— Тогда тем более не поддавайся. Пускай я буду развиваться.
— Мне кажется, ты и так развиваешься. Потому что тебе это нравится, а не потому, что женщины всего мира стоят на трибунах и кричат: «Вперёд! Становись лучше!» Кстати, тебя как зовут?
— Дмитрий.
— Волшебно. А меня — Алиса. Но ты же узнал, правда? Только вида не подаёшь, потому что воспитанный.
— К слову о воспитании. А почему мы сразу перешли на «ты»? Так теперь модно?
— Мне показалось, что мы с одной планеты. И не нужно разводить церемонии. Ну, начали?
Разыграли очерёдность ходов. Алисе достались белые, она ходила первой.
Игроки молча передвигали фигуры. Время шло неумолимо, но Дмитрию Олеговичу уже не казалось, что он растрачивает его зря. Эта Алиса была совсем не похожа на девочку, за которой погнался молодой неопытный шемобор. И уж тем более она не была похожа на образ, растиражированный модными журналами. Она была — как будто сама по себе, вне чужих представлений о собственной персоне. Даже дурацкий школьный ранец был рядом с ней уместен.
Он сразу понял, что поддаваться не надо, и почти уже готов был к проигрышу, как вдруг Алиса допустила две незначительных ошибки. Кажется, она не воспринимала противника всерьёз. Шемобор занёс руку над фигурой — вот сейчас он делает ход сюда, она отступает, и — мат. Но в последний момент он передвинул другую фигуру. И на следующем ходу сам получил мат.
— Ты поддался. Ты думаешь, я обижусь, если проиграю? Многие так думают. Ну и сами дураки, надо внимательно слушать правила. Тогда я поеду дальше.
— Мы ведь сыграем ещё?
— При случае. Играть можно сколько угодно раз, ставки те же. Впервые играю с мужчиной, которого интересует не выигрыш, а сама игра.
— Впервые играю с девушкой, которая умеет выигрывать. Выиграть красиво — большое искусство. Я видел не так много людей, овладевших им в совершенстве. И ни одной девушки. Ты — лучшая в мире девушка. И тебе в противники нужен лучший в мире мужчина.
— Лучшей в мире девушке нужен мужчина, который идеально подходит для лучшей в мире девушки, только и всего. Подумай об этом.
Алиса легко поднялась со стула, подхватила ранец. Вновь окинула публику оценивающим взглядом. Обернулась, помахала проигравшему кончиками пальцев. И выпорхнула на улицу, в плавильный котёл июньского дня.
Константин Петрович вошел в кабинет шефа, бесшумно притворил дверь.
Даниил Юрьевич разговаривал по телефону.
— Пишите, — сказал он в трубку.
Повисла пауза, видимо, на том конце ему развёрнуто отвечали.
— Несите, — ответил через некоторое время шеф.
Снова пауза. Собеседник был многословен, Даниил Юрьевич — лаконичен.
— Звоните, — произнёс он, повесил трубку и повернулся к заместителю. — Начинающие авторы такие ушлые стали — просят соединить со мной, и не менее. Молодой человек, очень бойкий. Предлагал нам серию романов с продолжением, которые будут иметь невероятный успех.
Константин Петрович присел на стул рядом со столом шефа и, поправив очки, заметил:
— Это мы уже много раз слышали. Можно ли взглянуть на образцы его работ?
— Изволь, — Даниил Юрьевич повернул монитор к своему заместителю. Константин Петрович прищурился и прочитал вслух:
— «На влажной апрельской земле в позе сфинкса лежала бродячая собака». Ну… Хорошо, а что дальше?
— А дальше — только за предоплату. Молодой человек написал эту строчку и думает, что сможет написать и другие. Но ему важно знать — имеет ли смысл его работа? Он хочет гарантий. Он хочет заключить договор. И аванс вперёд, потому что ему будет не на что жить, коли он уволится и станет писать для нас про бродячую собаку на апрельской земле. Пригрозил, что отнесёт свои работы нашим прямым конкурентам, если я огорчу его отказом.
— Я его понимаю. Без гарантий я бы тоже не стал работать.
— Это слова коммерческого директора. Но мне только что звонил писатель. Писатель, возможно, неплохой, который хочет просчитать все риски прежде, чем браться за перо.
— Нормальное желание.
— Для коммерческого директора, повторюсь. Или — для руководителя издательского филиала. Для нас с тобой — совершенно нормальное. Но писатель — другое дело. Иная игра, иные правила. Всегда — риск, всегда — неоправданный. Проблемы не с той, так с другой стороны. Но люди, люди! Если в прежние, не столь отдалённые от сегодняшнего дня, времена писатель прикидывал, так ли уж велик ли его роман, чтобы идти из-за него на Голгофу — и тут никто его не осудит, то сейчас опасаются поступиться даже самым малым. Боятся остаться без отдыха в Турции и последней модели айфона. И остаются в итоге с нереализованным замыслом. Перед смертью будут листать на айфоне фотографии из Турции и высчитывать: а не продешевили? Может, хотя бы один замысел стоило реализовать? Кстати, о замыслах. Мы принимаем предложение, которое нам вчера по факсу прислали? Ты ведь по этому вопросу зашел?
— Да. Надо принимать. Я просчитал все варианты — даже при худшем раскладе мы остаёмся в выигрыше. Но меня смущает их генеральный.
