Шемоборы переглянулись и притихли. Через некоторое время Анна-Лиза вскочила на ноги, объявив, что ей смертельно необходимо спуститься в кафе и принять пару заказов — и старые друзья остались одни.
— Наверное, мы действительно сведём тебя с ума, — прервал молчание Джордж. — С тех пор, как она поселилась у меня, соседка каждый день спрашивает, что это за интересную итальянскую комедию я вчера смотрел, и почему не сказал ей, она ведь так любит итальянские комедии. А это не комедия. Это мы так разговариваем. В начале лета соседка уехала на дачу. Ключи мне оставила, чтобы я поливал у неё цветы. Думаю, цветы тебе можно доверить. Раскладушку поставим, в покое оставим.
— Да ты поэт!
— Погоди. Я серьёзно. Раскладушка хорошая, не продавленная. Как соскучишься — заходи к нам. А мы к тебе лезть не станем. Я же понимаю.
— Какая глупая соседка. Нашла, кому ключ оставлять.
— Что поделать. Она доверяет только мне.
— А ты, значит, доверяешь только мне.
— Нет, не доверяю. Но мне важнее устроить тебя так, чтобы тебе было удобно, а не сохранить доверие соседки.
— Знаю я этих старух. Они везде натягивают ниточки, незаметные глазу, чтобы проверить, не нарушал ли ты границы их частной собственности. При помощи невидимых засечек замеряют уровень кетчупа в бутылке и зубной пасты в тюбике.
— Ну ладно, ты преувеличиваешь.
— Я? Я преуменьшаю. Когда я уехал в Москву — снимал комнаты у таких старух. Чего только от них не натерпелся! Одна уверяла, что я вытираю ноги о дверной коврик дольше, чем нужно! И коврик от этого протирается! А если я вытирал ноги не так тщательно — ругалась, что из-за меня в квартире грязища, и тараканы ползут по стенам! А тараканы в этой халупе обосновались ещё при царе Горохе.
— Неужели ты не мог найти что-нибудь получше?
— За те смешные деньги, которыми я располагал, моё тараканье гнездо было раем небесным.
— Я думал, тебе родители помогали.
— Они хотели. Но я отказался.
— Почему?
— Я не хотел впасть в зависимость. Не хотел стать таким, как ты.
— А сейчас не боишься? Не боишься впасть в зависимость, например, от меня?
— Я теперь поумнел и от помощи не отказываюсь. К тому же, ты точно знаешь, что не дождёшься от меня благодарности. Это развязывает мне руки.
— Ну, держи, неблагодарный, — Джордж протянул ему ключи.
— Спасибо, — машинально поблагодарил его друг.
Соседская квартира словно сохранилась в нетронутом виде с начала восьмидесятых. Даже воздух был какой-то — ленивый и спокойный.
Стараясь не задеть невидимые лазерные лучи, прорезающие коридор, и не попасть в неразличимый обычным глазом капкан, шемобор босиком прошлёпал на кухню. Здесь пахло прелой картошкой и почему-то — духами «Красная Москва».
Дмитрий Олегович огляделся по сторонам: кружевные занавески и фиалки на окнах, на полках — эмалированные кастрюли и крупа в жестяных банках, пол — желто-зеленая шахматная доска. Ничего, жить можно. Зато Анна-Лиза не будет донимать.
Он осторожно отодвинул от кухонного стола табурет и присел.
Итак, спасибо доброму другу, теперь есть, где посидеть в тишине и подумать над задачей. Очень скоро где-нибудь в углу материализуется Эрикссон, назовёт имя и координаты нарушителя. Но уже сейчас можно прикинуть, как решить эту задачку. Спасибо всё тому же дорогому другу за удачный пример.
Да, вот так и выглядит, должно быть, тот самый бедолага, который предпочёл семейный уют своему призванию. Тоже, наверное, шастает по квартире с благостной рожей, не понимая, как глупо он выглядит со стороны. А какая-нибудь ловкая Анна-Лиза день и ночь держит его на коротком поводке — чтоб не сбежал обратно в шемоборы.
А ведь Анна-Лиза и сама… как бы это сказать… слегка пренебрегает своим предназначением.
Шемобор мысленно подставил «сестрёнку» на место жертвы, Джорджа — на место коварного пленителя — и стиснул зубы. Марионетки, незнакомцы, поиграть судьбами которых было интересно и увлекательно — это ведь только марионетки, это всего лишь игра — обрели имена, стали живыми людьми. Зато сам Дмитрий Олегович стал куклой в руках своего учителя.
— Какой удивительно недогадливый раб мне попался! — проворчал Эрикссон. Он уже стоял возле окна, сложив руки на груди, и сверлил взглядом ученика. — Я думал, ты всё поймёшь, едва только их увидишь.
— Да я старался на них не смотреть! Гадость такая — счастливые селяне справляют медовый месяц.
— Тем легче тебе будет вернуть нашу девочку обратно. Да кому это и поручать, как не тебе? Я бы взялся сам — но по твоей милости не могу. Ничего я уже не могу. Я воспитывал её. Защищал. Я ждал, когда она вырастет в самого безупречного шемобора. Кода мы познакомились, она была ребёнком. А я уже тогда не был юным. А теперь я… мёртвый. Совсем мёртвый. А она стала самым безупречным шемобором. И тратит свой талант на эту заурядность, на этого Хозяина Места.
