дома, и с тех пор он спокойно шел за ней следом. Лицо его было непроницаемым, черный костюм резко контрастировал с летними нарядами прохожих вокруг.
Гиллиан заскочила в поезд за мгновение до того, как двери закрылись. Ей отчаянно хотелось надеяться на то, что преследователь не успел присоединиться к ней. Это был тот самый человек, которого ее телефон окрестил «мистером Клоузом». Это должно было быть так! Она постаралась убедить себя в том, что это просто сексуальный маньяк, как будто при любых других обстоятельствах это бы ее успокоило.
Если это не так, то она стала новой целью того, кто работал на «Акман Блейн», скрывая страшные тайны Тобиаса Фелла, заставляя умолкнуть всех, кто им угрожал. Обращаться в полицию нельзя. Если эти люди действуют так открыто, нет никаких сомнений в том, что полиция куплена. В конце концов, им удалось подправить список контактов в ее телефоне, так что как знать…
Гиллиан застыла. Телефон. Она забыла его выключить. Ее служебный телефон. Эти люди могли прослушивать через микрофон ее разговор с Кемпнером, следить через камеру за тем, как она делает пометки. И компьютер тоже. Если высокие технологии – это ворота, посредством которых к ней можно подобраться, у этих людей уже есть все, что нужно для нанесения удара.
Медленно и аккуратно положив свой телефон на пол вагона, Гиллиан поставила ногу на экран и постепенно увеличивала давление до тех пор, пока не послышался треск. На какое-то мгновение раздался звонок, и на экране появилось лицо Тимоти. Затем Гиллиан надавила сильнее, и его тошнотворная улыбка разлетелась вдребезги под каблуком ее туфли. Если эти люди хотят ее заткнуть, она не будет упрощать им задачу.
Гиллиан как можно осторожнее прокралась в Баньян-Корт, следя за тем, чтобы отворачиваться от камер видеонаблюдения. Ей нужно только зайти к себе, собрать кое-какие вещи и выйти, податься в бега до того, как ее враги успеют что-либо предпринять. Но, может быть, уже слишком поздно? По крайней мере, ей нужен заграничный паспорт. Если только они не смогут проследить за его получением. Возможно, они уже побывали у нее в квартире и понаставили «жучков» на всех ее вещах. И все-таки надо было рискнуть.
Тобиасу Феллу принадлежит все это здание, ему принадлежит квартира, в которой она живет, что превращало ее во вражескую территорию. Как можно быть уверенной в том, что в действительности происходит за дверями этого здания? Гиллиан болезненно сознавала, что живет в запущенной, забытой половине здания. В таком месте, где можно что-нибудь спрятать и никто этого не заметит. Или сделать так, чтобы кто-нибудь исчез. И насколько хорошо она знает своих соседей? Есть Эдит, одинокая пожилая женщина, живущая этажом выше; в прошлом она несколько раз пыталась заговорить с Гиллиан, и, похоже, делала это искренне. Но это было несколько месяцев назад, и с тех пор они больше ни разу не пересекались. Кто знает, что произойдет в следующий раз? Что с ней могли сделать?
Нет, Гиллиан должна считать все здание враждебной территорией. И офис тоже. В конце концов, ее квартира принадлежит фирме. Ее квартира принадлежит фирме. Но куда еще она может сейчас податься?
Обходя вокруг Баньян-Корта, Гиллиан старалась ступать тихо и не привлекать к себе внимания. Она лихорадочно озиралась по сторонам, и вдруг ее взгляд остановился на том, что она видела с самого первого дня, как переехала сюда, но на самом деле никогда толком не замечала. Закладочная плита, новенькая, сверкающая, на старой кирпичной стене.
Этот камень 16 августа 2004 года заложил ТОБИАС ФЕЛЛ