После неожиданного разговора на крыше Константин Петрович немного успокоился, извинился перед Лёвой, Шуриком и Виталиком за инцидент с объяснительными записками. Сделал пару пометок в ежедневнике, открыл почтовый ящик и первым делом увидел свежее письмо от Маши. Улыбнулся. Но тут же скроил серьёзную физиономию: а вдруг кто увидит и обо всём догадается? Он открыл письмо — и даже отпрянул от монитора: не сразу понял, что письмо написано по-французски. Сначала было решил, что против него ополчилась вся техника и в ноутбуке сбились кодировки. «Совсем заработалась, — с нежностью подумал Константин Петрович, разглядывая послание, — бедняга! Так устала, что пишет мне по-тамошнему. Но я же не свинья, чтобы у уставшей и утомившейся девушки требовать перевода!»
Маша изредка писала ему латиницей, но чаще всётаки пользовалась онлайн-конвертером.
Да какая разница, что и как написано, на каком языке. Главное — что вот оно, письмо. Она о нём вспомнила и помахала рукой. А он тоже помашет в ответ. Только не сейчас. На письма Константин Петрович отвечает из дома: ведь там, вдали от всех, можно подумать, расслабиться, и никто не увидит твою довольную физиономию и ни о чём не догадается.
На столе затрезвонил телефон. Наташа предупредила, что пришла посетительница, которая записывалась на приём.
Константин Петрович давно уже занимался всеми финансовыми делами питерского филиала. В том числе выдавал деньги всем местным фрилансерам, работающим на московский офис.
Пришла переводчица — приятная пожилая дама в жемчугах. Переводами она занималась исключительно ради собственного удовольствия, но от гонораров не отказывалась.
— У вас не будет сдачи? — спросил Константин Петрович, сверившись с накладной. Пошарил в конверте с мелкими купюрами. Пошарил даже в собственном бумажнике.
— Что ж вы так не подготовились? — улыбнулась переводчица.
Константин Петрович в этот момент готов был её убить, Много она понимает!! Сидит у себя в квартире, переводит любовные романы и горя не знает! А тут человек из сил выбивается, но стоит ему допустить малюсенький промах — как ему на это указывают.
— Знаете, что! — мгновенно взяв себя в руки, сказал этот выбивающийся из сил человек. — Переведите мне один... эээ... документ. Важный. И мы будем квиты. Садитесь вот здесь.
Переводчица пожала плечами и присела за стол.
Сам Константин Петрович тем временем свирепо обшаривал папки и книги, стоявшие на полках: вдруг мелочь всё же где-то завалялась? Ну мало ли. Сегодня же ещё кто-то может подойти.
— Готово, — ухмыльнулась переводчица. — Хоть на старости лет узнала, как выглядят важные документы. Расписку я на столе оставила. Перевод — тоже.
— Погодите, — остановил её Константин Петрович. В последний момент он решил убедиться в том, что не зря платит двести рублей из своего кармана. Взял в руки листок и стал читать слово за словом, букву за буквой. Уши у него покраснели, он ослабил узел галстука, несколько раз поправил очки.
Переводчица с любопытством наблюдала за этими метаморфозами.
Разве он, простой смертный человек, несовершенный, жадный, вздорный, заслужил такую любовь?
— Напишите ответ, — уже не опасаясь разоблачения (всё равно выдал себя с потрохами), приказал Константин Петрович.
— Вы хотели сказать — другой важный документ? — невозмутимо уточнила переводчица.
— Ну да, ну да, другой и очень важный, — нервно встряхнул головой коммерческий директор.
— За те же двести рублей?
— Сколько вам? — порывисто спросил Константин Петрович, хватаясь за бумажник.
— Да шучу я, шучу. Экий вы нервный. Ну ещё бы, такие важные документы не каждый день приходят. Что будем писать?
— Напишите вот здесь печатными буквами, чтоб я мог переписать без ошибок, — распорядился он. — Значит... Вот, пишите. «Как хорошо, что ты есть на свете. И что ты есть на свете в тот самый момент, когда на нём есть я. И что мы встретились».
— Это действительно важный документ, — без тени улыбки сказала переводчица.
Когда она ушла, Константин Петрович почти рухнул на свой стул — столько эмоций он никогда ещё не испытывал. Когда он набирал SMS, у него ходуном ходили руки. Он сверялся с каждой буквой. Трижды перепроверил написанное и отправил сообщение Маше.
Такие слова нельзя доверять компьютеру. В монитор в любой момент могут заглянуть чужие. Компьютер, оснащённый Интернетом, — идеальное средство для дружеской переписки. Но для любовной лучше использовать SMS.
Дмитрий Олегович решительно заявил, что самый короткий путь к дому Коли и Миши лежит через дворы и скверы, а автобусы, троллейбусы и маршрутки только кружат по району и в итоге могут привезти совсем не туда. С ним, по счастью, не спорили.
Он шагал, независимо поглядывая по сторонам, и не обращал внимания на конвоирующих его Бойцов.
Самое сложное было уже позади. Кажется, в метро он дважды отключался, и старухи Гусевы, пиная его локтями, на весь вагон кричали: «Нализался, окаянный, совсем ни стыда ни совести». Они, конечно, и не думали ждать, пока Студент придёт в себя окончательно: вытолкали его на улицу, чуть только он смог подняться и сделать несколько неуверенных шагов.