— А разве я не безупречный? И на что я трачу свой талант?
— Тебе не нужно было учиться, ты всё умел с самого начала. Потому что ты гений. И мой раб. Хватит рассиживаться, раб, иди и сделай так, чтобы Анна-Лиза не дурила. Иначе за дело возьмутся наверху. И всем будет плохо. И ей, и нам с тобой. И твоему приятелю, вот уж кого не жалко. Хозяин Места, знай своё место! Больно хороша она для него.
— Н-да? А по-моему, это он для неё слишком хорош. У него, по крайней мере, высшее образование есть.
— Словом, ты понял. Они друг другу — не пара!
— Я отказываюсь от этого задания.
— Рабам слова не давали. Невольникам в отказ уходить не разрешали, — рявкнул Эрикссон.
Кажется, учитель в самом деле рассержен? Возможно ли такое? Дмитрий Олегович умолк. Ну да, его мнение никого не интересует. Зато жив остался. Интересно, сколько ещё лет он будет батрачить на этого чёрта злобного?
Он не знал, что учитель давно его простил и держит при себе для того, чтобы всё же научить тому, чему следует. Слишком быстро ловкий Дима Маркин отравил его — не успел ума-разума набраться.
Мунг, шемобор и простой обычный человек, переходя на вторую ступень, то есть, покидая своё бренное физическое тело, оставляет в этом мире всё, потому что там, впереди, его ждёт кое-что поинтереснее. Ну а тому, кто не может отказаться — пусть даже от самой малости — придётся метаться между мирами, нигде не чувствуя себя на своём месте.
Ингвар задумался — а что же по-прежнему удерживает его здесь? Он простил ученика, в самом деле простил, не держит на него зла, более того, желает ему только добра, оттого и не отпускает от себя, охранным амулетом даже снабдил, от греха. Потому что знает — стоит только тому, беззащитному, выйти на улицы ненавистного родного города — как Бойцы Гусевы настигнут его. Обязательно настигнут.
Но забота об ученике, пусть даже таком непокорном, не может приковать к этому миру опытного шемобора второй ступени.
Однако, каков Йоран! Эрикссон ведь нарочно его обездвижил, своей волей сделал Хозяином Места — чтобы тот не таскался больше за Анной-Лизой. А он, этот кондитер, вместо того, чтобы печь булки с кремом и варить кофе с кардамоном, привязал её к себе, отобрал у неё свободу.
Силы всех миров, какие только ни есть! Вы видите, что не для неё такая жизнь. Она должна стремительно перемещаться с места на место, покорять города и тут же забывать о них, совершать немыслимые сделки, любоваться собой каждое мгновение — не зная о том, что где-то рядом с ней, всегда рядом, находится учитель. И любуется ею так же, как она сама — если не с большим упоением.
Константин Петрович Рублёв славится тем, что он ни минуты зря не истратит. Если он сидит за рабочим столом — значит, делом занят, это же понятно.
Вот и на этот раз он снова был занят делом. Личным делом. В разгар рабочего дня, в самом начале рабочей недели, отодвинув в сторону ежедневник, планировщик заданий и гроссбух, этот страж трудовой дисциплины перечитывал электронные письма от любимой девушки.
Вот сегодняшнее письмо. Пришло только что, можно перечитать его раза три, и потом, в середине дня, написать ответ, смакуя каждое слово. Не потому, что нечего сказать. А потому что так приятно продлевать эти мгновения. Иллюзия общения.
«Я подумала, что если бы про нас тобой нас снимали фильм — это был бы очень хороший фильм, — писала Маша. — Мы — герои очень хорошего фильма. Но это не значит, что нам в этом фильме хорошо. Зато зрителям интересно, правда? И они захотят смотреть этот фильм снова и снова. А значит — перерождение следует».
Она всё ещё в Париже. И до осени нет никаких шансов на то, что вернётся. Самоуверенный Жан провалил очередной экзамен и доказал, что не может он ещё и защиту держать, не в человеческих силах тащить столько возов и тележек разом. И Маша нашла нового ученика.
Константин Петрович, обладающий незаурядными бюрократическими способностями, очень быстро доказал товарищам со второй ступени, что ему просто необходимо контролировать процесс и периодически наезжать в Париж с проверками. После этого он умудрился доказать французскому посольству, что ему, как потомку пострадавших от наполеоновского нашествия, полагается мульти-виза. Он даже смог убедить самого себя в том, что не все выходные следует посвящать дополнительной работе, можно расслабиться и слетать в гости к Маше.
— Использование рабочего инструмента в личных целях — ухмыльнулся Лёва, когда услышал эту историю из уст самого Константина Петровича.
— Какого ещё инструмента? — не понял тот.
— Твоего крючкотворского занудства!
— Чем критиковать вышестоящего, лучше вспомни, кто добился троекратной оплаты твоего труда в майские праздники, — «крючкотворный зануда» вовремя проглотил эпитет «рабского» перед словом «труда».
— А куда тебе было деваться? — самодовольно спросил Разведчик. — Ты же хотел, чтобы тут царил мир, труд, май, а не война, загул, ноябрь.
Быть рядом потому, что так сложились обстоятельства: ну, живём мы в одном городе, работаем в одной организации, интересы у нас общие — как тут рядом не быть — это одно. А быть рядом, потому что виза, паспорт, белый самолёт, такси, номер в гостинице, и завтра вечером снова на самолёт — совсем другое.