— В точку. Однако, Владимир Ильич, вы не очень-то похожи на мента. И даже по манере разговаривать. Хотя ваш начальник Москаленко представил вас опером от бога, каких мало. Наверное, врал, как у вас там принято.
— А на кого я похож?
— Я бы сказала… на учителя. Да, на учителя. Вы с первого взгляда напомнили мне нашего школьного историка. Почему вы улыбаетесь? Меня понесло не в ту степь?
— Удивлен вашей интуицией. Я по первому образованию и есть учитель! Причем учитель истории.
— Как же вы попали в милицию?
— После армии. Меня как мастера спорта по боксу призвали в спецназ ГРУ — это такая военная разведка. С тех пор и ношу погоны.
— Вы — мастер спорта по боксу?! Вот уж ни за что бы не подумала.
Оксана заметила, что, разговаривая с ней, Найденов краем глаза внимательно следил за тем, что происходит у стойки бара. В чебуречную, несмотря на ранний час, потоком шли какие-то люди, с которыми коротышка с мушкетерской бородкой подолгу приватно разговаривал, иногда выходя для этого на улицу. Вернее сказать, посетители о чем-то докладывали, а хозяин заведения слушал и давал лаконичные распоряжения. Найденов как будто ждал, когда бармен освободится. И тот время от времени многозначительно посматривал в его сторону.
— Давайте, Оксана, по теме. Что вам рассказать о кражах? Вы собираетесь записывать… м-м… это обязательно? — поморщился подполковник, увидев, что она закрепляет между тарелками диктофон.
— Он нам не помешает, пусть лежит себе… Владимир Ильич, вопрос в лоб: почему наша доблестная милиция не хочет раскрывать квартирные кражи? Я обзвонила, наверное, человек пятнадцать своих знакомых. Почти каждого хотя бы раз обворовали, и ни разу преступников не нашли. Возьмем вчерашний случай с Сарафановими. Вы верите, что сможете найти воров? Только честно.
— Если честно, шансов мало. Орудовали малолетки. Нарки, нарики, наркуши — по-разному их называют. Обдолбанные, в общем, ребятишки. Видят: форточка открыта, дверь ногтем открывается. Проверочный звонок в квартиру — и лезут без особой подготовки. Не всегда тактично это говорить потерпевшим, но часто они сами провоцируют воров своей беспечностью. Как наступает лето, мы знаем: в воскресенье вечером или в понедельник утром будут звонки: обокрали!
— Сарафановых обокрали в пятницу.
— Да, их случай не очень типичен. Они уехали на дачу и вернулись, что-то забыли.
— То есть раскрываемость таких преступлений — ноль?
— Не ноль. Процентов десять. В этом году, может быть, у нас даже дойдет до двадцати. По горячим следам воров найти почти невозможно. Но рано или поздно — на двадцатой, тридцатой краже — воры могут засыпаться. Допустим, напорются на сигнализацию, успеет приехать вневедомственная охрана. И вот доставляют их к нам, мы смотрим по картотеке — а их пальчики нигде не засветились. Хотя мы чувствуем, что за каждым из них десяток-другой эпизодов. Иногда приходится отпускать.
— А десять процентов откуда берутся?
— Надо отрабатывать места преступлений. Я это у нас наладил, когда сюда пришел. Месяц назад был случай: взяли группу малолеток на другом конце Питера. Так их пальчики были сняты только у нас! Сразу три эпизода раскрыты. Полковнику Москаленко объявили благодарность по главку.
— Значит, Сарафанов правильно сделал, что заставил вас прислать эксперта и кинолога?
— Вы и это знаете?
— Да, я успела с ним утром пообщаться. Искала на вас компромат. Но его жена сказала, что если милиционеров пинать, они начинают шевелиться.
Найденов рассмеялся:
— Правильно сделал. Я же сказал вам: в семье не без урода. Это я про нашего сотрудника.
— А других у вас нет?
— У меня по штатному расписанию двенадцать оперов. В наличии девять, с опытом работы в органах более трех лет — двое всего. Еще двое — в отпуске, кто-то отсыпается после дежурства. Так и работаем. А у нас ведь не только квартирные кражи случаются.
Подполковник помолчал. Затем продолжил несколько загадочно:
— Однако есть одно обстоятельство, которое может оказаться на пользу Сарафановым. Подождите, Оксана, мне надо потолковать с Халилем.
Поток посетителей к бармену наконец иссяк, во многом потому, что он в какой-то момент поставил стул у входа, дав понять: прием окончен. Подполковник направился к барной стойке, кудрявый коротышка вышел ему навстречу. Они стали тихо переговариваться. Оксана с любопытством за этим наблюдала. Лицо Найденова ничего не выражало, а подвижное лицо его собеседника, наоборот, постоянно меняло оттенки, от крайней почтительности до как будто возмущения.
— Такое дело, Халиль, — сказал Найденов. — Сегодня ночью какие-то пацаны влезли в квартирку на Энтузиастов. Что-нибудь знаешь об этом?
— Что унесли? — глядя в сторону, спросил бармен.
— Ноутбук, пару тысяч долларов, ну и так, по мелочи. Если нужно, мой парень привезет опись.
В глазах у Халиля заплясали загадочные огоньки.
