Способ седьмой14-15 декабря
«Сторожевик пришвартовался к берегу под утро. Только где пришвартовался: в Сухуми, в Поти, в Батуми?.. – анализировал увиденное летчик, – сейчас солнце освещает правый борт чуть спереди. Стало быть, мы летим на северо-восток – в сторону Российско-Грузинской границы…»
Полет продолжался около часа, и все это время он мучительно прикидывал, подсчитывал, гадал…
Наконец, пилот резко завалил крен, бросил машину вниз и грубовато приложил ее о ровную площадку – ударившись, та подпрыгнула и неловко шмякнулась лыжами о снег вторично.
«Спасибо, что не убил… Похоже, ни хрена нет опыта посадок на высокогорные площадки. Нехорошая примета, ну да ладно – мелочи!» – рассудил Макс.
Когда двигатель смолк, но лопасти по инерции еще вращались, ему удалось получше рассмотреть крохотный горный аэродром, обустроенный на идеальном плоскогорье. Скоро щелкнул замок дверцы, Максима рывком подняли с кресла и бесцеремонно вытолкнули наружу так, что он, запнувшись о стойку лыжи, упал на промерзший грунт. Конвоиры снова поставили его на ноги, с головы резко сдернули повязку, подхватив под руки, повели к краю летного поля.
Яркое солнце резануло, ослепило глаза, заставило на пару секунд зажмуриться, опустить голову.
Привыкнув к свету, майор мимолетно оглянулся по сторонам. Короткая грунтовая взлетно-посадочная полоса; стоящие вдоль нее три стареньких «кукурузника» с зачехленными кабинами; пяток обшарпанных вагончиков для охраны и авиационной обслуги; с южной стороны уходящий вниз пологий заснеженный склон, частично поросший высокими хвойными деревьями; несколько протоптанных в снегу тропинок, беспорядочно пересекающих горбатый откос…
По одной из этих тропинок они неторопливо спускались около четверти часа, следуя вдоль опушки постепенно густевшего леса. Наконец, впереди замаячили фигуры людей; показались приземистые деревянные строения, наполовину врытые в землю и перекрытые бревнами на манер блиндажей и землянок. Слева же – там, где заканчивались стройные стволы кедров и сосен, слепивший белизной южного склона снег отчего-то сменился темнеющей перепаханной почвой. На этом странном участке возделанной земли, затерявшемся среди нетронутой человеком дикой природы, так же копошились люди.
Максима провели мимо вооруженного поста, охранявшего проход в плотном ряду колючей проволоки. Затем старший из провожатых о чем-то недолго поговорил с двумя подошедшими мужчинами в серой камуфлированной форме и куда-то исчез.
Его подтолкнули в спину и заставили двигаться к опушке. По дороге один из местных охранников скупо обмолвился по-русски:
– Будешь отлично работать – останешься жить.
Край леса так же оказался опоясанным забором из колючки; и точно так же у прохода дежурила парочка охранников с автоматами. Здесь же Скопцову вручили похожий на мотыгу инструмент с длинным деревянным черенком и передали одному из тех надзирателей, что наблюдали за работавшими в поле людьми.
– Гачердеба! – грубо скомандовал он, подведя к пашне. И, указав на крайнюю полосу, добавил: – Мушаобс!..
– Мушаобс… – подчиняясь, проворчал пилот. – Так бы и сказал по-русски: арбайтен!..
Зимнее солнце изрядно пригревало южную сторону хребта – некоторые из мужчин, мерно разбивавших своими мотыгами твердые земляные комья, скинули телогрейки, оставшись в засаленных футболках, мятых и порванных рубахах. Пленному летчику отвели для обработки самую крайнюю борозду кособокого поля – здесь он должен был выполнять ту же работу, что выполняли и остальные с похожими инструментами.
Вероятно, еще с осени этот прямоугольный участок склона был обильно усеян скошенной где-то поблизости многолетней травой. Теперь же, судя по тому, что делала сотня работяг, образовавшийся компост следовало хорошенько размельчить и перемешать с мерзлой почвой.
Еще несколько человек сновали по полю и разбрасывали горстями какой-то белый порошок, периодически возвращаясь к большим пухлым мешкам и пополняя его запас в ведрах…
– Эй! – окликнул Скопцов ближайшего охранника.
Конец отведенной борозде виднелся где-то у горизонта, и майор возжелал определиться с дневной нормой. Но охранник даже не повел бровью…
– Эй, товарищ! Камрад! Гнида!.. – вторично попытался привлечь он его внимание.
Теперь тот вяло посмотрел на новичка, поднял ствол автомата и, щелкнув предохранителем, изрек уже знакомое:
– Мушаобс!
Несколько минут пришлось долбать мотыгой по комьям…
Но едва надзиратель отвлекся и отошел, он сызнова воткнул средневековое орудие труда в землю и начал донимать соседа по борозде:
– Чем это вы тут занимаетесь, браток?
Ближайший сосед – тощий мужик с рябым лицом, мимолетно оглянулся; не разгибая спины и меленькими шажками удаляясь от новенького, продолжал все так же методично перемалывать прошлогоднюю траву.
Скопцов посмотрел в голубую бездну неба, покачал головой – видать сегодня интересного собеседника не сыскать…
Рябой же запоздало посоветовал:
– Ты брался бы за работу лучше, а не маячил свечкой посреди делянки.
