Шишкин-младший на Кутяева никак не среагировал, вернулся в комнату, уставился глазами в книгу. Конечно, не читалось. Противная дрожь пробирала до костей. Ну удружила баба Дуся! Завтра в школе разговоров будет!..
Но полчаса спустя, успокоившись, Шишкин попытался взглянуть на происшедший инцидент с юмором. Может быть, Алёна-Леночка в сам деле девушка неплохая. Но и что с того? Никакие флюиды при виде приветливой Леночки совершенно не проявлялись. Работает, молодая и симпатичная, в местном магазинчике, ну и пусть работает. А тут прямо осада какая-то… Пирожки-котлеты, мой желанный, где ты?.. Выйди, милый мой дружок, дам тебе я пирожок…
«Гадом буду, – со злой весёлостью подумал Шишкин, – у бабы Жени её Лизавета тоже на выданье. Интересно, а что оттуда последует? Обкладывают, как волка! Директриса, сватьи бабы-поварихи… Не кручинься, князь Гвидон, а пошли их на… рожон!»
Шишкин посмотрел на часы. Ребятне и впрямь пора спать. Он отправился по комнатам. Никто, естественно, в кроватках не посапывал. Парни продолжали пялиться в передергивающийся косой мутной рябью телеэкран. Скосились на Александра с ухмылками.
– Хлопцы, телевизор выключаем, на горшок и баиньки!
– Щас футбол досмотрим!
– Лады, поверю на слово.
Постучался к девчонкам. Те, правда, лежали в постельках, но что-то бурно обсуждали. При виде учителя противненько захихикали. И ехидная сущность Шишкина-младшего конечно же не могла не среагировать на это.
– Зря вы, девочки, с Алёнкой-то так, – горестно-печально вымолвил он, вздыхая. – Прекрасная девушка. Милая, симпатичная… И приветливая, и трудолюбивая. Мне вот, например, очень нравится. Зря, зря вы её обидели… – Александр уже совершенно поникшим взором обвёл притихших старшеклассниц, вздохнул ещё раз, с повышенной горемычностью, и тихо притворил за собой дверь.
Давясь от смеха, вышел на крыльцо, под высокое чёрное небо с огромными, близкими звёздами. Где-то вдалеке гавкнула собака, но так лениво, что никто из товарок ей не откликнулся. Было довольно свежо. Сентябрь уверенно подкатывал к октябрю.
Однако позлорадствовать и во всей красе представить эффект от разыгранной перед школьными ревнивицами сценки, не получилось.
Снизу, из южной части села, сначала тонко по-комариному, а затем всё более и более по нарастающей послышался треск мотоциклетных моторов.
Вскоре в темноте заметались сполохи фар, рокот нарастал, и вот на улице замельтешили электрические глаза.
– Тра-та-та-та-та! – К интернатскому палисаднику подкатили с десяток советских «яв» – самые распространенные на селе мотоциклики «Минск». Почти на каждом громоздилось по паре внушительных фигур. «Начинается концерт… – неприятно заныло под ложечкой у Шишкина-младшего. – Не пронесло…»
– А что так рано, молодые люди? – громко спросил он, стараясь перекрыть тарахтенье мотоциклов. Внутри разгоралось какое-то отчаянное раздражение вперемежку с элементарным страхом.
Парни, заглушив движки, послезали с мотоциклов, ступили на освещенную яркой лампочкой над крыльцом дорожку из точильных кругов. Пахнуло дешёвым спиртным.
– Дак, а чо, спите уже, ли чо ли? – ухмыльнулся один.
– Не «ли чо ли», а поздороваться надо! – зло отрезал Шишкин, встав в дверях. Хотелось верить, что сейчас и здесь сработает деревенское чудо: почтение перед учителем. Но, если откровенно, верилось слабо.
– Ну, наше вам, здравствуйте! – осклабился другой из парней.
На свету и сомневаться не приходилось: сверстников интернатских девчонок среди подъехавших не наблюдалось. Постарше кавалеры…
– Здравствуйте. Хотя давно пора сказать: «Спокойной ночи!» Что привело вас сюда, родные мои? – спросил Шишкин, всё больше убеждаясь, что чуда не последует. Это обозлило до состояния, близкого тому, которое, наверное, с отчаянием подумалось Шишкину, испытывает крыса, когда её загоняют в угол.
– Да с девчонками поболтать заехали, а чё, нельзя?
– В том-то и дело, дорогой ты мой, что нельзя, – сказал Шишкин и, шагнув вперёд, облокотился на перила. Прямо стоять не получалось, коленки стали какими-то слабыми.
– А то чё будет? – подал голос третий из парней.
– Ну а сам-то не понимаешь? – стараясь придать удивление голосу, спросил Шишкин, ощущая собственное сердце где-то в левой пятке.
– Ну, может, я такой тупой… Чё с деревенского взять! – хохотнул парень.
– С деревенского можно взять то же, что и с городского.
– Но-ка, но-ка?..
– А что «но-ка», – пожал плечами Шишкин, преодолевая из последних сил охватившую его внутри трясучку. – Свобода – она и в Африке свобода.
– А при чём тут свобода? – осведомился уже четвёртый.
– Давно «дембельнулись»? Я так понимаю, что малолетки не присутствуют?
– И чё? – с вызовом проговорил один из парней.
Еле удержался Шишкин-младший, чтобы без промедления не выдать в ответ, что конкретно «чёкающему» следует перекинуть через плечо, – хорошо, инстинкт самосохранения сработал. Видимо, в последний раз – больше не пригодится. Неимоверных усилий стоило проговорить спокойно, с расстановкой:
– А сколько лет девчонкам? И что бывает взрослым парням, когда они пристают к малолеткам?
