Повторно себя заклеймив, Шишкин вынырнул из внутреннего монолога довольно вовремя.
– …искренне рады видеть в наших рядах Александра Сергеевича и Сергея Александровича. Мы убеждены, что они – достойное пополнение педагогического коллектива и преумножат добрые традиции нашей школы. Поприветствуем их, дорогие дети и уважаемые родители, пожелаем успехов в нелёгком, но почётном, нужном и благородном учительском труде!
Очнувшийся Шишкин увидел устремлённые на него со всех сторон любопытно-изучающие взгляды. Он покраснел и зааплодировал первым.
Шквал оваций снова перекрыла зычная медь директорского голоса:
– Почетное право первого звонка нового учебного года предоставляется ученику десятого класса, выпускнику, звеньевому школьной бригады сенокосчиков, оказавшей этим летом большую помощь нашему колхозу, Степану Медведеву и нашей первокласснице Светочке Бородиной! Сте-па-ан!
К крыльцу, переваливаясь с ноги на ногу, не спеша вышел здоровенный увалень в чёрных брюках и белой рубашке. Он неловко повернулся к собравшимся и достал из брючного кармана латунный колокольчик на деревянной ручке. Застыл на мгновение, потом недоумённо обвёл глазами собравшихся. Повернувшись в пол-оборота к директрисе, спросил:
– А где она?
В наступившей тишине раздался тонкий плачущий голосок:
– Ба-а-ба! Я ево бою-у-уся!
Прямо по центру в толпе возникло движение, расступились родители, сломалась линейка какого-то класса – белый верх, чёрный низ, кружевные передники, буйное красногалстучье и капроновые банты, – и перед всеми предстала внушительная, раскрасневшаяся Мария Поликарповна Лапердина с ревущей у неё на руках внучкой-первоклашкой. Пышный и замысловатый бант бело-прозрачного капрона на голове плачущего создания по размерам вполне конкурировал с десантным парашютом.
Из-за спины супруги-бабушки робко выглядывал супруг-дед, Иван Терентьевич, суровый школьный завхоз, напрочь лишенный этой самой суровости. Скорбное лицо Терентьича было искажено страданием сопереживания испуганной внучке. На левом плече завхоза, принарядившегося в чёрный шевиотовый костюм времён железных сталинских наркомов, болтался яркий, играющий весёлыми рисунками и катафотами ранец. Обеими руками Терентьич прижимал к груди роскошный букет явно не чмаровской цветочной селекции.
– Бо-о-ю-у-ся-а-а! – пуще прежнего закатилась внучка Светочка на руках у бабушки, когда Медведев Степан обрадованно шагнул навстречу недостающему живому атрибуту первого звонка. «Точно соответствует фамилии, – отметил, оживившись, Шишкин-младший, ещё минуту назад всерьёз комплексанувший из-за обрушившегося на него всенародного внимания и своей аплодисментной поспешности. – Ведмедик клешаногий, так вроде хохлы бачут?»
– Не подходи! – гаркнула Мария Поликарповна, убив сразу двух зайцев. На полуноте оборвала рёв внучка, внимательно следя за Медведевым Степаном. Застыл и он – морская фигура, замри! – с поднятым в правой руке колокольчиком, из-за чего сразу стал походить на героя-моряка с известного полотна «Штурм Сапун-горы».
– Стой, где стоишь. – Новая команда прозвучала Степану уже на три октавы ниже. – Иван… Ива-ан!
– Я! Здесь! – вынырнул из-за спины супруги Терентьич.
– Возьми у Стёпки колокольчик.
Завхоз шагнул к десятикласснику, замешкался, не зная, как освободить от букета руки, потом сунул его, как банный веник, под мышку правой руки, а левой потянулся к колокольчику. Но тот находился на недосягаемой высоте. К тому же из уст Медведева Степана раздалось:
– Не дам… Это… это не по правилам… Я же должен взять её, а она – его.
Здоровенный парень был готов зарыдать, пасть смертью храбрых, превратиться в пепел Клааса, окаменеть, стать соляным столбом или памятником нерукотворным под свинцово-горгоно-напалмовым взором Марии Поликарповны. Но колокольчик так и оставался в отведённой назад и поднятой руке.
Иван Терентьевич с пронизанным болью и мукой лицом всем корпусом полуобернулся к супруге, посылая ей немой, но материально осязаемый всеми присутствующими извечный российский вопрос: «Что делать?» Теперь в совокупности ученик Степан и завхоз Терентьич соответствовали центральной части скульптурной группы «Лаокоон и его сыновья» известных родосских мастеров ближнего донашеэрья.
– Стёпа, отдай… – К упомянутой скульптурной композиции примкнула уже заплаканная старшая пионервожатая Клавочка.
Конечно, её тонкие ручонки, тщетно тянущиеся к заветному колокольчику, совершенно не ассоциировались с теми здоровенными змеюками, которые в оригинале скульптуры душат и жреца, и его сыновей, но всё-таки как-то художественно завершили общий вид.
– Отдай, Стёпушка…
– Отдай! – неожиданно капризно-звонко приказала с бабушкиных рук Светочка-первоклассница.
И все тут же поняли, что женская родова Лапердиных переводу не знает. А мужики сочувственно погладили по свежестриженным макушкам сыновей, представив хозяйкой чмаровского сельпо через соответствующее количество лет достойную Марии Поликарповны смену.
