Я уставилась на него в полном недоумении. Я перестала его понимать. Он заявил, что они скоро умрут, а потом – что я могу их спасти. Если мне это удастся, значит, они не умрут. Если я спасу их, но им все равно суждено умереть, значит…
У меня перехватило дыхание. Понимание взорвалось в груди, такое же страшное и жестокое, как белые черепа на лицах родителей.
– Нет.
Кажется, я произнесла это вслух. Моя душа кричала.
– Я не… я не могу… Ты же не ждешь, что я своими руками… – Слова встали комом в горле. – Нет, я не буду, – наконец проговорила я и скрестила руки на груди, гоня прочь эту мысль.
Сверкнув серебряными глазами, Меррик взглянул на кровать.
– Они страдают, – напомнил он мне, хотя в этом не было необходимости.
– Я могу облегчить им боль, – настаивала я, открыв лекарский саквояж. – Я могу намолоть…
– Что бы ты ни делала, – перебил Меррик, – ты только продлишь их страдания. Их уже не исцелить. Их боли усилятся, и они будут умолять тебя дать им избавление. – Его лицо потемнело. – Но прежде чем все завершится, они заразят других.
– Других? – повторила я эхом, растерянно оглядев пустой дом. – Кого?
Меррик склонил голову набок, будто прислушиваясь к чему-то, чего не могла слышать я. Его взгляд стал отрешенным, словно он видел что-то в необозримой дали и пересказывал мне то, что видит:
– Сейчас сюда едут твой старший брат и его молодая жена. Они поженились тайно, но хотят сообщить счастливую новость твоим родителям. Они собираются объявить о браке ее семье через три дня, когда в деревне пройдет большой праздник и вокруг будет много народу, так что родные жены не станут устраивать сцену. Но Реми и его жена заразятся от твоих родителей и, не зная об этом, разнесут заразу во время праздника. Сто человек перенесут болезнь дальше. Сперва заболеют их близкие, а потом…
– Откуда ты знаешь?! – крикнула я, пытаясь остановить его жуткое пророчество. – Ничего этого не будет!
– Ты видела черепа, – тихо проговорил он.
– И что? Может, у них в мозгах накопилась жидкость. Может, какая-то инфекция. Если я смогу снять давление, то…
– Они умрут в любом случае, Хейзел. Это не умаляет твоих врачебных талантов, просто так устроена смертная жизнь. Ты великая целительница, но еще никому не удавалось избежать смерти. Рано или поздно я приду за каждым. И очень скоро – за ними.
Он произнес это тихо и буднично. Без злобы, без гнева. Я разозлилась:
– Если им суждено умереть, почему я должна что-то делать? Можно дождаться, когда ты за ними придешь и сделаешь свою работу, – огрызнулась я. Во мне бурлил шквал эмоций, жгучая ярость вместе с ледяным страхом.
– Можно дождаться, – кивнул Меррик. – Если ты хочешь, чтобы они страдали, жди. Никто не будет тебя винить, – быстро добавил он. – Ваши отношения были… сложными. Ты хочешь наблюдать, как они будут страдать? Хочешь увидеть, как низко может пасть человек, прежде чем наступит конец?
Я в ужасе содрогнулась:
– Нет.
– А твой старший брат? Хочешь, чтобы он заболел? Его жена? Ее близкие? Люди, которые развезут эту заразу по поместьям? Болезнь будет передаваться, как деньги из рук в руки в базарный день. И может дойти даже до Шатолеру, представляешь?
– Нет! – крикнула я, зажав уши.
Он указал длинным пальцем на мой лекарский саквояж.
– Тогда выполняй свое предназначение, врачея. Спаси их обоих, дай им умереть. Думаю, ты хорошо изучила ядовитые растения и знаешь, что делать.
– Я не буду их травить!
– У тебя есть идеи получше? Может, забьешь их до смерти? Отец бил тебя часто, так отплати ему той же монетой. Кухня разгромлена, но я уверен, что там отыщется парочка острых ножей. Ты знаешь, какие артерии надо вскрыть, чтобы смерть наступила быстро.
– Меррик!
Он закатил глаза:
– Решайся, девочка. Или ты хочешь, чтобы эта болезнь поразила мир, как чума? Мне, как ты понимаешь, без разницы. Я в любом случае возьму свое.
– Тогда ты сам их убей, – сердито проговорила я. – Ты – бог могил и загробного царства. Великий и ужасный бог Устрашающего Конца. Если им действительно суждено умереть сейчас, выполняй свое предназначение, бог смерти, – повторила я его же слова и указала на кровать, неуклюже пародируя его величественный жест.
Его глаза потемнели, тонкие губы скривились в опасной гримасе. Я знала, что его задели мои слова, но была не готова к приступу божественного гнева.
– Как смеешь ты, смертная, указывать мне, что делать? – Его красные глаза мерцали, как угли в костре. Его голос был как клубы черного дыма. Как испарения серы. От него содрогалась земля. – Ты считаешь себя равной мне?
– Конечно, нет, – ответила я, смиренно склонив голову. На него становилось страшно смотреть, когда он терял свою обычную отеческую приветливость. Когда в нем кипел гнев, невозможно было забыть о том, насколько велико его могущество. – Просто я не понимаю, что происходит. Я пытаюсь понять. – Я умоляюще протянула к нему руки, напоминая ему, какая я слабая, маленькая и беззащитная. – Меррик… Крестный… Помоги. Пожалуйста.
