— Не убивать, — велел я. — Найти, но не убивать. Это понятно?
Зеленое свечение сначала потускнело, а затем стало ярче, после чего мститель развернулся и, оставляя на снегу серый пепельный след, скрылся в глубине сада. С восходом солнца он утратит свою телесность и будет носиться над Красными Горами, над Лэнаром и, если понадобится, надо всем миром до тех пор, пока не почувствует убившую его кровь.
Мне же просто нужно запастись терпением. Ну и, само собой, не допускать мысли о том, что я могу не справиться с мстителем, который отыщет свою жертву. А уж в том-то, что он отыщет, сомневаться не приходилось. Поэтому я прислушивался к себе, ожидая знака — все же призрак возродился с помощью моей крови, а значит я первым узнаю о его успехах. Помнится, наставник в свое время и словом не обмолвился о том, как именно ему стало понятно, что мститель нашел желторотика, еще и злился, когда мы к нему с вопросами пристали.
— Да вы рехнулись! — возмущался он. — Как узнал, как узнал… Симптомы им подавай… Вы еще законспектируйте возьмите! Толпа идиотов… Орийе! Едрит твою! Это был сарказм, спрячь тетрадь, и чтоб я ее больше не видел! Я тут не для того поставлен, чтобы вас запрещенным заклинаниям и ритуалам обучать!
И вот теперь, годы спустя, я был вынужден едва ли не ежесекундно прислушиваться к себе, опасаясь по неопытности упустить нужный момент. Ведь, строго говоря, я ничего толком не знал о ритуале: так, нахватался по верхам.
Впрочем, нужно отдать должное красногорцам и моим домочадцам, ни те, ни другие не давали мне зациклиться. А одна мысль о том, что Эри живет теперь в моем доме, делала меня немного неадекватным. Едва не сорвался в то первое утро, когда вернувшись с пожарища, застал ее за уборкой гостиной. В простеньком платьице и домашних чимах, такую теплую и родную.
Я никого и никогда так не хотел. И уж точно ни разу не был в ситуации, когда желанная женщина — вот она, близкая и одновременно недоступная, как экзотический фрукт в королевском саду, что манит своей спелостью и наливным бочком, да взять не смеешь. Впрочем, почему не смеешь? Заплати нужную цену и бери. Вопрос лишь в том, готов ли ты эту цену заплатить.
Наблюдать за тем, как Эри передвигается по особняку, играет с ребенком, смеется над шуткой сестры, да просто ест, было невероятно приятно и мучительно одновременно. И страшно. Потому что я реально не представлял, как пережить ночь, зная, что она спит в двух шагах от меня.
К счастью, Ула упомянула о мундире шерха, который хозяйка постоялого двора видела среди вещей одного из своих жильцов. Вот за что я люблю и одновременно убить готов красногорчан, так это за то, что тут совершенно невозможно сохранить что-то в секрете: никто ничего не знает и одновременно все все знают обо всем!!
Ваппу-на-Юти, которую все жители Красных Гор называли просто тетушкой Ваппу, хозяйничала в просторной столовой зале постоялого двора и, заметив меня, расплылась в радостной улыбке.
— Теплого вечера, — поприветствовал я, сколачивая снег с сапог.
Сапоги, кстати, были новыми, меховыми. Третьего дня я их получил от сапожника в качестве платы за то, что решил его проблему с исчезающей из кассы выручкой.
— Не в службу, а в дружбу, господин ворнет, — скорчив просительную мину, пробормотал он магическую формулу, которая преследовала меня сколько себя помню. — Я б по форме прошение подал, правда. И даже в трех «акзынплярах», коли надо, да только ж тогда по форме и отвечать придется…
И так он на меня посмотрел, что я в тысячный раз обозвал себя мысленно идиотом и согласился помочь. Не в службу, а в дружбу, будь она проклята. Воришка нашелся сразу же, и искать не пришлось: стоило мне лишь войти в лавку, бросился мне в ноги с покаянием и просьбой не губить дурака, не сажать в острог да не ссылать на каторги с каменоломнями. Будто у нас в Королевстве бестолковых отроков за то, что они у родителей медную чешую приворовывают, когда-то куда-то ссылали.
Вот тогда-то сапожник мне обувку и приволок.
— Да за что? — возмутился я. — Я ж ничего не сделал!
— Как так? А оболтуса моего на чистую воду кто вывел?
— Все равно. Мне за это казна зарплату платит, так что уберите… Уберите, господин сапожник, ваши сапоги и…
— Да как же я уберу-то? — мужик чуть не заплакал от расстройства. — Да как я людям в глаза смотреть буду, если вы от меня босым выйдете?
Я тоскливо пошевелил озябшими пальцами ног и вздохнул.
— У нас так не принято, господин ворнет, — и снова сапоги мне сует. А они мягкие, да на настоящем меху. Раньше, когда я с отцом еще не разругался, я только такие зимой и носил. Хотя вру, никогда я таких не носил! То был столичный ширпотреб, купленный без особой примерки, а это была вещь ручной работы, фактически бесценная. — Хотя б за стоимость материала возьмите, если уж совсем в подарок не можете.
— За стоимость материала, так и быть, возьму, — сдался я, покаявшись мысленно, что обязательно оплачу мужику весь труд, но только после того, как лед треснет. А то спущу сейчас все казенное золото. Вот будет номер!
