Рука крестного лежала у меня на лбу приятной тяжестью, и теперь я поняла, что, несмотря на стыд и смущение, которыми тогда отозвались во мне резкие мамины слова, она была права: я действительно обещана другому богу. Богу Устрашающего Конца. Я принадлежала ему всем своим существом. Все во мне тянулось к нему, ведь мы были связаны судьбой.
Когда он заговорил, его слова гулко отдались в моей груди, отпечатались на костях, проникли в каждую клеточку тела и остались там навсегда.
– Я даю тебе дар проницательности, Хейзел Трепа́, силу зреть в самую суть. Отныне ты будешь знать, что беспокоит больного и как лучше его излечить. Твои руки целительницы принесут облегчение недужным, продлевая и улучшая их жизнь. Твое имя будут произносить с благоговением и трепетом. Ты обретешь признание, славу, все, чего пожелаешь, благодаря этому дару. Моему дару тебе. Ты будешь пользоваться этим даром всю долгую и счастливую жизнь.
Он убрал руку, и я ощутила болезненную пустоту на том месте, где раньше лежала его ладонь. Мне так не хватало ласковых прикосновений. В нашей семье не приветствовались проявления нежности. Я и не помнила, когда меня обнимали в последний раз. Наверное, когда с нами был Берти. Самый добрый, открытый и ласковый из нас, он никогда не стеснялся объятий.
– Трепа́? – переспросила я, сдерживая мысли о брате.
Моя фамилия была Лафитэ.
– Ты больше не принадлежишь той семье, – объяснил он. – У тебя началась новая жизнь.
– Я не чувствую себя как-то по-новому, – призналась я после долгой паузы.
Я прислушалась к себе. Ждала, что сейчас у меня в голове блеснет искра осознанности. Между нами с крестным произошло что-то важное. Возможно, самое важное в моей жизни, но теперь, когда те мгновения миновали, я не ощущала в себе никаких изменений. Я была просто… собой.
Он улыбнулся мне с отеческой гордостью, к которой примешивалась доля озорного веселья. Странное сочетание.
– Так и должно быть. Помнишь монету?
Я кивнула.
– Она уже где-то существовала. Просто нужен был кто-то, кто знает, как ее найти. – Его глаза сверкали, словно кровавые рубины. – У тебя всегда был этот дар, Хейзел. Он был с тобою еще до того, как ты родилась. Он течет в твоих жилах, вплетен в твои кости. Тебе лишь нужен был знающий человек…
– Знающий бог, – уточнила я с робкой улыбкой.
Он улыбнулся:
– Знающий бог… который откроет его в тебе.
– Получается, я – монета, – медленно проговорила я. – А ты – волшебник.
Он кивнул. Я выгнула бровь:
– Значит, это волшебство.
Он рассмеялся, запрокинув голову к небу. Я смотрела на него и удивлялась. Как странно. Я, обычная девочка Хейзел Трепа́ – мне нужно еще привыкнуть к новой фамилии, – самая младшая и нелюбимая в семье, вдруг оказалась в волшебной стране под названием Междуместье и рассмешила бога смерти.
– Да, – подтвердил он, отсмеявшись. – И нет. Но на сегодня… да.
Он махнул рукой в сторону рощи. Со склона посыпались камни и начали собираться вместе. Прямо у меня на глазах в роще вырос дом.
Он был крошечным, как раз для девочки моего роста. Я с изумлением наблюдала, как оконные проемы затягиваются витражными стеклами. Сверху выросла крыша, благоухая свежей соломой. Из крыши пробилась труба. И из нее пошел дым. Резная деревянная дверь с окошком в виде полумесяца распахнулась, приглашая меня войти.
– А теперь, Хейзел, я вынужден тебя покинуть, – сказал крестный. – У меня есть обязательства и дела, не терпящие отлагательства, и я уверен, что тебе не терпится…
– Ты меня бросишь? – Я спрыгнула с валуна, на котором сидела. – Совсем одну?
Я обвела взглядом окружавшие нас черные скалы:
– Ты… ты не можешь уйти и оставить меня одну.
Он посмотрел на меня с искренним удивлением:
– Здесь все твое. Я создал этот дом для тебя. В нем есть все, что тебе может понадобиться.
– Но здесь никого нет.
– Тебе нужно общество? – Он склонил голову набок. – Как я понял, ты и раньше спала одна. В сарае.
– Ну… да.
– Думаю, в доме тебе будет гораздо удобнее… да и пахнет там лучше. – Его глаза загорелись, будто он вспомнил о чем-то важном. – Твое одеяло. – Он протянул его мне. – Что ж, теперь у тебя точно есть все, что нужно.
– Но… а вдруг со мной что-то случится, пока тебя не будет? Вдруг я… – Я замолчала на полуслове и вновь обвела взглядом скалистую долину, представляя опасности, которые могут подстерегать ребенка в этом странном, уединенном месте.
Крестный нахмурился:
– Хейзел, я же пообещал, что ты будешь жить долго и счастливо. Неужели ты думаешь, что я не сумею защитить тебя от беды?
Я поежилась под его пристальным взглядом.
– Нет, не думаю. Просто… Тебя долго не будет?
Мне так не хотелось, чтобы он уходил!
– Трудно сказать… Но не волнуйся. В доме много еды. И я хочу, чтобы ты начала читать книги… Ты же умеешь читать?
Я робко кивнула.
– Вот и славно. Прочитай сколько сможешь, и мы все обсудим, когда я вернусь. Хорошо?
