Клавочка с осуждением глянула на Александра. Понятно, что отбывшая в город Машенька Колпакиди, жгучая брюнетка а ля С. Ротару, являла собой внешне полную противоположность ослепительной французской блондинке. И тут же быстрый женский ум явно крутнул в голове Клавочки калейдоскоп догадок. По тому, как она бросила непроизвольный взгляд Шишкину на ботинки, тот догадался, о ком подумала Клавочка. А чего тут догадываться – об Анжелике. Чёрт! А ведь и в сам-деле похожа! Похожа фельдшерица на французскую кинозвезду! И Шишкин-младший снова в своих размышлениях, «из дальних странствий возвратясь», ощутил на коже ладоней бедро чмаровской красавицы, а в душе громко протрубил охотничий рог…
Однако призывный звук рога несколько сдвинула на задний план идейка, озарившая творческий ум при взгляде на киноафишу у ДК. Индийские киноленты и впрямь без песен и танцев не обходятся, независимо от того, мелодрама ли это, боевик ли. А вот если сделать таким же балаганчик про Красную Шапочку? Или, как это на Бродвее? Мюзикл!
И Шишкин поспешил домой, испытывая даже какое-то нетерпение запечатлеть на бумаге пока ещё, конечно, обрывки, совершенно обрывки, крошечные, абсолютно не связанные меж собой, но уже теснящиеся в голове и прущие наружу почище содержимого кастрюль и тарелок из весёлого рассказа Николая Носова «Мишкина каша».
Дома, быстро раздевшись, кинулся к письменному столу, схватил ручку и принялся поскорее записывать, дабы не забыть ничего, что сложилось по дороге:
О, миледи и милорды!
Наши первые аккорды,
как жила-была одна
невеликая страна.
Местность – боже, мама мия! —
что ни есть периферия.
Полтора десятка гор,
и на улицах затор
из машин и из людей…
Жил-был в той стране Злодей,
Сыщик жил-был в той стране,
жили в дальней стороне
скопом жители другие.
Деньги были золотые.
И сберкнижки тоже были…
И стране хватало пыли,
сажи, грязи и хлопот,
кто всё это уберёт.
Загрязнение среды
не несло пока беды…
Но принёс беду в момент…
уголовный э-ле-мэнт!..
– Вот так и сделать, с одесским акцентом! Э-ле-мэнт! – радостно сказал себе Шишкин. Он часто так, сам с собою, разговаривал вслух. Дурацкая привычка, но что поделаешь.
Пока ничего оригинального, своего, не вытанцовывалось. Всё шло в русле песенки-вестерна «Звездочётов». Злодей, понятно, гангстер Джон, ну, превратить его можно в Джека, а можно и Джоном оставить. Одесский Семэн из блатняка «Гоп-стоп» не покатит, слишком уж «гопстоповский». Сыщик… Сыщик с именем Том Варлей тоже не катит. Это уже – явный плагиат. Да и фамилия… На очаровательную «кавказскую пленницу» чего уж так наезжать – зритель-слушатель не поймёт… И – самое главное! Любое сценическое действие – это, прежде всего, монолог персонажа, или диалог, а то и вообще целый базар кучи народа. А здесь что выходит? А здесь выходит голос Копеляна за кадром! Для некоего ведущего, типа скомороха, вступление-описание только и подходит…
И новоиспечённый создатель бессмертного мюзикла погряз в раздумьях, машинально выводя на листе список возможных действующих лиц: Красная Шапочка, бабушка Красной Шапочки… Первая, нарисованная автором вестерна наглой девицей с ножом и автогеном, Шишкину-младшему не приглянулась. Внучка пусть будет внучкой, любящей бабушку, как в оригинале сказки. Бабушка… Бабушка пусть, конечно, останется богачкой, но надо объяснить зрителю-слушателю, откуда взялись её сокровища. Это – раз. Второе. Откуда тот же гангстер Джон узнал о бабкиных сокровищах? То есть, по законам детективного жанра, должен быть наводчик. Это ещё один персонаж… А какова его заинтересованность в деле? Самое логичное, что он и Джон – одна шайка-лейка. Это – два. И уж коли речь зашла о мюзикле, то его герои должны петь свои «арии», ну и по ходу действия петь-пританцовывать.
Авторучка воодушевлённого Шишкина-младшего тут же вывела: «Каждый персонаж исп. песню-представление, которой «знакомится» со зрителем…» Творческий процесс набирал обороты.
…Ветер дует холодный, и дует.
И по лету тот ветер тоскует.
Тротуаром плетётся мужчина,
у мужчины на сердце кручина.
Джоном мама бродягу звала.
Тридцать лет, как она померла.
Тридцать лет, как привык Джонни наш
в жизни хапать всё на… абордаж!
Шишкин-младший удовлетворённо откинулся на спинку стула, прикидывая дальнейшую характеристику главного злодея. Не нравилось лишь одно: это, опять же, слова для ведущего. И «хапать на абордаж» – вопиюще безграмотно! Абордаж – приём морского боя, сцепление кораблей, при чём тут «хапать»?.. Получается, пока – рабочий вариант. Как и портрет Красной Шапочки, тоже пока нарисованный лишь несколькими строчками-«мазками»:
Лет семнадцати краса.
Как полтинники глаза.
Вылито на два локо́на
три флакона «Ландатона».