— Вот он как раз не должен тебя смущать. Его нет.
— Как нет? Он умер?
— Это я умер. А его просто нет. Фирма зарегистрирована на несуществующего человека. Я у Кастора спросил, он перепроверил. Такого нет, и никогда не было.
— Тогда хорошо. Тогда наши шансы растут.
— Ну, стало быть, иди, составляй обоснование для Москвы, я подпишу.
Константин Петрович продолжал сидеть на стуле.
— Что-то ещё?
Он замялся, потом выставил защиту и признался:
— Тут получается, что у Шурика эта история с ранцами складывается удачно — ну, помните, мы смотрели и поняли, что ничего там не сделаешь. А он вот исхитрился как-то… Но ведь я сделал точные расчеты. Значит, я ошибся? Это унизительно.
— Ты ни в чём не ошибся, расчеты были верны. Но ты же знаешь — Шурик никогда ничего не высчитывает, и иногда это помогает ему добиваться того, во что никто не верит. В этом он прав.
— Если он прав — значит, я неправ?
— Правда — это не уравнение, в котором икс — обязательно квадратный корень тройки, помноженной на четыре восьмых.
Константин Петрович замер, пытаясь сосчитать в уме, потом вытащил из кармана калькулятор.
— Думаешь, я тебе формулу вычисления правды сдал? Как бы ни так. Правду нельзя определить опытным путём, иначе бы существовала специальная наука — правдология. Её бы преподавали в школах, по ней бы сдавали экзамены. Правда одного человека может быть похожа на правду другого человека — но только на первый взгляд. Например, ты говоришь: этот стул — зелёный. И я с тобой согласен. Но ты имеешь в виду, что стул не должен быть зелёным, это некрасиво, просто даже неприлично. А я полагаю, что зеленые стулья ничем не хуже прочих, а этот вот конкретный — даже существенно их лучше. Если мы обменялись мнением только по поводу цвета стула — у нас с тобой одна правда на двоих. Но если копнуть глубже — всё, поссоримся.
— А как оно на самом деле? Зелёный стул — хорошо или плохо?
— Давай спросим у стула?
Коммерческий директор подпрыгнул и повернулся лицом к стулу, ожидая увидеть на спинке вырезанную физиономию, которая внезапно оживёт, но этого не произошло.
— У стула — своя правда, — сказал шеф, как о чём-то совершенно обыкновенном. — Но нам это не поможет, скорее помешает. Мы с тобой видим этот стул со стороны, он же судит о себе, глядя изнутри.
Константин Петрович осторожно сел на место, готовый в любой момент подпрыгнуть и бежать прочь, если стул, глядя изнутри себя, начнёт судить слишком резко и противоречиво.
— Как же понять, кто прав? — помолчав, спросил он.
— Зачем тебе?
— Тогда я буду знать правду.
— И что это даст?
— Осознание того, что я владею правдой. И возможность действовать по правде.
— Правда — самая непостоянная величина.
— Но в данный-то момент? В чём она заключается?
— С точки зрения стула?
— С вашей точки зрения!
— Ты хочешь, чтобы кто-то — например, я — пришел и решил за тебя, что правда, что неправда, почему звёзды частые высыпают на небе каждую ночь, почему солнце красное восходит на восходе, а заходит на закате, а не наоборот?
— Я хочу, чтобы вы объяснили — кто прав в данной ситуации. Я или Шурик? Я готов смириться с поражением. Но мне необходимо знать его причину!
— А-а-а, так тебе не нужна правда! Так бы и сказал. Ты просто хочешь стать хорошим, самым лучшим. Или, если не удастся стать хорошим сегодня — то хотя бы выведать, как стать им завтра и навсегда.
— А кто не хочет стать хорошим? — строптиво повёл плечом коммерческий директор.
— Тот, кто уже хороший. Костя, ты уже хороший. Такой хороший, что если ты именно в этом вопросе окажешься неправ, то на твоём безупречно сидящем нимбе не появится ни пятнышка.
Константин Петрович потянулся к голове, чтобы ощупать нимб. Потом стряхнул наваждение, и вместо нимба поправил очки.
— Такая правда мне нравится! — улыбнулся он.
— Тогда иди к себе, пиши обоснование в Москву.
Даниил Юрьевич достал из ящика стола папку с документами и углубился в чтение. Разговор был окончен.
Весь день Денис ощущал, как реальность ускользает от него. Со стороны, конечно, этого нельзя было заметить: он последовательно выполнял всё намеченное, вежливо отвечал на вопросы коллег, помог Шурику отодвинуть стол, чтобы достать завалившуюся за него визитку, а заодно — четыре ручки, прошлогодний ежедневник и видеокассету с фильмом «Даун-Хаус», принадлежащую неизвестно кому.
Но какая-то важная и очень значительная часть Дениса — возможно, та самая, что помогает ему прочитывать чужие желания — была далеко от офиса Тринадцатой редакции, она находилась во дворе, на детской площадке и переживала снова и снова встречу с девочкой с трёхцветными волосами. Называть её «Дереза» — даже мысленно — Денис не решался. Пока она — просто девочка с трёхцветными волосами, это героиня второго плана. Но стоит дать ей имя — и всё. Она станет главной. А как можно позволить такому человеку стать главным? Ведь в мире тогда воцарится хаос!