Я прикусила губу, понимая, что спорить бессмысленно.
Крестный поднялся на ноги:
– До встречи, Хейзел.
Он пошел прочь.
– Подожди! – крикнула я.
Он замер на месте и обернулся.
– Ты… ты не сказал, как мне тебя называть. Бог Устрашающего Конца? Крестный?
Он задумался.
– Да уж, как обращение это не звучит. Называй меня… Меррик. Да. Меррик.
Я проглотила комок, вставший в горле. Я знала, что мне не удержать крестного. Сам воздух в Междуместье будто сгустился и потемнел. Оставалось лишь надеяться, что в моем новом доме есть лампы и свечи.
– До свидания, Меррик. Но ты же вернешься?
Он улыбнулся. Его темная фигура растворялась во мраке, одна чернота перетекала в другую.
– Я вернусь, – пообещал он и исчез.
Глава 8
В ДОМЕ БЫЛО СВЕТЛО. Полдюжины зажженных ламп стояли на полках и на столах. В очаге весело пылал огонь, хотя я так и не поняла, отчего он горит. Под ним не оказалось ни дров, ни торфа – ничего, что питало бы пламя. Был только… свет. Он заливал комнату, как лучи яркого летнего солнца, так что не оставалось ни одного темного уголка, ни единого пятнышка тени, на котором мог бы задержаться мой встревоженный ум и вообразить себе сонмы неведомых чудовищ.
Комната была маленькой, но казалась просторной. Она представляла одно жилое пространство, части которого как бы перетекали друг в друга. Кровать сбоку от очага. С другой стороны – мягкое кресло, занимавшее почти половину крошечной кухни с высоким деревянным столом, предназначенным и для работы, и для еды.
В центре стола стоял торт к моему дню рождения. Совсем небольшой – по размеру как раз для моего одинокого праздничного застолья, – но украшенный по-королевски. Я в жизни не видела такого красивого торта. Золотистая карамельная паутинка накрывала бледно-розовую глазурь, а вокруг основания располагались засахаренные цветы. Такой торт жалко есть – это же произведение искусства! – но я заметила вилку с серебряной ручкой, лежащую рядом с фарфоровым блюдцем, и поняла, что его здесь оставили для того, чтобы я его съела.
Первый кусочек был сплошной сладостью. Впервые в жизни я ела подобный десерт: легкий, воздушный, с густым сахарным послевкусием, напоминавшим мне мамин розовый сад. Я взяла еще кусочек, заинтригованная, но не уверенная, что мне понравился вкус. Я ела торт и рассматривала новый дом.
На кухонных полках стояли глиняные горшки, кастрюли, чайник и одна тарелка, чашка и набор столовых приборов. Это был повод задуматься, собирался ли Меррик обедать со мной. Что едят боги и едят ли вообще?
Я повернулась спиной к кухне, скользнула взглядом по водяному насосу и раковине. В дальнем углу стояла медная ванна – невероятная роскошь по сравнению с жестяной лоханью, которой наше семейство пользовалось по очереди утром в день посещения храма, – и небольшой шкаф. Я подошла к нему, открыла дверцу и ахнула.
Платья и юбки, сарафаны и блузки, ночные рубашки, плащи и накидки – все из лучшей, тончайшей материи. Мягкая шерсть таких ярких цветов, о которых я и не мечтала. Саржа и маркизет, собранные в безупречные складки. Хлопок с красивым цветочным узором. Аккуратная вышивка. Крошечные гребешки настоящего кружева. Пышные оборки и шелковые петельки. На нижней полке стояли в ряд башмаки: черные, коричневые, светло-серые и одна пара из тонкой кожи ярко-красного цвета. Все блестело, как новое. Без единого пятнышка или потертости. И я была абсолютно уверена, что эти вещи будут мне впору.
Я сняла с вешалки ночную рубашку кремового цвета, положила ее на кровать и принялась любоваться. У меня никогда не было ночной рубашки. Дома я спала в том же платье, в котором ходила весь день, а когда оно становилось совсем грязным, меняла его на другое, чередуя три своих платья.
Но эта рубашка… Невероятная красота! Тонкая, мягкая, почти прозрачная ткань. Окантовка из вышитых роз и плюща. Ночное платье, достойное принцессы. И оно было моим.
Мне захотелось немедленно сбросить с себя старую рваную юбку и обвисшие чулки. Надеть эту рубашку. Закружиться по комнате, чтобы широкий подол развевался, как купол из пышного безе. Рассмеяться над тем, какой удивительный оборот приняла моя жизнь.
Но тут я увидела книги на тумбочке. И на полу у кровати. Я медленно повернулась и еще раз оглядела комнату. Книги были повсюду: большие книги и маленькие, книги, переплетенные в кожу, просто стопки бумажных листов, скрепленных друг с другом клеем и нитками. Буквы из золоченой фольги искрились на переплетах и корешках в свете каминного огня. Некоторые тома и вовсе не имели названий. Здесь были учебники и трактаты, руководства и своды инструкций. Я взяла толстую книгу – первую, которая попалась мне под руку, – пролистала несколько страниц, и у меня свело живот.
Это оказался учебник по анатомии с разноцветными иллюстрациями и диаграммами. Поперечнополосатые мышцы, раскрашенные в зловещие оттенки алого и багрового. Человеческий глаз в разрезе. Какие-то непонятные волнистые линии, сплетенные в клубок. При мысли, что все это находится у меня внутри, мне стало дурно. Я с трудом справилась с тошнотой и сто раз пожалела, что съела торт.