С тех пор младший сын сапожника смотрел на меня влюбленными глазами и клялся, что обязательно в шерхи пойдет. Вот как лед треснет, так сразу и пойдет.
— В шерхи только с магическим даром берут, — попытался я остудить его пыл, но парень лишь блеснул черным глазом и восторженно выдохнул:
— Тогда в криминальники!
В тот вечер, заметив его в зале постоялого двора, я даже порадовался.
— Пойди сюда, — поманил его пальцем, устроившись за крайним столом и заказывая чайник меду. — Ты что тут делаешь?
— Так работаю. Тетушка Ваппу взяла подавальщиком за две медных чешуи в седмицу да за пропитные[55].
— Отец, что ли, велел?
— Не, — мальчишка шмыгнул носом и виновато опустил глаза. — Он сразу выпороть хотел, да говорит, рука не поднимается на четырнадцатилетнего лба. Наказал, чтоб я все награбленное вернул. А как тут вернешь, когда я все потратил?
И так горестно вздохнул, что сразу стало понятно — отцовских денег на ерунду было спущено гораздо больше, чем две медные чешуйки.
— В помощники ко мне пойдешь? Не передумал еще бандитов ловить?
— Да ни в жисть! — и так истово тряхнул смоляными кудрями, что я даже восхитился такому энтузиазму.
— Только я много платить не смогу, — сразу предупредил я, — сам на мели. Но к двум чешуйкам от Ваппы еще две свои прибавить смогу.
— Здорово! — улыбнулся мальчишка. — А что делать надо? Аферистов выслеживать? Или марьяка того, что Папашиного помощника порешил?
Я устало вздохнул. И ведь сто раз уже говорил местным, что нет тут никакого маньяка, а они все равно…
— Не дорос ты еще до марьяка. Да и с аферистами я как-нибудь… Тебя как, кстати, звать, помощничек?
— Фули, — улыбнулся смущенно. — Счастливчик, в переводе с вэлльского.
— Ну, вот и познакомились, Счастливчик. А дело у меня к тебе будет такое. Я сейчас с тетушкой Ваппу переговорю, а потом тебе на одного человечка укажу. Надо будет, чтоб ты за ним походил. Но не приметно чтоб, понимаешь? Хочу знать, кто к нему приходит и как часто. Усек?
— Ага.
— И чтоб никому ни слова! Узнаю, что разболтал на все Красные Горы о моей просьбе — уши оторву!
— Да и в мыслях не было! — искренне возмутился Фули, честно заглядывая мне в глаза. Сразу видно, если б не мое предупреждение, уже б на весь городок разнес новость о своем назначении на должность помощника ворнета.
Перекинувшись парой слов с тетушкой Ваппу и узнав, что постоялец с охотниками в ночное ушел, я вернулся в особняк и долго ворочался в холодной кровати, пытаясь уснуть, а утром новая напасть!
Не успел я как следует устроиться в кабинете у Или-са, как в Храм прибежала Рейя с ошеломляющей новостью: Тия-на-Ди нашлась!
Это был один из множества безумных дней той долгой зимы. Я метался, будто безумный, от Храма до дома аптекаря, до усадьбы Ди-на, до целителя и обратно, я не один уль исходил вдоль мрачных коридоров усадьбы, пока Эри с Улой, закрывшись в одной из спален прислуги, пытались помочь моей несостоявшейся невесте. Я не чувствовал под собой ног, когда глубокой ночью из комнаты больной вышла моя рыженькая мажиня, даже не бледная, зеленая от усталости. Ее ощутимо шатало от изнеможения, а и без того большие глаза на осунувшемся и посеревшем лице казались просто огромными.
Девчонка, спотыкаясь, шла по краю ковровой дорожки придерживаясь рукой за стену, и у меня что-то защемило в груди. Хотелось взять ее на руки и… нет, не любить до срывающихся с пухлых губ криков, хотя и это тоже, но, в первую очередь, просто обнять. Прижать к себе крепко, чтобы телом почувствовать стук ее сердца… И не отпускать. В груди привычно заныло, и я, скрипнув зубами от досады и бессилия, абсолютно уверенный в том, что она не позволит даже простого объятия, и, понимая, что настаивать, когда она в таком состоянии, бесчеловечно и аморально, и словом не обмолвился о своих истинных желаниях.
И конечно же той ночью мне снова не спалось. Воображение, будь оно не ладно. Именно из-за него кровь кипела, а от возбуждения гудело в ушах и хотелось, наплевав на последствия, ворваться в ванную к рыжей, чтобы если не дотронуться, то хотя бы увидеть!
Я лежал в кровати без сна, закинув руки за голову и представлял себе, как тихонько открою дверь в ванную, отгоню от лица облачко влажного пара и, затаив дыхание, сделаю два шага вперед, пока носки домашних туфель не уткнуться в округлый бок старинной ванны. В красках представлял, как Эри повернет голову в мою сторону, как розовые губы приоткроются в немом удивлении, а в глазах блеснет на миг испуганный, но такой притягательный огонек.
А я шепну:
— Эри…
И опущусь на колени, чтобы кончиками пальцев погладить гладкую поверхность горячей воды, а заодно и порозовевшую от жара, усыпанную редкими веснушками кожу… Круглыми, коричневыми и всенепременно вкусными веснушками. У меня во рту пересохло, когда я представил, как обли