Но самым страшным было даже не то, что девчонки вскрыли наши карты — мы с Рейей знали, что рано или поздно это все равно случится, просто хотели выторговать себе еще один годик. Ужаснее всего было то, что шерх этот Рейку не просто увидел и запомнил — несмотря на все ее пение — он ее, в придачу ко всему, увидел настоящей. То есть на него не только ее дар сирены не подействовал, но и флер хамелеона остался незамеченным, будто его и не было вовсе. Нет, потом-то он и на нее и на меня смотрел так, будто видел впервые, хотя я, надо сказать, пережила пару неприятных мгновений, когда шерх шипел мне обличительно, прямо в лицо:
— Это ты!! — и глазами при этом сверкал так яростно, что я невольно попятилась. Спасибо Инайе, заступилась. Уж и не знаю, что бы я делала без ее помощи.
Впрочем, я очень быстро снова вляпалась в историю, причем так, что ни Инайя, ни кто-либо другой помочь уже не смог бы. Попалась, как последняя дурочка на одном из вульгарных заклинаний. И ведь самое обидное что? Браслетик шерховский я в полмига снять могу, да что толку? Он-то на Рейкино пение не ведется, так что по всему выходило, что ехать мне с ним в столицу. И не беда, коли в седмицу обернусь. А коли нет? Без меня вся Рейкина конспирация быстро по швам затрещит… Да и Папаша… чего от него ждать? Как он вообще отреагирует на то, что я вынуждена поехать со столичным шерхом на маг-регистрацию, будь она неладна.
Нет, он-то улыбался да смотрел на меня хитро-хитро, а мне от его взглядов так тошно становилось, что хоть в воду… Да к тому же я изрядно злая была из-за всего, что в последние несколько суток случилось, начиная с мальчишки-вора и заканчивая произошедшим в Храме. А тут еще и Папаша этот ухмыляется, намеки разные неприличные делает, а я… я слушала-слушала и вдруг поняла. Все! Надоело! Не могу больше! Видеть его не хочу!
— А слышали ли вы, детки, какие нонче слухи по Красногорью ходят? — промокая жирные губы краем льняной салфетки, спросил он.
— И какие же? — процедила я.
— Говорят, будто в прошлом году не двенадцать, а целых тринадцать девушек королевских прибыло. И тринадцатую, говорят, до сих пор так и не нашли…
И на Рейку таким долгим, неприятным взглядом посмотрел.
— Правда? — хмуро спросила я.
— Правда, детка, правда, — зажмурился довольно, — и вот я подумал, сколько может стоить информация о том, что одна из моих дочерей мне и не дочь вовсе…
Да в гнилые воды все! B моржий омут!
— А действительно? — я щелкнула пальцами и салфетка, которую Папаша сжимал в кулаке, взметнулась в воздух и зависла у «родителя» над головой. — Сколько? Если вдруг узнают, что некто неизвестный беглой королевской девушке фальшивый паспорт сделал, укрывал ее, шантажировал, даже Веселым домом угрожал… Ведь угрожал, Рейка?
— Аг-гуф, — простонала в ужасе подруга и горло прочистила. Ну уж нет, сегодня обойдемся без ее пения. Я оглянулась через плечо, вся такая строгая и злая, и Рейя впервые не стала спорить и настаивать на своем, а просто заткнулась.
— Что будет, если вдруг станет известно, кто шерховский мундир заказал, а?
И тут папаша побледнел. Нет, не так даже, он посинел почти, вскочил с места, сжал в кулаки огромные ручища и открыл рот, чтобы заорать, или просто побольше вдохнуть воздуха, или еще морги знают зачем… Побагровел весь до черноты, схватился двумя руками за внезапно ставший тесным воротник и вдруг рухнул лицом вниз, прямо на заставленный многочисленными тарелками стол.
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. СЛЕДСТВИЕ ВЕДУТ ЗНАТОКИ
Отбушевав, буря ворчливо спряталась за гору и, конечно, поглядывала еще оттуда краем грозового облака, но оно уже никого не пугало — народ массово вывалил на улицы Красных Гор и то ли просто жмурился на яркое солнце, то ли пытался подсчитать размер нанесенных непогодой убытков. Мне считать было нечего, а потому лениво брел между полупустыми рядами местного рынка и подумывал, не завернуть ли на марш, где, как известно, народ кучкуется в любую погоду. Не удивлюсь, если они станки и на время бури не закрывали.
Снег скрипел под ногами, художник — по слухам, страшно талантливый — пообещал явиться прямо в Храм, но не сейчас, а если господин шерх позволит, ближе к ужину. Господин шерх, понятное дело, не мог не купиться на «господина шерха» и, благосклонно кивнув, согласился:
— К ужину, значит — к ужину.
И после этого побрел по улицам города. B смысле, я побрел. Настроение было до омерзительного прекрасное — у меня даже пальцы в дырявых сапогах не мерзли, заразы, и уши не покалывало от неслабого морозца, а что касается совести — так та вообще молчала, словно с ней внезапно приступ амнезии случился, и она начисто забыла о том, что у нас с ней мундир увели. B общем, как я и сказал, настроение было замечательным, и самым противным в этом было то, что я точно знал — ни во что хорошее оно обычно не выливается. Уж если с самого утра пришла в голову опрометчивая мысль о том, что жизнь прекрасна и удивительна — жди беды.
Поэтому я не особо удивился, когда откуда-то издалека вдруг донеслось надрывное и не вполне искреннее:
— Уби-и-и-и-и-л-и-и-и!!!
