Но, к счастью, Гвендолин ничего не знала об этих болезненных фантазиях.
Ее и без того унизило посещение интернет-кафе, где пришлось долго ждать помощи. А она совсем ничего не понимала. Все посетители были молодыми, уверенно пользовались этими странными машинами и, наверное, считали ее сумасшедшей. Она видела, как они посмеиваются и прячут ухмылки. Несмотря на то что уже заплатила, она готова была встать и уйти и больше никогда не пытаться найти Стивена Ривза, хотя терпеть не могла зря тратить деньги. Но как только она резко отодвинула стул, к ней подошел молодой человек и спросил, чем может помочь.
— К сожалению, я не умею этим пользоваться.
— А что вы хотите узнать? — спросил он.
Стоит ли рассказывать все какому-то незнакомцу? Но Гвендолин больше никогда не увидит его. Кроме того, он никогда не догадается об истинной причине ее поисков. Решение довериться этому человеку было одним из самых сложных во всей долгой жизни Гвендолин.
— Я хотела бы найти данные о… м-м-м… докторе Стивене Мейкписе Ривзе. — Она почувствовала, что упоминание о возрасте Стивена может вызывать недоверие у этого парнишки, но ничего не могла с этим поделать. — Ему должно быть восемьдесят лет. Он врач и когда-то работал здесь, на Лэдброук-гроув, — ох, очень-очень давно, пятьдесят лет назад.
Даже если ее помощнику что-то и показалось странным, он ничем не выдал этого. Несмотря на смущение и страх перед компьютером, она восхитилась, как быстро и уверенно юноша наколдовал на экране одну картинку за другой, разноцветные столбцы текста. И вот оно, нашлось: Стивен Мейкпис Ривз, Коламбия-роуд, 25, Вудсток, Оксфордшир, номер телефона и нечто, что юноша назвал электронным адресом, а еще некое подобие биографии с указанием, где и когда он родился, где проходил медицинскую практику, что женился на Эйлин Саммерс, у него есть сын и дочь. Он уехал из Ноттинг-Хилла и начал практику в Оксфорде, где и работал до выхода в отставку в 1985-м. В последующие годы он написал несколько книг о жизни врача и знаменитом университетском городке, по одной из которых поставили телесериал.
Его жена Эйлин неожиданно скончалась в возрасте семидесяти восьми лет. Гвендолин счастливо вздохнула, надеясь, что молодой человек ничего не заметил. Ей хотелось поскорее остаться одной, но любопытство победило.
— А что, там обо всех пишут? — Она показала пальцем на монитор, страшась и надеясь, что где-то там скрыта ее собственная история.
— Не совсем. У него есть свой сайт, как видите. Думаю, дело в том, что он пишет книги, и еще сериал.
Гвендолин с трудом понимала, о чем он говорит, но поблагодарила и ушла. Ей нужно было кое-что купить, но сейчас она могла только думать. Машина мистера Селлини, припаркованная у дома, когда она выходила, исчезла. И слава богу. Хотя они почти не встречались, сам факт того, что жилец дома нарушал покой, который был нужен, чтобы вспомнить, подумать и составить план.
Она посидела в гостиной, где пахло пылью и обивкой мебели, не чищенной уже полстолетия; влажность, плесень, дохлые насекомые воскрешали в памяти давние счастливые времена. Единственное, чего не было здесь пятьдесят лет назад, — это визга и рева машин, проезжающих под окнами. Гвендолин встала и отправилась в спальню, где было немногим лучше.
Отто расположился у камина, где с 1975 года, когда в последний раз зажигали огонь, лежала зола, и расправлялся с мышью. Он никогда не приносил мышей в подарок, как обычно делают коты, но уволакивал их в свои любимые места, откусывал головы и съедал. Гвендолин почти не обращала на него внимания, только когда кормила — как всегда с той минуты, когда он год назад появился в доме из ниоткуда. Она сняла туфли, легла на кровать и укрыла ноги розовым одеялом.
Может, стоит поехать в Оксфорд. Возможно, она даже наберется смелости и проведет там выходные. В Рэндольфе. Там всегда останавливался отец, если его не приглашали остаться в колледже в качестве почетного гостя. Она может доехать до Вудстока на такси, хотя лучше, наверное, на автобусе. На такси очень дорого. Или написать письмо. В такой ситуации, пожалуй, лучше сначала написать. С другой стороны, она ни разу не попадала в такие ситуации…
Музыка, на которую она сначала не обратила внимания, стала громче. Звук доносился сверху. Значит, мистер Селлини дома, несмотря на отсутствие машины. Возможно, машина в ремонте. Раздосадованная Гвендолин подошла к двери и распахнула ее, но с приятным удивлением обнаружила, что квартирант предпочитает настоящую музыку. Играла токката Баха.
Гвендолин не поверила бы, если бы до приезда мистера Селлини кто-нибудь сказал, что она станет терпеть, и даже с удовольствием, звуки, доносящиеся из сданной квартиры. Но классика — другое дело, и не надо платить за электричество, чтобы слушать ее. Поскольку жилец не ставил Прокофьева — русских композиторов она не выносила, — Гвендолин не возмущалась. Вернувшись в кровать, представила, как столкнется лицом к лицу со Стивеном Ривзом. Он сразу узнает ее, возьмет за руки и скажет, что она ничуть не изменилась. А потом она покажет ему обручальное кольцо матери, которое носит вместо того, что он ей не подарил. Он снимет его с ее пальца и наденет на левую руку. Этим кольцом венчаю тебя…
У Шошаны Микс осмотрел несколько тренажеров. Это был его четвертый визит, он закончил работу и пришел сюда около пяти. До этого он приходил утром в свой выходной, рано перед работой и в обеденный перерыв, но так и не встретил Нериссу. А теперь с этими тренажерами ничего не надо делать как минимум полгода, и единственный предлог приходить сюда — встречи с Данилой.
