– Приятного аппетита, Клавочка! Уж позволь, я гостью у тебя украду!
– Если гостья не умрёт с голоду, – игриво улыбнулась Сумкина.
– Танечка! Пельмени домашней лепки! Утренней лошадью из областной столицы! – изобразил Шишкин шутливое расшаркивание.
Татьяна залилась краской и оглянулась на Клавочку. Та быстро-быстро закивала головой, добавив в игривую улыбку медку девичьей солидарности.
– И возражения не принимаются! – окончательно осмелел Александр.
Он решительно шагнул к Танечке и взял её под руку.
– Ой, совсем забыла! – воскликнула Клавочка. – Мне же ещё на почту забежать надо!
– Ну, тем более! – отозвался Александр, и все подались с крыльца. Клавочка, тут же вырвавшись вперёд, почесала вниз по улице в сторону отделения связи, а Александр со смущённой Таней – к его близким апартаментам.
Шишкин-младший и Танечка Михайлова, конечно, не видели и не ощущали пронзительного, снайперского взгляда Вилены Аркадьевны из окна учительской, который и станет отправной точкой в недалёком будущем разговоре Баррикадьевны с директором школы. Том самом, уже читателю известном.
Не видели молодые и не ощущали и всевидящего партийного ока Алексея Егоровича Дудонина, протопавшего мимо школы домой на обед.
Парторг Дудонин окинул поглощённую друг другом парочку с отеческой теплотой, вспомнил себя молодого, и даже в какой-то мере проникся надеждой, что всё в этом случае сложится хорошо. «Указивка» из райкома насчёт приёма учителя в партийные ряды только укрепляла уверенность парторга. Зазря «Есть мнение!» не скажут! Большие виды, видать, на парня. Дудонин с лёгкой грустью подумал, что, скорее всего, эти виды связаны с райцентром, поэтому исключать потерю в чмаровской средней школе нельзя, как и на кашуланской молочно-товарной ферме, если у встретившейся парочки и на самом деле узелок завяжется. Но вот прогуливаются же среди бела дня у всех на виду, да не просто прогуливаются, а, кажись, в учительские хоромы подались. Как это понимать? Кабы шкодничали-миловались – так таючи, а коли открыто, под ручку шествуют – видать, что-то и срастается по-серьёзному…
– Проходи, раздевайся! – Александр помог гостье снять дублёнку-тулупчик, включил электроплитку и поставил на неё кастрюльку с водой.
– Сейчас! Это быстро!
Из морозилки «Саратова» появился полиэтиленовый куль (по-другому не скажешь!) с пельменями, которыми маман Шишкина снабдила, в числе всего прочего, сына при отъезде из города, и конечно же самое вкусное из «всего прочего».
Татьяна тем временем с любопытством оглядывала квартиру.
Александр гремел тарелками, бдительно следя за кастрюлькой на плитке и стараясь эффектно разложить на тарелочках по-ресторански аккуратно выдаваемые из-под ножа кружочки сервелата и треугольнички сыра. Помедлил и извлёк из холодильника бутылку шампанского.
– Нашу встречу следует отметить! – провозгласил он, сдирая с горлышка фольгу.
– Ну, разве что по чуть-чуть, – улыбнулась Таня.
Забурлила вода в кастрюльке, туда улетели две пригоршни пельменей, и Александр с Таней уселись за стол.
– Давай выпьем за нас, – сказал Александр. – Мне кажется – сто лет не виделись.
– Мне – тоже… – тихо и серьёзно ответила Таня.
Тут зашипела кастрюлька, Таня вскочила, привычно сдёрнула её с плитки, подняла крышку.
– Готовы!
– И как это ты так, на глаз? – под дурака спросил Шишкин, хотя прекрасно видел всё и сам: всплыли пельмешки!
Засмеялась и Татьяна:
– Подставляй тарелки, хозяин!
Александр, несмотря на слабые возражения гостьи, добавил в чашки игристого.
– Предлагаю выпить… Предлагаю выпить… – смеясь, он поднял глаза к висящему над столом в простенке толстячку-календарю с отрывными листочками. – …За Татьянин день! Ну, надо же, как совпало!
Действительно, на листке, под жирными чёрными двойкой и пятёркой, мелким шрифтом для любознательных сообщалось, что сегодня так называемый Татьянин день, или неофициальный праздник студентов, берущий начало от указа императрицы Елизаветы Петровны об открытии Московского университета, что было ею приурочено ко дню некой святой мученицы Татианы.
– За тебя, Таня… – уже без улыбки произнёс Александр, вставая.
– Спасибо… – тихо ответила, тоже встав, гостья, куда-то подевав столь привычную для себя смешливость…
…Была земля белым-бела, мела метель.
Татьянин день, Татьянин день.
А для меня цвела весна, звенел апрель.
Татьянин день, Татьянин день, Татьянин день…
В общем, пельмени в тарелках застыли. Таня и Александр разогрели их по новой уже в предвечерних сумерках…
Вот и осталось, дорогой читатель, нам только порадоваться.
