– А кто у нас папа?
– Тс-с! – приложил указательный палец к губам и страшно округлил глаза Виталий. – Папа – пенсионер «конторы глубинного бурения», но, как известно, бывших чекистов не бывает. Достала ты со своими евреями. Смылись да и смылись. Остальное-то население Одессы-мамы растёт!
– За счёт естественного приплода! Как и по другой, вполне банальной причине – некуда людям ехать! Кто нас где ждёт… – сказала со вздохом хозяйка.
– А вы бы вернулись в Одессу? – спросил Александр.
– У меня там родители.
– Вернулись бы, значит.
– Вы меня, Александр, извините, но мои живут уже четверть века в одном из самых благоустроенных микрорайонов, в просторной четырёхкомнатной квартире с горячей и холодной водой. От центра далековато, зато комфортно.
– Вот и верь после этого людям! – с шутливым возмущением воскликнул Виталий. – А как клялась: куда иголка – туда и ниточка! Так ведь и бросит бедного офицерика в чмаровской глуши! Откажется стойко переносить тяготы и лишения воинской службы и ратного труда.
– Не бросит, а прибьёт! – подхватила мужнин тон Людмила. – Сковородой! В порыве избавления человечества от нашествия ехидн.
– Выкормил на свою голову! – схватился за грудь в области сердца Виталий.
Шишкин-младший наслаждался этой перепалкой. Словно окунулся в домашний быт, когда так же принимались дуэлянтничать Шишкины-старшие. Однако как не отдыхает глаз на хозяйке этого дома, пора и честь знать. Он бросил взгляд на часы. Ого-го! Два часа пролетели незаметно!
– Объеденье! Дичь восхитительна! – отвесил комплимент, прощаясь с четой Манько. Бабдусины котлеты, безусловно, были вкусны, но Виталий явно заткнул повариху за пояс. – Перепела? Рябчик? Где охотился, Виталь?
– На водокачке он охотится! – опередила мужа, снова чарующе засмеявшись, Людмила. – Берет мелкашку и щелкает голубей на водонапорной башне. А потом солдатика посылает добычу собирать. И делится по-братски: себе на жаркое и в ротную столовую.
– Так это…
– Голуби, Александр Сергеевич. Символ мира. Но солдафонам, увы, мир противопоказан! – Людмила, продолжая воркующе смеяться, нежно прижалась к плечу мужа. Тут и психологом-сексологом не надо быть: в семье Манько царили любовь, понимание и единство душ.
Но Шишкину-младшему вмиг стало не до любви и понимания какого-либо единства душ. Он почувствовал, как в желудке недобро шевельнулось ещё минуту назад казавшееся восхитительным жаркое. Голуби рвались в небо или хотя бы наружу. Что, собственно, и последовало минуту спустя на спящей сельской улице…
Майор Каладжанов энергично подёргал толстую решётку, удовлетворённо кивнул и витиевато расписался в акте. Придирчиво проследил, как оставили в документе свои автографы другие члены комиссии – директор школы и колхозный парторг. Ещё раз уточнил у Доржиева:
– Сигнализация выведена на централизованный пульт в правлении, как и сберкасса?
– Так точно, товарищ райвоенком! – бодро отрапортовал Доржиев.
Каладжанов степенно вышел на школьное крыльцо и кивнул скучающим подле военкомовского «уазика»-«таблетки» солдатику-водителю и прапорщику:
– Заноси!
Доржиев и Ашурков тут же кинулись на подмогу. И в сумрак пахнущей свежей краской школьной оружейной комнаты вплыли два длинных ящика исключительно армейского вида. Соответственным оказалось и их содержимое. В одном маслянисто поблёскивали воронёной сталью два учебных автомата Калашникова, дополнительные магазины к ним и пара деревянных брусков-колодок, в каждом из которых капсюлями вверх гнездились по шесть десятков учебных патронов. Во втором ящике блестели смазкой три малокалиберных винтовки ТОЗ-9, что заставило Доржиева восхищённо зацокать языком.
Каладжанов гордо посмотрел на преподавателя НВП:
– Цени! Лично от меня!
– Вечно ваш, Мулладжан Ахметович! Но…
– Что «но»? – посуровел военком.
– Говорили, нам полагается четыре «тозовки»…
– До чего же ты жадный, Доржиев! – осуждающе покачал головой военком и снисходительно пояснил присутствующим: – Обычно мы оснащаем школы винтовками ТОЗ-8. Однозарядными. А вам выделили «девятки». Пятизарядные! Фактически готовое спортивное оружие. Ни у кого в районе нет! Посмотрим, как вы это оправдаете на сборах девятиклассников по окончании учебного года. Патроны к винтовкам здесь же. По количеству обучаемых. Давай, Доржиев, принимай оружие и боеприпасы. И распишись в ведомости. В каждой строке!
– Как я вовремя! – на пороге оружейки возник капитан Манько с патронным цинком под мышкой. – Здравия желаю, товарищ майор!
– Приветствую! – важно ответствовал военком, нехотя поднося правую руку к козырьку фуражки и демонстративно кося глазом на свою шинельную петлицу с танковой эмблемой. От стройбатовского ватника Манько его коробило. Масла в огонь подливала и разница в росте: майор, даже с учётом явно завышенных каблучков щегольских «хромачей», с трудом доставал капитану до плеча.
– А что это у тебя, капитан?