Не смывают дождь и душ
на ресницах чудо-тушь.
В общем, так: девица в норме.
Туфли на такой платформе,
что сгорает сердце вмиг.
Вся она – последний шик!
Джинсы, кожа, бахрома
и серёжки – хохлома!
Тут Шишкин крепко задумался. Серёжки, разрисованные под хохлому… Это модно или нет? Ну, шампунь «Ландатон», превращающий любую даму в суперблондинку, – это сойдёт. А хохлома? Понятно, что тут оная возникла для рифмы. «Бахрома» – «хохлома». Или что-то другое придумать, без дурацкой «народности»?..
Несколько забегая вперёд, следует сообщить читателю, что мюзикла про Красную Шапочку в ту пору не состоялось. Но Шишкин-младший и Максим Ткачёв умудрились-таки соорудить «поэтико-музыкальный» магнитофильм длительностью аж в 90 минут! Его активно перегоняли с магнитофона на магнитофон студенты пед- и мединститутов, приятели соавторов.
А много позже появилась даже более осовремененная версия спектакля, предложенная областному драмтеатру. Но что-то канула она там, в дебрях литературной части храма искусств. Видимо, не удалось Александру и Максу подняться до необходимых драматургических высот.
А тем временем практически на противоположных концах Чмарово зрела крамола. Впрочем, выражение неправильное. Крамолу, если обратиться к древнерусским летописям, куют. Так что – ковали. На одном конце села этим занималась Анжелика. На другом – Вилена Аркадьевна, она же Баррикадьевна, она же Политизьма.
Отгремевшие юбилейные торжества, приезд Самого, но особенно его громогласное заявление о направлении в Москву документов на присвоение председателю колхоза звания Героя Соцтруда, окончательно убедили Вилену Аркадьевну, что… молодого словесника заслали в село по её душу. В партийных верхах – это Баррикадьевна знала железно – поспешно в народ и словечка не бросят, а тут такое заявление! Следовательно, под семейкой Непомнящих – председателя колхоза и директора школы – кресла крепки и непоколебимы.
И Вилена Аркадьевна стала напряжённо думать, как отвести от себя дамоклов меч зловеще грозящего пенсиона, куда её с пиететом «уйдут», чтобы этот городской молокосос петухом здесь расхаживал!
Красавица Анжелика ковала более интересную крамолу. Ей не давала покоя потенциальная соперница. Променады на глазах чмаровского люда Шишкина и его городской зазнобы – в последнем Анжелика ни на йоту не сомневалась – подействовали на неё самым нервическим образом. Молодой учитель ей, Анжелике, по большому счёту, ни к чему. О каких-то нежных чувствах – упаси боже! – и речи нет.
В любовь Анжелика не верила. Первые зёрна сомнения в её душу и во всё остальное заронили сокурсники в медучилище и прочие городские ухажёры. О-о-о, за время учёбы этого добра хватало! Уже тогда яркой блондинке, приехавшей из деревни и с восторгом окунувшейся в городские развлечения, столь повышенное мужское внимание льстило до неимоверности! К тому же грызло огромное желание как можно быстрее с городом слиться, чтобы никто и подумать не мог, что до поступления в училище Анжелка родилась и прозябала замурзанной девчонкой с оцарапанными коленками в каком-то Чмарове! Да, училась в школе хорошо! Да, внешностью природа и родители наградили щедро. Но это ещё постороннему глазу разглядеть нужно! На иную посмотришь – мартышка-замухрышка, а намакияжется да приоденется – кинозвезда из зарубежного фильма! А она? Что она собой представляла, получив студенческий билет, зачётку и койку в общежитии? Бесцветная дурочка – в клеточку юбочка!
Но уже через месяц городской жизни она заметно приблизилась к вожделенному облику. Тем паче, что родители денег на единственное чадушко не жалели. Себе в чём-то отказать – так к этому не привыкать, а доченьке-красавице, при городской дороговизне на всё про всё – грех! А зарабатывали родители по деревенским меркам неплохо. Батя – передовой механизатор, мать – бригадир птичниц.
И приодевалась Анжелка наимодняче, яростно торгуясь по воскресеньям на городской «барахолке», и косметические ухищрения впитывала в себя как губка. Вот тогда-то и попёр мужик косяком! Однако этот косяк после учёбы иссяк. Потому как в городе выпускнице-фельдшерице зацепиться не получилось: вернули колхозу родному. Оказывается, это он «приложил ручку» к поступлению Анжелики Фёдоровны Заиграевой в медучилище – целевой заказ на специалиста.
Но вернулась в село не прежняя голенастая белёсая девчушка, а модная, эффектная блондинка, которая у потенциальных сельских кавалеров вызывала оторопь и робость. К тому же Анжелика и сама смотрела на местный сильный пол с нескрываемым пренебрежением: «Господи! Сплошное убожество! Тупая пьянь! Быдло сельское!» Нет, были, конечно, отдельные особи смельчаков, из чмаровских наглецов – бывших одноклассников особенно. Но город научил Анжелику быстро ставить такую публику на место: «Хочешь любви? Безответная тебя устроит?»
Полдюжины раз оказавшись в роли бурно влюблённой и безжалостно покинутой шустрыми городскими мальчиками-«мажорами», а также парочкой более опытных молодящихся преподавателей, Анжелика приобрела некоторый жизненно-любовный опыт, удачно избежав абортов и ЗППП