В другой ситуации Микс больше и не взглянул бы на Данилу. Но она, к несчастью, относилась к нему совсем иначе. Даже не будучи психологом, Микс понимал, что она неудачница, почти лишена чувства собственного достоинства, ищет мужчину, чтобы ухватиться за него, чтобы любить и повиноваться, как комнатная собачка. Микс и стал для нее таким мужчиной. Но он, распознав в ней, хоть и смутно, склонность быть жертвой, не ставить себя ни в грош, не хотел тратить на нее деньги или водить туда, где их могли увидеть вместе. Ему не нравилась ее плоская грудь и тощие ноги, лицо, как мордочка ласки, и голодные глаза. Тот вечер на Кенсингтон-парк-отель был их единственным выходом. С тех пор он просто приходил к ней на Оксфорд-гарденс с бутылкой.
Данила считала его своим парнем. Микс спросил, рассказала ли она о нем друзьям, но девушка ответила, что у нее нет друзей. Конечно, есть Кайли, но ей она ничего не говорила. Чтобы та не расстроилась — ведь у нее нет парня. Данила жила в Лондоне всего полгода, а до этого работала в другом филиале Шошаны, в Линкольне.
— Мадам Шошана хотела, чтобы я работала допоздна, но я сказала, что не могу, поскольку встречаюсь с парнем. Я не говорила ей, что это ты, на случай, если вы с ней подпишете контракт. Я решила, что это будет выглядеть странно.
Микс понимал, что может бросить ее в любой момент. Без последствий. Тем не менее он не возражал потрахаться с ней, расслабиться, выпить красного вина. В каком-то смысле она была даже лучше Колетт Гилберт-Бамберс, которая стонала, извивалась, кусалась и выкрикивала указания. Данила лежала неподвижно и отдавалась, ничего не требуя взамен, довольствуясь тем, что получает. Для такой костлявой девушки она оказалась на удивление мягкой, и когда он изредка целовал ее, тонкие губы, казалось, теплели и становились пухлыми.
Но этого недостаточно, чтобы удержать его, говорил себе Микс, возвращаясь в Сент-Блейз-хаус в полночь, поднимаясь по лестнице вслепую, замотав глаза черным шарфом, чтобы не увидеть призрак Реджи. Он не рассказывал Даниле о призраке, но спросил, знает ли она, что на этой же улице жила Рут Фуэрст.
— Кто?
Микса всегда удивляло, что жители Ноттинг-Хилла ничего не знают о Кристи и убийствах. Да, прошло пятьдесят лет, но образованные люди об этом помнили. А чего можно ждать от такой тощей девицы, как Данила?
— Она была первой женщиной, которую убил Кристи. Жила в доме сорок один.
Микс рассказал о Реджи, когда они после секса лежали в постели. Рут Фуэрст, Мюриэль Эди, возможно, Берилл Эванс и ее дочь Джеральдина, кто-то еще и сама Этель Кристи. Все они были задушены и похоронены в доме или в саду.
— Будь я Реджи, а ты — одной из жертв, я бы убил тебя и трахнул.
— Ты издеваешься?
— Нет, конечно. Он так и делал. Можешь сходить посмотреть, где она жила, если хочешь. Это недалеко, но там все изменилось. — Микс не предложил проводить ее. — Старуха, у которой я снимаю квартиру, знала его, они были хорошо знакомы, он собирался делать ей аборт, но она сбежала.
— Микс, у меня уже мурашки по коже.
— Сейчас открою вторую бутылку, — рассмеялся он, — не вставай.
За пятнадцать минут до полуночи, будто Золушка в мужском обличье, он оделся и собрался домой. Комната была похожа на свалку — не то чтобы грязная, но неубранная и ни одного приличного предмета мебели. Короткие занавески выглядели так, будто их сшили из простыней.
— Приходи ко мне в следующий раз, — сказал он, решив, что в Сент-Блейз-хаус безопасно и намного уютнее. Кроме того, его забавляла мысль о том, что Данила будет в восторге. — В пятницу, часов в восемь.
— Правда? — Она посмотрела на него сияющими глазами.
Вот черт, подумалось ему. Девушка не нравилась ему. Нет, даже не так. Он ненавидел ее и понимал почему. Она напоминала его мать. Те же слабость и безволие, та же неадекватность — стоит взглянуть на бардак в комнате. Как и мать, она не была ни красивой, ни умной, ни успешной, в ней не было ни капли гордости, и она отдавалась каждому мужчине, который хотел ее. Данила отдалась ему в первую встречу, А женщину нужно завоевывать. Колетт он не завоевывал, конечно, но та — просто нимфоманка. Злость на мать перенеслась на Данилу. Она вызывала в нем те же чувства — ее хотелось ударить.
К счастью, он не встретил никого из соседей Данилы и велел себе не волноваться, когда вышел в ночную прохладу. Он не Реджи, не убийца, который боится, что его поймают на месте преступления. Какая разница, видел ли его кто-нибудь? В любом случае о нем забудут через пять минут. Он в задумчивости потрогал крестик, лежавший в кармане, и отметил, что в последние дни делает это все чаще, особенно когда видит дом номер тринадцать, шагая по Оксфорд-гарденс или приходя к Шошане.