Он издал низкий рык, отвернулся и вышел из спальни. Вышел из дома. Оставил меня одну. Я очень испугалась и только поэтому не побежала за ним.
Я оглянулась на родителей, ожидая увидеть ужас, написанный на их лицах. Ожидая, что они станут плакать, стонать и молить о жизни. Но они погрузились в оцепенение, близкое к дреме. Папа безучастно смотрел в окно из-под прикрытых век. Мама поскуливала, как лиса в темном ночном лесу. Наверное, ей снились кошмары.
Я вновь прикоснулась к ее лицу. Теперь, когда я знала, чего ожидать, череп не пугал так, как раньше. Он почти идеально лежал у нее на лице, открывая призрачный вид на то, что скрывалось под кожей. Глядя на белую кость, словно подсвеченную изнутри, я поверила Меррику. Череп не являлся подсказкой для исцеления. Это был знак близкой смерти.
Мама снова поморщилась, резко вдохнула, и я услышала хрип у нее в груди. Я убрала руки, позволив черепу исчезнуть, и вгляделась в детали, которые не заметила прежде.
Да, родители были больны чем-то страшным, и я не сомневалась больше в предсказаниях Меррика. Чума перейдет от них к моему брату, от брата – к его жене, от нее – к ее близким и распространится по стране.
Но это было не все. Мамина болезненная бледность и желтоватый оттенок кожи говорили о том, что в ее организме скопилась желчь. И в папином тоже. Я подумала о бутылках, разбросанных по дому.
Я читала о циррозе печени и знала, что на поздних стадиях он приводит к вздутию живота из-за скопления жидкости. Я знала, что он вызывает желтуху, сонливость и спутанность сознания. Знала, что он затрудняет свертываемость крови. Папины десны все еще кровоточили после слабого маминого удара.
– Мне больно, Хейзел, – прошептала мама, едва шевеля губами. – Очень больно.
Она вцепилась в грязную простыню, стараясь сбросить ее с себя. Я ей помогла и увидела, что она пытается мне показать.
Ее ночная рубашка, давно превратившаяся в лохмотья, задралась, обнажив бедра. Мама подняла подол выше, указывая на раздутый живот. Огромный, как на последнем месяце беременности, с выпирающими во все стороны шишками. Под желтой кожей виднелась сеть темных пульсирующих вен.
– Помоги мне, Хейзел, – прошептала она.
Я осторожно провела пальцем по самой большой выпуклости на животе. Мама издала громкий стон. Ее пальцы судорожно искривились и вонзились в матрас. Ей причиняло боль даже легкое прикосновение.
– Я… я не знаю, как это лечить, – призналась я, чувствуя себя совершенно беспомощной.
– Знаешь, – сказал Меррик с порога.
Сосредоточившись на мамином животе, я не услышала, как он вернулся.
– Помоги нам, пожалуйста.
На другой стороне кровати корчился папа, борясь с новым приступом кашля. Постель окрасилась новыми алыми брызгами. Я отвернулась, не в силах на это смотреть.
Я взглянула на Меррика. Моя рука потянулась к лекарскому саквояжу. Его лицо было исполнено угрюмой печали, но он ободряюще мне кивнул.
Слезы кололи мне глаза, как острые иголки.
– Когда?
Он не ответил, но в этом и не было необходимости. Я почти ощущала, как в моих венах пульсирует стук лошадиных копыт. Повозка Реми приближалась. И неважно, когда он сюда доберется: через несколько дней или несколько часов. Это надо заканчивать. Прямо сейчас.
Я нашла склянки с пасленом и болиголовом. В небольших дозах они лечат астму, облегчая больному дыхание. Но если смешать их и заварить крепкий чай… От него остановится сердце.
Я, конечно, никогда не проверяла это на практике, но почти не сомневалась, что от чая у них замедлится сердцебиение. Они уснут, постепенно впадая в кому. Это будет тихая смерть, легкая. В сто раз милосерднее, чем ужасы, которые для них уготовили их тела. Чем все, что может случиться, если зараза распространится.
Я провела пальцем по пробкам на пузырьках. Неужели я и правда решусь на это – приготовлю для мамы и папы смертельную дозу яда?
– Ты их не убиваешь, – прошептал Меррик. Как всегда, он будто прочел мои мысли. – Ты их спасаешь. Спасаешь от жестокой смерти.
– Но почему я? Почему ты не можешь сам спасти их? Почему не облегчишь их страдания? – Мой голос дрогнул. Я надеялась, что он вмешается и мне не придется ничего делать.
Меррик моргнул и пристально посмотрел на меня:
– Я их спас… Я привел к ним тебя.
Его слова глубоко запали мне в душу, и я поняла, что другого выхода нет. Мы не сказали друг другу ни слова, пока в чайнике закипала вода.
Глава 17Шестнадцатый день рождения
УТРОМ В ДЕНЬ своего шестнадцатилетия я проснулась от шума снаружи. Мертвые лица, прижавшиеся к окнам спальни, таращились на меня голодными белыми глазами. Их было четверо. По одному на каждый увиденный мной череп. Все, кого я убила своими руками.
Папа. Мама. Пекарь из дальней деревни, грозивший заразить чахоткой покупателей, которым не посчастливится приобрести хлеб, замешанный на кровавой слюне. Солдат, сломавший ногу в погоне за девушкой, не желавшей его целовать.