Ноги подкашивались, казалось, что он идёт по грампластинке, которая вращается всё быстрее и быстрее, но он просто делал шаг, потом ещё один, и ещё. А потом рядом обнаружился Эрикссон, и идти стало совсем просто.
— О, дохлятинка импортная! — не удержалась Галина. — В каком виде прикажете подать этого индюка? Мелко порубленном или цельнозажаренном?
— Я ещё не решил, — ухмыльнулся Ингвар, — и вообще я предпочитаю импровизацию.
— Мы тоже, — хлопнула его по плечу Марина (и тут же отдёрнула руку: возникло ощущение, будто она с размаху шлёпнула ладонью по куску сырого теста).
— А ты что по сторонам зыркаешь? Побег замыслил? — обратился Эрикссон к ученику.
— Ага, побег, — огрызнулся тот. — Куда я денусь от этих фашистских гарпий?
— Надеюсь, вы поняли, дамы, что это был комплимент? — галантно уточнил мёртвый старик.
— А то! Даже два комплимента! — кокетливо хихикнули ужасные старухи.
Они почему-то разрезвились, как дети: казалось, им было неважно, кто тут живой, а кто мёртвый, кто мунг, а кто шемобор. Дмитрий Олегович был почти уверен в том, что учитель в последний момент снимет с него амулет и Бойцы прикончат его за компанию с Колей и Мишей. Марина с Галиной тоже думали о чёмто подобном, и от этого только возрастала их симпатия к «дохлятинке импортной». Эрикссон же свои мысли держал при себе: понять, о чём в этот момент думал он, было невозможно.
— Всё-таки не зря мы шемоборов глушим, — заметила Галина. — Вы дохлые куда приятнее живых. Сейчас дельце обтяпаем — и давай, может, в кабак закатимся? Только отправим двух кукусиков в крысиный ад. А третьего — в шемоборский.
— Крысиный ад? — переспросил Эрикссон. — А почему, собственно, ад? Вы там были, чтобы говорить, что это ад?
— Не были и не собираемся! — быстро ответила Марина и сплюнула через плечо.
— Так не говорите, про что не знаете. Никакой там, конечно, не ад. Вот люди — сперва выдумают слово, потом присочинят к нему страшную сказку и давай этим словом, вместе со сказкой, затыкать все логические дыры. Там, куда должны отправиться ваши обидчики, находится скорее чистилище, если использовать понятную вам терминологию. Впрочем, в русской культуре, кажется, нет такого понятия?
— Всё у нас культурно и по понятиям. Короче, мы тебя поняли, — успокоила его Галина. — Только где же тогда ад? Мы-то их в ад хотим отправить!
— Ад — здесь.
— Чего? Совсем что ли опух, старый? — резко схватила его за воротник пальто Галина, но воротник растаял у неё в руках, а Эрикссон продолжал как ни в чём не бывало:
— В одном вы правы. Крысиный ад, который конечно же совсем не ад, всё же не для людей предназначен.
— Так может быть, не называть его адом? Может быть, это просто другой мир — с другими законами? — вмешался Дмитрий Олегович.
— Вообще-то слова тебе не давали, — перебила его Марина. — К чему ляпнул?
— К тому, что милейшие Миша и Коля добровольно должны занять ваше место и отправиться в этот удивительный, прекрасный мир по велению своих чёрных сердец. Думаю, я смог бы их уговорить. Если, конечно, меня опять не загипнотизируют. Вы колите меня, что ли, булавками, если увидите, что я заснул. И сами уши не развешивайте. Не верьте ни одному его слову.
— Булавок нет, — развела руками Галина, — вместо иголки буду тебя ножиком пырять.
На этом разговор пришлось прекратить: все четверо стояли на площадке перед дверью квартиры, в которой поселились изгои.
Коля распахнул дверь настежь, даже не спросив, кого это принесло. От желающих купить квартиру у него уже кружилась голова, на вопросы он отвечал автоматически: на жилплощади никто не прописан, сантехника в плохом состоянии, капитального ремонта в доме давно не было и так далее. Но на этот раз разговор предстоял более серьёзный. Коля беспомощно огляделся. В горле пересохло, и он не мог позвать на помощь. К счастью, Миша был уже тут как тут. Само гостеприимство: он помог сёстрам Гусевым повесить одежду в гардероб, предложил гостям домашние тапочки, одарил каждого доброжелательной улыбкой, скроенной точно по его мерке, так что даже Эрикссон на какое-то мгновение увидел изгнанника во всей его былой славе.
— Своими руками погубить такой талант, — покачал он головой. — Будь ты моим учеником, я бы тебя выпорол.
— О, милейший, оставьте пока свои фантазии, всему свой срок, быть может, со временем мы их осуществим, — приобнял его за плечо Миша. Рука его как будто сжала кусок пенопласта, но он не подал виду и продолжал бормотать что-то бессмысленно-успокаивающее, всё понижая и понижая голос, пока не дошёл до драматического шёпота.
— Слушай, а интересно ты работаешь. Грубо, но действенно, — перебил его Эрикссон. — Мне в целом понятно, как у тебя это получается, а по деталям я сориентируюсь чуть позже. Ты же продолжишь сеанс гипноза, верно?