Они беззвучно шевелили губами, как огромные карпы, которые водились в пруду за моим домом и вечно искали, чем бы набить брюхо.
Когда я впервые увидела призраков – папу и маму, которые ввалились в мой дом поздним вечером в тот же день, когда я напоила их чаем с отравой, – я испугалась до полусмерти. На один ужасный миг я поверила, что яд не подействовал. Я боялась, что они выжили и пришли отомстить.
Я попятилась, налетела на кухонный стол и по счастливой случайности сбила на пол солонку. Соль рассыпалась по кухне, и призраки родителей в страхе отпрянули от белых крупинок. Их черты исказились болезненной судорогой.
Остаток ночи я провела, вытесняя призраков к выходу. Я забрасывала их солью, и они отступали к двери дюйм за дюймом, пока не вышли наружу. После этого я прошлась по всему дому и посыпала солью подоконники и дверные пороги, чтобы ни один призрак не смог пробраться внутрь.
И вот теперь я перевернулась на спину и натянула одеяло до подбородка. Солдат, папа и пекарь исчезли. У окна остался один призрак. Мама.
Я изучала ее лицо, гадая, помнит ли она, что у меня сегодня день рождения. Помнит ли хоть что-то.
Призраки узнавали меня – человека, с кем они провели последние мгновения жизни, – и следовали за мной. Но знала ли мама, что я – это я, или же я была для нее светом в ночи, яркой лампой, притягивающий мотыльков – тех, кого я убила?
Я встала с кровати, подошла к подоконнику, посыпанному солью, и прижалась лбом к стеклу, глядя наружу из безопасного теплого дома. Мама будто почувствовала меня, подняла руку и приложила ее к окну с той стороны. Ее плоть начала отпадать, и тонкие кости пальцев дробно стучали по разделявшему нас стеклу. Я тоже подняла руку, поражаясь различию между нами.
Мое сердце тяжело билось. Мне хотелось ей столько всего рассказать! Хотелось, чтобы она наконец услышала и поняла.
По жестокой иронии судьбы маму, старательно не замечавшую меня при жизни, тянуло ко мне после смерти.
– Сегодня мне исполняется шестнадцать, мама, – пробормотала я, и она склонила голову набок. Она слышала звуки моего голоса, хотя слова давно утратили для нее смысл. Я это знала. В прошлом году мне пришлось наблюдать, как ее мозг разжижается и вытекает из носа и ушей.
Мои призраки совсем не походили на призраков из историй, которые сочиняли мои братья и сестры, пугая друг друга долгими зимними вечерами. Это были не полупрозрачные фигуры, светящиеся в темноте, вечно гремящие цепями и завывающие в ночи, а смутные тени, сгустки темноты, видимые лишь краем глаза, пока я не сосредотачивала на них взгляд и только тогда видела их страшные лица, гниль, разложение, запредельную жуть.
Я провела кончиками пальцев по холодному стеклу, повторяя мамины движения. Снаружи было прохладно, и я задумалась, чувствует ли мама мое тепло.
Я не знала, почему вижу призраков тех, кто принял смерть от моей руки. Возможно, это мое наказание за отнятые жизни. Или обязанность: хранить память о тех, кого я убила, пока мир продолжает вращаться, а люди, которых они любили, постепенно о них забывают.
Я не спросила у Меррика. Не нашлось подходящего случая. Я неоднократно пыталась задать вопрос, но слова застревали в горле.
Он никогда об этом не упоминал. Не говорил, что тоже их видит. Он так много знал обо мне, о моей жизни, он столько всего предсказал, что сохранить от него этот секрет, каким бы жутким он ни был, казалось маленькой победой.
Наверное, я слишком долго стояла у окна, глядя на маму. Другие призраки это заметили и направились к ней, двигаясь неуклюже и медлительно, как всегда. Им тоже хотелось оказаться поближе ко мне.
Бросив на маму встревоженный взгляд, я отвернулась и отошла от окна.
– Что ж, пора снова насыпать соль вдоль забора.
Меррик сидел за столом, когда я вошла в кухню, поправляя прическу. Я никогда прежде не собирала волосы в пучок на затылке и пока что не разобралась, куда втыкать гребни и шпильки, чтобы он держался. Я скучала по своим детским косичкам, но хотела предстать перед Мерриком взрослой, какой мне и положено быть. Особенно сегодня.
Праздничный торт стоял на столе. Роскошный трехъярусный торт, покрытый бледно-розовой глазурью и усыпанный засахаренной клубникой. Когда я вошла, свечи зажглись сами по себе. Вспыхнули, как крошечный фейерверк, розово-золотыми искрами.
– Ты превзошел себя. – Я поцеловала крестного в щеку и позволила ему обнять себя.
– Шестнадцать лет исполняется только раз в жизни, – ласково проговорил он.
– А взрослые шестнадцати лет едят торт на завтрак? – пошутила я и взяла с полки две десертные тарелки. Я знала, что крестный никогда не упустит возможности отведать сладкого.
Я заметила, что Меррик снова сменил посуду и теперь тарелки были украшены рельефным узором. Нежно-розовые цветы того же оттенка, что глазурь на торте, с окантовкой будто из чистого золота.