Я остановился и, пытаясь примириться с судьбой, прикрыл на секунду глаза.
— Как есть уби-и-и-и-и-л-и-и-и, ироды!! — донеслось до моих ушей. — Ой, на кого ж ты нас…
Обреченно опустив плечи, я, а кроме меня еще человек десять, праздно и не очень шатавшихся по улицам Красных Гор, развернулись на звук голоса и, будто умертвия на свет луны, побрели вдаль.
— А ты ж мой касатик! А ты ж мое солнышко! А ты ж моя ягодка яхонтовая! Ой, а я ли тебя не любила, я ли уста твои сахарные не целовала, я ли ноженьки твои не омыва-а-а-а-а-ла… Убили, ироды, уби-и-и-и-и-ли…
Я без особого интереса вслушивался в доносившиеся до меня причитания, эгоистично надеясь, что к тому моменту, как я доберусь до места преступления, кто-нибудь эту крикунью уже успеет успокоить. В хорошем смысле этого слова.
— Эй, паря! — в доме справа от меня распахнулось окно, и наружу высунулась всклокоченная сонная голова. — Помер, что ли, кто?
Я насмешливо вскинул бровь, потому что над крышами Красных Гор разлетелось уже успевшее поднадоесть:
— Уби-и-и-и-и-ли-и-и-и!!!
— Ну, ни туя ж себе, — проговорила голова, — а мы с ним только дня четыре назад в инне у Папаши поспорили, кто из нас раньше окочурится. Я ему говорю, коли ты, так я тебе все похороны оплачу, а уж коли я…
— Простите, уважаемый, — я с заинтересованным видом повернулся к говорившему, хотя еще миг назад намеревался пройти мимо, — а вы, стесняюсь спросить, по тембру…
— Ироды… — раздалось вслед за «убили» и я поднял кверху указательный палец.
— …вот этого вот смогли определить, кто у нас тут покойник?
Мужик на мгновение задумался: губы поджал и шевельнул косматой бровью, будто раздумывал, ответить на мой вопрос или засунуть мне его назад в глотку.
— Ну, ясно ж кто, — все-таки снизошел до ответа. — У нас же плакальщица в поселке только одна. Ее по голосу только младенец, наверное, и не узнает. И то, если младенец глухой, потому как она по совместительству и плакальщица, и на свадьбах рыдальщица, и на родах дите зазывальщица… Голосина у нее такой, что ни с кем не перепутаешь…
— И? — я искренне пытался найти связь между воплем «убили, ироды», издаваемым неведомой мне плакальщицей, и тем, что лохматый мужик пару дней назад с кем-то там забился, кто ласты раньше склеит.
— Че, и? — он у виска покрутил. — Головой думай, или ты из-за Гряды? Буря часа три как закончилась, кто б плакальщицу нанять успел, а? Сразу ясно, мужика ейного и убили. Я ж говорю, поспорили мы, кто помрет раньше… — лохматый длинно сплюнул ржавой от давешнего перепоя слюной на девственно белый снег и горестно вздохнул, — мне теперь за похороны платить. Вот же моржий сын…
И окном хлопнул, скрываясь внутри дома, а я почесал в затылке, понимая, что до звания полноценного шерха мне еще расти и расти, и поторопился к дому местной плакальщицы. Кстати, что-то ее давно слышно не было. Я уже даже успел заскучать без ее «ой да на кого ж ты нас».
Лохматый мужик оказался на сто процентов прав, на весь городок действительно причитала плакальщица — я теперь тоже ни с чьим другим ее голос не перепутаю, даже с похмелья или после сна — и, действительно, причитала она по собственному мужу.
Сухопарая, простоволосая женщина стояла на крыльце дома, у которого уже успела собраться внушительная толпа, и, нервно обнимая себя за плечи, обводила присутствующих немного безумным взглядом. Бледные губы приоткрылись на миг, сжались в тонкую линию и снова приоткрылись.
— Убили, — негромко, как-то очень растерянно пробормотала она, — кормильца-то нашего…
И мне как-то резко расхотелось смеяться.
Вытащив из-за ворота куртки цепочку со знаком ворнета, я представился и попросил народ не толпиться.
— Расходитесь по домам, — предложил я, — или вам после снежной бури заняться нечем?
— Так че там заниматься-то? — ответили мне весело из толпы. — Работа, она ж никуды не денется, а убийства в Красных Горах, чай, не кажный день случаются.
«Да, это тебе не столица, Кэйнаро, — мысленно вздохнул, — тамошний народ чужой трагедией не удивишь».
— Ну, раз не кажный, — усмехнулся я, — тогда свидетелей преступления попрошу задержаться, я чуть позже всех опрошу и протокол составлю, а остальные, будьте любезны, отойдите от забора хотя бы сома на два. Физические следы-то, если какие и были, вы уже затоптали, так хотя бы магические постарайтесь не испортить.
Я не раз видел, как этот метод работает в Лэнаре. Стоит заикнуться о «свидетельстве», как на два уля вокруг ни одной живой души не найдешь, даже если захочешь. Но жители Красных Гор в этом плане оказались более стойкими.
— Слушай, паря…
— Че ты парькаешь? Это ж власть.
— Кх… служивый… Господин ворнет, я тебе что хочешь засвидетельствую, только напиши моей бабе справку, что ты меня по делу задержал, а? А то она уже мне плешь проела со своей расчисткой дорожек.