– Пугаете, ли чо ли?
– Да чем же я вас напугаю, милые вы мои? Я один, а вас, вон, какая орава. Конечно, в свисток могу свистнуть. Напужаетесь?
Парни заржали.
– Но вот один свеженький примерчик могу привести. Так сказать, из «дембельского альбома»… – Шишкину-младшему подумалось, что несколько «утяжелённая» верхалейская история может сыграть профилактическую роль. – Жила-была девочка-школьница. И познакомилась с «дембелем». И как-то так получилось, что через некоторое время встала девочка и её родители перед выбором: то ли к врачу бежать, то ли коляску через несколько месяцев катать…
– Да у нас таких историй – полсела! – осклабился один из парней. Остальные заржали.
– Ты погоди, дослушай, – терпеливо выждал смех Александр. – Ну так вот… Дело, согласен, житейское. К тому же парень оказался неплохой. В сам-деле в девчонку влюбился. И собрались они даже подать заявление в загс. По закону, могут и с шестнадцати лет расписать, – пояснил Шишкин, – если причина уважительная имеется, типа беременности. А прокурор сказал: «Расписаться хотите – ваше право. Но вместо медового месяца поедет молодой муженёк в места не столь отдалённые, так как статья в Уголовном кодексе имеется – об ответственности за связь с несовершеннолетними». И утартали бедолагу туда, куда Макар телят не гонял, на три годика, кажется. А заявление они так и не подали…
– Лёха, ты это… Уезжайте, спать охота. Не надо вам здесь… – За спиной Шишкина-младшего выросла фигура второгодника Кутяева.
– Здорово, Кутяй! – расплылся в улыбке тот, кого назвали Лёхой. – А ты чё тут делашь?
– Десятилетку домучиваю.
– А чё там Нинка?
– А чё Нинка… На ферме пашет.
– Замуж-то не выскочила?
– Да нет…
– Хлопцы, на часы посмотрите, – с позевотой лениво проговорил Шишкин. – Кутяев, ты чего здесь? Иди спи, завтра рано подниму. Со своими знакомыми завтра поговоришь – день длинный. Давайте, ребята, всё на завтра перенесём. – Это он уже незваным гостям адресовал. – Тем более, заделье одно до вас имеется.
– Како ещё заделье? – напряжённым голосом спросил самый немногословный из парней, который единственный раз-то и рот разинул, про свободу поинтересовавшись. «А ты, дружок, видимо, уже на собственной шкуре прочувствовал, какое это сладкое слово «свобода», – подумал Шишкин. – «По тундре, по железной дороге… – невесело пропелось в мозгах. – Рановато расслабляться…»
– А ты меня завтра в школе разыщи, поговорим… Спросишь Александра Сергеевича… Это я.
Шишкин демонстративно зевнул. – «Вот она, кульминация…» – подумал кто-то в голове у Шишкина, но не он, это точно, скорее всего, та самая загнанный в угол крыса, потому как он думать уже не мог, совершенно не представляя, что делать, если сейчас вся эта публика сдвинет его в сторону и направится «женихаться». Отвлекать хлопцев регулировкой мотора, как Ашурков, он не умеет.
– Да знам, – нехотя кивнул «немногословный». Он явно верховодил во всей этой компании «железных лыцарей». Оглядел исподлобья Шишкина с ног до головы и вызывающе ухмыльнулся: – А как и подъедем завтра… насчёт заделья?
– Так я и не шучу. – Александр даже изобразил некоторое недоумение. – Только после трёх часов, раньше мне некогда.
– А чё щас не перебазарить?
– Ночь на дворе. А разговор не минутный… – Александр подпустил интриги и повернулся к дверям.
– Дак мы и не торопимся! – хохотнул предводитель «лыцарей».
– Ну вы-то, может, и не торопитесь, а я по ночам я сплю, спят усталые игрушки, книжки спят, и деткам, – он качнул головой в сторону интернатских окон, – по распорядку тоже давно пора. Чего и вам желаю.
– И то, братва, ночь на дворе, – буркнул и Кутяев, широко зевая.
– Ладно, поехали… – бросил своим «немногословный». Парни нехотя вернулись к мотоциклам, залязгали пусковыми рычагами.
– Пока, Кутяй! Завтра Нинку навещу! – проорал Лёха через долгожданный треск заработавших моторов, и мотокомпания покатила прочь, оставив у крыльца расползающееся в темноту сизое облако отработанных газов.
Шишкин повернулся к второгоднику Кутяеву и негромко сказал:
– Спасибо за поддержку.
Кутяев стушевался, неловко затоптался на месте, потом повернулся и бросил в коридор:
– Чё застыли? Кина не будет – кинщик спился! Айда дрыхнуть!
Оказалось, что за дверью в коридоре таилась и остальная четвёрка пацанов. Шишкин нахмурил брови, но внутри у него поднялась такая тёплая волна, что защипало в носу. «Ишь ты, защитнички…»
– Отбой, ребята. От-бо-ой…
Он лязгнул внутренней задвижкой на входных дверях и вернулся в воспитательскую комнату, испытывая самые противоречивые чувства. Прилёг на кушетку с чувством облегчения. Поддатые «железные лыцари» могли и рёбра с зубами пересчитать. Былое чудо на домкультуровской «дискотэке», как бы там ни было, – исключение. Там слишком много глаз было. Вот и здесь Кутяев с пацанами к месту оказался. А встреть мотобанду в тёмном переулке – неизвестно, как взыграет удаль молодецкая. «А не хотелось по морде-то схлопотать? – едко осведомился внутренний голос. – Трусоват ты, батен