— У меня к вам, Владимир Ильич, тоже просьба. Вчера на рынке задержали нашего парня. По беспределу задержали. Говорят: у тебя документы не в порядке. Это у него-то не в порядке? Все у него в порядке. Взяли бумаги, порвали прямо на глазах и говорят: полезай в машину. Это правильно, да? Отпустите его. Хороший человек, я отвечаю. Маму жалко.
— Я в курсе. Дрянь всякую носит в карманах твой хороший человек. Ладно, приезжай к обеду, забирай.
Ильич знал, что разговор о парне, задержанном по беспределу, зайдет. Действительно, время от времени местная милиция пополняла свой, так сказать, обменный фонд, что давало ей дополнительные каналы влияния на местные группировки и вообще служило напоминанием, кто в доме хозяин. Дагестанец Халиль был не просто барменом, он являлся совладельцем двух рынков, их реальной администрацией, своего рода местной теневой исполнительной властью. Лично ему принадлежали на вещевом рынке ломбард, несколько магазинов, его родственники и земляки контролировали в районе разные злачные удовольствия, вплоть до сугубо криминальных — продажи наркотиков. Он улаживал конфликты между группами торговцев, вызволял «хороших парней» из-под милицейской стражи. Если на рынках хотела поработать группа карманников, то ее бригадир приходил за разрешением к Халилю, и тот, обсудив условия, давал санкцию, а иногда не давал. Карманников, работавших без разрешения, быстро вычисляли, и судьба их была незавидной.
Люди, которыми интересовался подполковник, могли попытаться сбыть краденое на рынке и закупить дозу зелья. Тогда они не прошли бы мимо внимания Халиля.
— Попробую выяснить, Владимир Ильич. Поспрашиваю. Только вы знаете мое правило: фамилий я не назову. Что хотите узнать у них? А вещи мы отдадим, зачем нам чужие вещи?
— Те, кто был в квартире, мне не нужны. Они сейчас собирают галлюциногенные грибы где-нибудь в подвале. Но на улице их ждал взрослый. И он мог видеть кое-что важное. Например, то, как из подъезда вывели человека и посадили в джип. Понимаешь? Любая информация об этом джипе.
— Когда нужно?
— Немедленно. А еще лучше вчера. Понял? И никому ни звука.
Халиль что-то прикинул, улыбнулся и сказал:
— Я приеду за нашим парнем через часок, хорошо?
— Хорошо. Комп не забудь. И две тысячи.
— Свои отдам, разве это деньги?
Ильич так и не понял, Халиль уже знает, кто обчистил квартиру Сарафановых, или только надеется узнать? Когда Найденов вернулся за столик, Оксана заметила в его глазах охотничий блеск. «Занятный человек этот подполковник», — думала она. Ей нравилось наблюдать, как он невозмутимо, с чувством спокойного превосходства общается с людьми, которые вызывают у нее беспокойство и даже страх. И ведь всего-то подполковник, районный мент. Неудачник, по сути.
— Жена, наверное, привыкла к тому, что вы можете заночевать в своем кабинете?
— Жена от меня ушла. Но не по этой причине.
— Ой, извините, я опять не то спросила.
— У вас тоже профессия беспокойная. Р-раз — и в Беслан. Или в райотдел милиции на ночное дежурство. Для замужней женщины было бы сложно, я думаю.
— А почему вы уверены, что я не замужем?
— Ну, мне так кажется.
— Вы правы. Но я была замужем — целых полгода. Знаете, я бы, пожалуй, еще выпила полрюмочки. Никак от себя не ожидала такой прыти. Между прочим, пока вы разговаривали с Халилем, я слопала почти весь шашлык.
— Не знаю, как вы, а я свои триста граммов сегодня заслужил. Ваше здоровье!
— Меня распирает любопытство узнать, о чем вы разговаривали с барменом. Но вы, конечно, не скажете.
— Может быть, потом.
— А мой диктофон спокойно записывает на таком расстоянии… О нет, не пугайтесь, Владимир Ильич, я его давно выключила. Между прочим, хочу вас спросить вот о чем. Вы ведь не только квартирными кражами занимаетесь?
— Я занимаюсь не кражами, а их раскрытием, Оксана. Это была моя специализация в ГУВД. А сейчас — да, всеми составами. Кражи, угоны, наркотики, убийства.
— А освобождением заложников?
Этот вопрос родился у Оксаны спонтанно. Наверное, частью своего сознания она уже находилась в Беслане, в школе, в которой в сентябре 2004 года погибли триста с лишним человек, в основном дети. Три года минуло, завершился процесс над единственным уцелевшим террористом, проведено парламентское расследование, опубликованы книги, сотни свидетельств, а в деле по-прежнему сплошные загадки. При чем тут был подполковник милиции из Санкт-Петербурга? Да ни при чем. Тем не менее Оксана ожидала его ответа.
— Одного заложника мы освободили в феврале. Но наш отдел тут был сбоку припеку, просто похитили его на нашей территории — сына владельца супермаркета. Требовали выкуп в три миллиона долларов. Ну, СОБР ворвался, мальчика освободили, остальных по стенке размазали. А вот лет десять назад в Омске, где я начинал, действительно был случай, после которого я сказал: нет, это не мое. И больше к этой теме близко не подходил. Хотя предлагали перейти в отдел по освобождению заложников с повышением. Отказался.