– А если не возьмусь?.. – вызывающе усмехнулся он.
– С такими тута разговор короткий. За так похлебку давать не будут. Сначала ребра намнут, а потом – ежели не поймешь, то и вовсе на тот свет отправят. Патронов они на бузотеров-то не жалеют…
– О как!
– Вот так. И кумекай таперича сам… – донеслось со смежного ряда.
Пилот проводил тоскливым взглядом сгорбившегося мужика, выдернул из земли мотыгу, смачно плюнул под ноги и принялся за дело…
Обедали у опушки – под самым проволочным забором. Хмурые, тощие работяги на ходу оттирали черные ладони снегом и спешили к месту раздачи пищи. За ними со всех сторон подтягивались и вооруженные охранники.
Скоро из-за колючки вынесли внушительную бадью, стопку немытых пластмассовых тарелок. Загодя подошедшие мужчины вмиг распотрошили несколько лепешек серого хлеба – Максу не досталось и мизерного кусочка. Оглядевшись по сторонам, он с удивлением обнаружил у каждого в руках по ложке…
– Жри так, русский, – хохотнул грузин, плеснув в его тарелку мутной баланды. – Без ложка вкуснее!..
Прихлебывая через край отпущенную порцию, майор присел возле бывшего соседа по грядке – рябого, с аккуратною частотой запускающего самодельную деревянную ложку в горячее варево.
– Давно здесь? – поинтересовался он, словно речь шла о пребывании в санатории.
– Тебе-то што до того?..
– Хотелось бы знать в общих чертах: на долго ли тут народец селится.
– Узнаешь. Всему свой срок…
От похлебки поднимался пар, быстро остывая и растворяясь в морозном воздухе. Обжигаясь, Скопцов делал маленькие глотки кисловатого блюда, по вкусу чем-то напоминавшего чеченскую жижиг-чорпу, однажды попробованную в Ханкале. Разница состояла в том, что мясо с бараньим жиром для здешней публики не полагались – баланда явно готовилась на одних прошлогодних овощах, да лежалой муке.
– Свой срок!.. – прошептал Максим, вытирая рукавом летного комбинезона мокрый подбородок. – У меня дел по горло на родине, девушка красивая ждет… А он: свой срок!..
Мужик промолчал, но по смуглому лицу, испещренному глубокими оспинами, пробежала ухмылочка.
Вертолетчик не унимался:
– А сбежать отсюда кому-нибудь удавалось?
Ложка соседа на миг застыла против раскрытого рта. Торопливо и шумно выхлебав ее содержимое, смачно причмокнув губами и облизав столовый инструмент, он кивнул на противоположный край поля:
– Вон тама лежат беглецы. Аккурат четверо за те полгода, что здесь батрачу. Всех поймали и казнили прилюдно. И бечь отсюдова некуда – сто верст до ближайшего селения. Так што, не советую, паря – выкинь затею из дурной башки. Да и зима нонче на дворе, а не лето…
– Понятно. А ты, стало быть, доволен здешней жизнью и до конца дней в этой рощице обосновался?
– Можа и так. Тебе-то што?
– Да нет, ничего… Просто любопытствую.
Доедали молча. Затем, решив изменить тактику, Скопцов осторожно поинтересовался:
– Гляжу, вояк в здешнем лагере полно – военнопленных, вроде меня. А ты, вроде и не похож на служивого. Тебя-то как сюда угораздило?
– Тута не одни вояки. Тута полный ассортимент: и проданные в рабство, и насильно угнанные деревенские – кто родовым старейшинам особливо не нравился, и долги некоторые отрабатывают… Всякие, в общем.
– А ты?
– Я тута случайно. Ну, што пристал?! Не вояка я. Не вояка!..
Выпив последний глоток пресного варева, пилот снова промокнул губы и принялся осматривать топтавшийся с тарелками контингент…
На краю кособокого поля собралось около сотни человек. Серые усталые лица с потухшими взорами; сгорбленные тощие фигуры; грязная, засаленная одежка; неуверенность и страх, сопровождающие любое движение… Многие из тех, что были помоложе, носили полинявшие, дырявые камуфляжки – кто куртки, кто брюки с оттопыренными боковыми карманами. Однако ничего армейского в поведении этих людей не оставалось. Представители же старших поколений и подавно на военных не походили.
– А для чего мы… рыхлим-то это чертово поле? Траву и комья молотим? – сызнова обратился он к закончившему обед рябому.
– Сев в начале марта начнется. Вот и молотим. Готовим, значится, почву загодя…
– Сев?.. – изумленно вскинул брови Максим. – И чего же будем сеять?
– Известно чего… Коноплю. Вот прогреется почва-то, хотя б до плюс восьми и зачнем. Зараз пойдут в ход семена…
Договорить ему не позволила зычная команда одного их охранников к продолжению работы. Все мужчины тотчас закончили короткий перерыв и стали разбредаться по вспаханному склону.
Вздохнув, отправился к своей крайней делянке и майор Скопцов…
Рабочий день в поле продолжался до наступления сумерек. Уже при сером небе и разрезавших потемки лучах двух прожекторов, расположенных на невысоких столбах у самой опушки, охранники пересчитали заключенных, по одному заталкивая их прикладами автоматов в узкую калитку в заграждении из колючей проволоки.