– Отдай… Отдай… Отдай… Степушка, не гневи… – вначале зашелестело тут и там, а потом обрело и всеобъемлющее звучание умоляющее народное скандирование сочувственным громким шёпотом.
– От-дай, Сте-пан! От-дай, Сте-пан!..
Скульптурная группа распалась: Медведев Степан с тяжёлым утробным вздохом сунул Клавочке в сложенные просительными лодочками ладони колокольчик и, сгорбившись, подался к родному классу.
Клавочка, с прижатым к груди колокольчиком, обратила минорный взор на возвышающуюся посредине школьного крыльца Валентину Ивановну. Та царственно кивнула.
И Клавочка, тут же радостно улыбнувшись, протянула колокольчик насупленной Светочке. Бабушка обхватила хрупкий стебелёк внучкиной ручки своей надёжной ладонью и пошла по кругу.
– Динь-дон! Динь-дон-динь-нь!
Свершилось!
Заулыбавшийся во весь протезированный рот завхоз Иван Терентьевич семенил следом, придерживая локтями вверенное ему имущество – ранец и букет. Следом, улыбаясь, шагала Клавочка. А за ними, не отставая и постепенно нарастая, расползался смех.
Из динамиков снова загремел с хриплыми пробулькиваниями какой-то бравурный марш, под звуки которого Лапердины и Клавочка завершили круг. Тут же рядом с непоколебимой Валентиной Ивановной возникла сутулая и тщедушная фигура в комиссарской кожанке.
– Слово предоставляется… – пророкотала, делая рукой отмашку, оборвавшую марш, директриса. – Федору Никифоровичу Антонову, председателю нашего сельского совета! – Директриса гулко ударила в ладони. Оглушительно захлопали и все собравшиеся.
«Ты погляди! – поразился Александр. – Англичанка и этот… Да… Любовь зла…» Шишкин-младший с унынием настроился на столь же продолжительную, как директорская, речь.
Но предсельсовета оказался талантливым оратором.
– В добрый путь, дорогие ребята! В добрый путь! – выкрикнул, приподнимаясь на носки, Антонов и поспешил с крыльца в народ. На этом список выступающих был исчерпан.
И врата знаний, наконец-то, широко распахнулись перед школярами.
– Проходим по классам! По классам! – звенела профессионально поставленным голосом Баррикадьевна.
«Сколько же ей лет? – в который раз озадачился Александр. – Интересно, а улыбнулась она хотя бы раз в жизни? Учительствовать бы вам, дорогая Вилена Аркадьевна, в колонии для малолетних преступников и беспризорников… Хотя… Не исключено, что так и было. И вполне возможно, под началом самого А эС Макаренко. По степени высушенности её, конечно, можно отнести к мумиям Рамзеса и Тутанхамона, но будем реалистами…»
Тем временем площадка перед школьным крыльцом опустела. И тут же по ушам ударил пронзительный, сделавший бы честь солидной пилораме, визг электрозвонка. Учебный процесс входил в привычное русло, в неизменное расписание уроков и перемен.
Шишкин, естественно, тоже проследовал за своим девятым «А» в кабинет литературы, к мрачным портретам классиков. «Вот, кстати, с чего надо начать, – подумалось ему. – Всю эту наглядность переделать и обновить. Хоп! Ну вот и нашлось применение для третьей комнаты! Это будет у меня оформительская студия!»
И он тут же принялся мысленно прикидывать варианты оформления класса. Но спохватился – рослые девятиклассники стояли возле парт и выжидающе смотрели на своего «классного».
– Садитесь, ребята. Поздравляю вас с началом нового учебного года!
Дежурных аплодисментов не последовало.
– А вы к нам надолго?
Шишкин внимательно посмотрел на спросившую. Симпатичная, высокая, с милыми гимназическими кудряшками соломенного цвета. При этом два ухоженных длинных локона обрамляли нежное, с лёгким румянцем на щеках, лицо. Большие серые глаза лучились из-под чуть-чуть подкрашенных чёрной тушью ресниц. Шишкин обратил на неё внимание ещё на перекличке. М-м-м… Кобылина! Да, Кобылина Олеся, Люся. Отличница, младшая дочь зоотехника Кобылина – виновника и жертвы взбудоражившего позавчера село «сафари».
– Пока не надоем, – автоматически ляпнул Александр.
– Чё, даже чаю не попьёте? – раздалось с последней парты.
«С юмором хлопец… Бородат анекдот, но к месту. Подставился я…» – Шишкин с интересом посмотрел на острослова.
Долговязый, рыжий, с круглым скуластым лицом, щедро обсыпанным конопушками. Сын «англичанки», вспомнил Александр вчерашнюю перекличку. «И как герой школьного фольклора – тоже Вовочка…»
– Да нет, наливай! – Александр весело махнул рукой. – И карамелек на блюдечко насыпь!
Класс засмеялся.
– Традиционная тема первого урока в новом учебном году… – начал Шишкин.
– У-у-у, – загудели задние парты. – Сочинение пишем «Как ты провёл лето»…
– Нет, – засмеялся Александр. – Из этих штанишек вы уже выросли. Но подготовленность к изучению дальнейшего литературного материала оценить не помешает. Сделаем так. В качестве домашнего задания сочинение напишите. Маленькое: какие книги вы прочитали на каникулах из рекомендованных, какая из них наиболее понравилась и почему. Когда у нас литература? – Шишкин глянул в расписание. – Так-с… В субботу. Ну, стало быть, к субботе.