– Шефская помощь, товарищ майор. Командование выделило для обучения старшеклассников дополнительное количество патронов к малокалиберным винтовкам. – Манько сделал каменную «морду лица» и козырнул директрисе: – Попрошу внести в книгу учёта оружия и боеприпасов.
– Да тут на пятилетку хватит, – процедил военком, глянув на маркировку цинка. И хмуро посмотрел на Манько.
– Товарищ майор, а винтовки-то пристреляны? – озабоченно спросил Доржиев.
– Естественно.
И военком снова посмотрел на Манько, но теперь уже с хитрецой.
– А вот что мы сделаем, дорогой Сергей Балданович… Проедем-ка с винтовочками до карьера, да и отстреляем их комиссионно. Не желаете, товарищ капитан, компанию составить?
– С превеликим удовольствием, товарищ майор!
Затянувшаяся процедура приёмки комнаты для хранения оружия и её содержимого была быстро свёрнута. На решетчатые двери, сваренные из внушительного арматурного прута, чуть ли не в руку толщиной, навесили два массивных замка и пластилиновый оттиск медной печати на специальной деревяшке с углублением. Загорелась красная лампада сигнализации.
В карьер покатили на военкомовской «таблетке» и «уазике» Манько: он сам за рулём, а с ним Доржиев, Ашурков, колхозный парторг Дудонин и конечно же Шишкин-младший.
Карьер со стороны села не виден. Надо выехать на трассу, проехать метров двести в сторону города, к подножию сопочки. Той самой, с которой полого сбегает шоссе и на вершине которой совершается обязательный местный ритуал возлияний по поводу возвращения домой. У подошвы сопочки с шоссейного асфальта влево имеется съезд на укатанный просёлок, оставшийся со времён эксплуатации карьера. Огибаем по просёлку сопочку и вот и он, карьер – впечатляюще разинул пасть. Выгрыз четверть сопки – нате вам, стреляй не хочу!
Военкоматовский прапорщик шустро приладил три бумажных мишени с чёрными кружками на стенку карьера-оврага, шагах в пятидесяти от стрелков.
Майор Каладжанов зарядил одну из винтовок. Почётнокараульским движением вскинул оружие к плечу, тщательно прицелился и всадил пять пуль в левую мишень. Величаво повернувшись к прапорщику, передал разряженную «мелкашку», принял вторую. Выцелил центральную мишень. Точно так же щёлкнули пять выстрелов по правой из третьей винтовки.
Прапорщик тут же приволок использованные мишени под взоры присутствующих. Кучность была хорошей – отверстия от пуль фактически ни на одной мишени не вышли за пределы шестёрки.
Каладжанов гордо выпятил грудь и картинным жестом расстегнул ремешок наручных часов. Поднял их на уровень глаз.
– Часы «Командирские», ограниченный выпуск. Ставлю в качестве приза! Есть желающие сразиться? Или так, скуки ради пальнёте?
– Уж как получится! – засмеялся Манько. – Нам, стройбатовцам, трудно тягаться со строевыми офицерами!
– Но часы всё равно ставлю! – Каладжанов ещё раз оглядел компанию. – Кто рискнёт?
– А если вы победите, – с туповатым выражением лица спросил Доржиев, – вам-то какой приз?
– Гусары денег не берут! – коснулся кончика тщательно подбритого уса военком. – Но литр коньяку – извольте! Согласны?
– Без вопросов! – ответил за всех Манько. Степенно кивнул и парторг.
– Та-ак… Первая тройка! – скомандовал военком.
Манько взглянул на Шишкина и слегка повёл глазами в сторону других учителей.
– Учительская! – выкрикнул молодецки Шишкин-младший.
И на «огневой рубеж» вышли он, Ашурков и Доржиев.
Прапор уже приладил на песчаную стенку оврага три чистеньких мишени.
– Заряжай! Доклад о готовности!
– Старший лейтенант запаса Доржиев к стрельбе готов!
– Лейтенант запаса Ашурков к стрельбе готов!
– Лейтенант запаса Шишкин к стрельбе готов!
– Огонь! – Военком раскраснелся от возбуждения.
Защёлкали выстрелы.
– Старший лейтенант Доржиев стрельбу окончил!
– Разряжай! Оружие к осмотру! – Военком чуть ли не строевым шагом подошел к физруку и зорко глянул в черноту патронника. – Осмотрено!
Шишкин и Ашурков, понятно, повторили за коллегой доклады. Тем временем прапор принёс мишени. Результаты могли обнадёжить только Серёгу Доржиева.
Но вторая тройка – парторг, военкоматовский прапорщик и капитан Манько, шансов Серёге не оставила.
Собственно, Манько не оставил. Когда Каладжанов глянул на мишень капитана, он нахмурился и честолюбиво проговорил:
– Стреляем на пару?
Манько сокрушённо пожал плечами.
Они сделали ещё по пять выстрелов.
Каладжанов самолично просеменил к мишеням и дотошно изучил каждую. Манько не стал ему мешать.
Военком угрюмо вернулся к собравшимся, молча протянул капитану часы. И тут же заторопился:
– Однако загостил я тут у вас… Дела, товарищи. До свидания.
И он быстро пошагал к своей «таблетке». Прапорщик опасливо держался за военным комиссаром на два шага сзади.
– Товарищ майор! – догнал Каладжанова Манько. – Твёрдого уговора не было, чистый экспромт! – И протянул часы военкому.