– Что случилось с моими простыми белыми тарелками? – поинтересовалась я, рассматривая новые. Они были сделаны из тонкого, почти просвечивающего на свету фарфора, и я боялась, что они разобьются, если сжать их в руках слишком сильно.
– Я подумал, что они лучше подходят для шестнадцатилетней девушки. – Он поднялся из-за стола и достал из буфета ножи и вилки. Они были из чистого золота, словно попали сюда из королевской сокровищницы, и я подумала, что это неспроста.
Меррик уже несколько месяцев уговаривал меня подумать о переезде. Он утверждал, что мои навыки и умения давно переросли уровень Алетуа и мне пора начинать практику в большом городе. Он говорил, что я прекрасно освоюсь в Шатолеру и заведу полезные знакомства среди придворных вельмож. Я лишь тихо вздыхала, вспоминая тот день, когда мне довелось оказаться лицом к лицу с представителем высшей знати – ту злополучную встречу с принцем Леопольдом во время королевского паломничества. У меня не было желания перебираться поближе к нему.
– Хочешь чаю? – спросила я. – Если, конечно, ты не умыкнул чайник.
– Я ничего не умыкал, – заверил он, изобразив оскорбленное достоинство. – Ничего не пропало, а если я что-то и забрал, то чтобы заменить таким же, но лучше.
– Вчера Аделина Маркетт подарила мне три лимона, – похвасталась я, заметив на полке новый розовый чайник. Сообразив, как открывается крышка, я наполнила его водой и поставила на плиту. – Может, разрежем один в честь моего дня рождения?
Меррик порылся в холодильном ларе и обернулся ко мне со стеклянным кувшином в руках. В розовой жидкости плавала дюжина лимонных долек.
– Я уже приготовил лимонад, – сказал он, довольный собой.
– Меррик! – воскликнула я, не сдержав досады. – Я берегла эти лимоны для важного случая!
Он нахмурился:
– Что может быть важнее твоего дня рождения? Давай-ка разрежем торт, и я расскажу тебе историю этого дня.
Я заглянула в раковину и с облегчением увидела, что ему хватило ума сохранить цедру. Длинные желтые завитки лежали в белой фаянсовой раковине, как ленты серпантина. Я напомнила себе позже развесить их для просушки. Порошок из сушеной цедры лимона хорошо помогает при боли в суставах, и жена мясника будет рада, если я вспомню о ней, когда наступят морозы.
– Ты останешься со мной подольше? – спросила я, пытаясь сообразить, где нам лучше сесть. Во всех комнатах в доме были большие окна, и я видела, как мама медленно пробирается через сад на заднем дворе.
– Если хочешь, – ответил Меррик. – Давай. Задувай свечи, загадывай желание.
Я сделала глубокий вдох, закрыла глаза и задула свечи. Я не стала загадывать желание, потому что мне нечего было просить у судьбы. Всем необходимым я могла обеспечить себя сама, а излишествами меня снабжал Меррик. Просить о чем-то еще – значит проявить жадность.
Но это была одна из любимых традиций моего крестного, принятых у смертных, и я старалась ему подыграть.
– Кирон пригласил меня на пикник в честь дня рождения, – сообщила я, наблюдая, как он разрезает торт. Внутри коржи оказались розово-желтого цвета. – Это клубника? – спросила я, принимая тарелку.
Он широко улыбнулся, довольный, что у него получилось меня одурачить.
– Когда он засахарен, то похож на клубнику.
– И что же это?
– Это питайя. Драконий фрукт. – Меррик сделал знак, чтобы я попробовала.
– Какой сладкий, – пробормотала я. Вяжущая рот сладость не прошла даже после большого глотка лимонада. – Я почему-то думала, что он будет пряным и жгучим.
– Пряным и жгучим? – переспросил Меррик. Он отломил вилкой большой кусок, прожевал, проглотил и блаженно зажмурился. – Да, я действительно превзошел себя.
– Из-за дракона, наверное, – заметила я, накалывая на вилку кусочек, будто и правда собиралась его съесть. – Драконы дышат огнем… огонь жжется… острые специи тоже жгутся. – Я пожала плечами. – Хочешь с нами?
– С тобой и Кироном?
Я кивнула, и он помрачнел. Он не собирался присоединяться к нашему пикнику, но и не хотел обидеть меня отказом. Только не в мой день рождения.
В последнее время что-то стало меняться в отношениях между Кироном и Мерриком, причем не в лучшую сторону. Я не знала, почему это произошло и как все поправить. Крестный больше не играл с нами в карты после ужина, не участвовал в долгих прогулках по моему участку, тщательно посыпанному по периметру солью. Как только Кирон стучал в дверь, Меррик вспоминал о срочных делах, требующих его присутствия, и исчезал, даже не попрощавшись.
– Ты сказала, вы собираетесь на пикник?
В небе сверкнула молния, и я подумала, не пришлось ли ему прибегнуть к помощи Разделенных богов, чтобы устроить мне день невезения.
– Можно расстелить одеяло в гостиной и притвориться, что мы на природе, – предложила я. – Для меня очень важно, чтобы ты побыл с нами.
– Потому что ты скучаешь по мне? – уточнил он, отрезая себе второй кусок торта.
– Конечно. И потому что Кирон тоже мне дорог, – осторожно ответила я.
Его вилка пронзительно скрипнула о тарелку.
– Он тебя недостоин, – произнес он еле слышно.