И подытожить всю историю, которую автор столь пафосно обозвал именами жутчайших морских чудовищ из древнегреческой мифологии. Но заметьте: если Харибда представлена в виде водоворотного кошмара, от которого никакому кораблю нет спасения, то Сцилла – это вам не бурлящая круговертью и засасывающая всех и вся с концами воронка. Это штучка похлеще – гигантская шестиголовая псина о двенадцати лапах с зубами в три ряда. Посиживает в пещерище на скале, без умолку лая, и поджидает очередное судно. Ну а дальше всё просто и отлажено! Сцилла с палубы за раз – цап! – шесть жертв, и снова – цап! Капитаны-рулевые в панике кладут рули прочь от скалы, а тут и Харибда-водоворотик! Только Одиссею, как заверил Гомер, и удалось проскочить, не без жертв, конечно.
Вот и наш персонаж ПОКА проскочил. Читатель сам разберёт, кто в этой истории Сцилла, а что Харибда, мы же запишем: это был уже восьмой подвиг нашего главного героя Шишкина Александра.
Часть третьяВначале было слово…
Прошелъ огнь и воды и мъдныя трубы, какъ водка; пройдоха.
Подвиг девятыйЧрез огонь, воду и трубы, или История одного отравления
«Скушно будет – зови» – яснее ясного конкретизировала Анжелика взаимоотношения с Шишкиным-младшим. Но мальчик не звал! А потом выяснилась причина такого наплевательского отношения ко всей её, Анжелики, неотразимости и доступности. Каков наглец! Она, понимаете ли, сделала для него исключение – изменила своему принципу: выбирать – с кем и когда – и что? Ладно бы, игнорировал по причине несколько неудачного начала их близости. Ну, там, смущён, обескуражен… А он попросту поставил на ней крест и связался с какой-то кашуланской дояркой!
И Анжелика ещё больше прониклась желанием записать этого городского молокососа на свой «боевой счёт». И что же? Несмотря на учащённое мелькание Анжелики пред очами молодого учителя, безрезультатно прошёл январь, потом февраль, канул в Лету март… И даже наличие в календаре Большого Весеннего Праздника толку не имело. Анжелика с таким безразличием столкнулась впервые. И это с каждым днём усиливало её жгучее желание уже не просто намалевать очередную звёздочку на фюзеляже/стволе, а сотворить нечто, достойное фантазии леди Винтер, причём, по методике коммерции Советника из киносказки «Снежная королева», которую недавно снова прокрутили в ДК по заявкам чмаровской детворы. Как там угрожал Советник? «Я: а) – отомщу, б) – скоро отомщу и в) – страшно отомщу… Вот вам!»
И вот тут, дорогой читатель, попробуй-ка решить одну задачку.
Если условно разделить медиков на некие профессиональные группы, просматривается следующее.
Первая группа – теоретики здравоохранения. Это у которых всегда и всё гладко на бумаге, но присутствует неизлечимая амнезия в отношении практических оврагов. Как правило, такие эскулапы безраздельно оккупируют кабинеты государственных органов управления здравоохранением. Попасть в эту привилегированную страту возможно лишь по номенклатурному «блату», но непреложным условием было и остаётся откровенное или хотя бы деликатное забвение так называемой Клятвы Гиппократа.
Вторая группа – это практики. Они лечат людей по тем медстандартам, которые им вдолбили за время учёбы в медвузах. И даже иногда Клятву Гиппократа фрагментарно припоминают. «Не навреди!» – скандирует эта самая многочисленная группа врачевателей, подзабыв, что в упомянутой Клятве Г. такого прямого постулата не содержится. Авторство тут трудно кому-то приписать, уж больно стар этот краеугольный принцип медицинской этики – primum non nocere – «прежде всего – не навреди». Да и применяют на практике медики его по-разному. Одни делают акцент на первой части – «прежде всего»! Имеется возможность с больным не связываться – воспользуйся ею. Остальным деваться некуда – пытаются лечить. Ну, уж тут как получится… Хорошо, если учился хорошо (вот такой незамысловатый каламбурчик!). А если с тройки на отработку перебивался? Не отсюда ли пошла скорбная шутка, что у каждого врача к концу его медицинской практики за спиной вырастает маленькое кладбище? И кстати, винить волшебника в белом халате, что он где-то волшебником не оказался, никаких оснований нет. Как умеет, так и лечит. Беда только в том, что лечить – не гайки точить. «Запорол» гайку – бросил в ящик с надписью «Брак», а «запорол» пациента?.. Но не будем о грустном в деле охраны здоровья. Всё равно большинство представителей практической медицины лечат, а не калечат. Не вредят, короче.
Но есть и третья группа – новаторы-экспериментаторы. Эти всегда в поиске. Как чего-то нового, так и забытого, припорошенного пылью, поднятой молодецкой поступью прогресса. Новаторы – это неплохо. Если они тоже следуют постулату «не навреди». А вот с экспериментаторами – тут посложнее. Когда такие ибн сины сидят в лабораториях среди белых мышей и пробирок с микроскопами – глаз не нарадуется! Но когда они выходят в народ… Тут уж одно из трёх: либо вижу больного, либо чувствую «бабло», либо предвкушаю славу медицинского светила.
В первом варианте всё просто – ищу способ исцелить. Второй – и комментировать не стоит. Тут большой разницы между пациентом и подопытной белой мышкой не уловить. А вот целенаправленный поиск славы – это что-то! Хочется глобальной, всепланетарной, но зачастую приходится ограничиваться более скромными масштабами, вплоть до метража отдельно взятого лечебного учреждения. И тогда уже не до принципа «не навреди».