На мой стук в дверь никто не ответил. Я растерялась, не зная, что делать. Может, они еще не закончили работу в саду? Или поехали в деревню за припасами? Это так похоже на Кирона: помочь отцу напоследок, сделать как можно больше, исполнить за утро дневную норму работы, прежде чем навсегда оставить дом.
Я собиралась заглянуть в сарай, проверить, на месте ли их телега, и вдруг услышала стук, доносившийся с заднего двора. Я помчалась туда.
Кирон в рабочей одежде колол дрова. Я застыла на месте, любуясь своим почти мужем. Блики солнца плясали на его худощавой высокой фигуре. Рукава рубашки туго натягивались на крепких бицепсах. Но что-то с ним было не так. Взмахи топора были слишком широкими и дергаными, и он постоянно промахивался мимо цели.
– Кирон? – окликнула я, стараясь сохранять легкий, шутливый тон. – Ты забыл, который час? Забыл, какой сегодня день?
Я попыталась рассмеяться, будто это шутка, которую мы с ним будем вспоминать до конца наших дней, даже когда станем совсем старыми и седыми. Помнишь, как ты забыл, что мы собирались сбежать? Я натянуто улыбнулась, стараясь заглушить нарастающую тревогу. Что-то неправильно. Очень неправильно.
Он обернулся, покачиваясь на нетвердых ногах. Его взгляд уперся в точку над моим правым плечом, и мне стало не до смеха.
– Хейзел! – воскликнул он, и его голос тоже показался неправильным, слишком густым, словно он говорил с кашей во рту. Из-под волос на лоб ему текла кровь.
Мне пришлось собирать эту историю самой, по кусочкам. Его родители повезли фрукты на рынок, а Кирон, будучи Кироном, решил сделать для них еще одно дело, перед тем как сбежать: нарубить дров. Он слишком сильно рубанул топором по полену, и тяжелый кусок деревяшки отлетел и ударил его в висок. Было много крови.
От контузии у него нарушилась координация. Его вырвало. Может, даже не раз. Он дрожал, его щеки горели от жара, но руки были холодными как ледышки. Он отвечал на мои вопросы сбивчиво и невнятно, то беспричинно смеялся, то плакал.
– Ты слышишь? – спросил он, повернувшись в сторону дома, и замахал руками, словно пытаясь разогнать звуки, как назойливых мух.
Я слышала пение птиц на деревьях, но ничего больше. Ничего такого, что могло бы так его взволновать.
– Что я должна услышать?
Кирон нахмурился и зажал уши руками.
– Резкий звон. Ушам больно. Мне больно! Пусть оно прекратится! – Он поднял полено и со всей силы швырнул его в стену дома. Полено разбило окно, и я испуганно вздрогнула.
Мне приходилось лечить пациентов с сотрясением мозга – разбитые головы в сельской жизни не редкость, – но это было совсем другое. Намного опаснее.
Я поняла, что его мозг отекал, наполняясь жидкостью, и давил на череп изнутри. В конце концов это давление ограничит приток крови. Не получая кислород в необходимом количестве, мозг начнет отмирать. А когда мозг отмирает…
Есть лишь один способ сбросить внутричерепное давление, чтобы оно не достигло фатального уровня. Трепанация. Требовалось просверлить в его черепе небольшое отверстие и таким образом дать мозгу возможность сбросить давление. Это был его единственный шанс. Но я не могла провести операцию прямо здесь.
Я отобрала у Кирона топор и подтолкнула его к своей повозке. Нам надо было спешить ко мне домой, где остался проклятый саквояж. Я пошлю весточку его семье, когда появится возможность, а позже вернусь сюда и помогу им убрать осколки стекла. Когда буду уверена, что с Кироном все хорошо.
Но он не хотел ехать. Его ноги разъезжались в стороны, как у новорожденного жеребенка. Он чуть не упал, пытаясь забраться на козлы повозки. Космос залился истошным лаем от волнения и страха.
– Тише! – прикрикнул на него Кирон и отшвырнул щенка в сторону. Космос ударился о борт повозки и замолчал.
Я никогда в жизни не видела Кирона агрессивным. Я понимала, это из-за травмы, отек мозга вызывает непредсказуемые реакции, но все равно мои нервы были на пределе в ожидании следующего удара.
Обратный путь показался мне длинным, растянувшимся на целую вечность. Мы проехали мимо призраков, но я не обратила на них внимания. Я мысленно готовилась к предстоящей операции.
Наконец мы добрались до моего дома. Я с трудом затащила Кирона внутрь и уложила на стол в кабинете. Он не хотел лежать смирно. Я из последних сил сдерживала слезы, пытаясь улыбаться и сохранять спокойствие.
Его настроение вновь изменилось. Взгляд затуманился, и он усмехнулся, глядя на меня. Потянулся и взял меня за подбородок. У него получилось лишь с третьей попытки.
– Какая сегодня красивая Хейзел. Ты. Я сегодня с Хейзел, ты на мне женишься, да. Ты, Хейзел, – гордо объявил он, не понимая, что слова перепутаны и звучат неправильно.
Мне хотелось выть. Хотелось броситься ему на грудь и залиться слезами. Забиться в угол и сидеть, заламывая руки, и пусть им займется кто-то другой. Пусть кто-то другой его вылечит. Но в Алетуа и окрестностях не нашлось бы никого, кто справился бы лучше меня. Кто вообще способен был что-то сделать. Кроме меня, никто не поможет ему.
– Все будет хорошо, – пообещала я, не понимая, кого пытаюсь убедить: его или себя.
Мне нужно было подготовиться, продумать четкий план – что-то, за что можно держаться, чтобы не сойти с ума.
Я открыла шкаф с инструментами. Здесь лежали скальпели, скобы, зажимы, щипцы разных размеров и медицинская дрель. Изогнутый металлический держатель толще моего большого пальца. Ручка из полированного красного дерева. Слишком красивая вещь для такой жуткой работы.
Я практиковалась делать трепанацию на черепах свежезабитых свиней, которых покупала на рынке, но мне еще не приходилось проводить операцию на пациенте, и сейчас у меня дрожали руки.
– Сегодня Хейзел ты, – снова пробормотал Кирон и заморгал, пытаясь держать глаза открытыми.
Времени совсем не оставалось. Я осторожно ощупала его голову в поисках раны.
– Нет. – Кирон дернулся от боли, схватил меня за запястья и сильно сжал.
– Кирон, мне больно, – сказала я, стараясь не морщиться от боли. Стараясь побороть панику.
Если бы он захотел, то отшвырнул бы меня от себя, как тряпичную куклу. Мне всегда нравилось, что он сильный и высокий, но сейчас – хотя я верила, что он никогда не причинит мне вреда намеренно, – мне стало страшно. Он не владеет собой, и кто знает, как поведет себя это мощное тело.
– Кирон, отпусти. Ты делаешь мне больно.
Он сразу послушался, ослабил хватку и прижал мои руки к своим щекам. И вот тогда я увидела. Деформированный жуткий череп, черный от отравленной крови.
Мир вокруг остановился и начал сжиматься, пока в нем не осталось лишь чудовищное видение. Пустые глазницы, оскал мертвых зубов.
– Нет.
Я хотела закричать, но у меня получился лишь сдавленный хрип. Натужный вздох, пар от дыхания морозным утром, сразу же растворившийся в воздухе.
– Нет.
Только не Кирон! Не сегодня, когда наши жизни должны соединиться. Когда мы с надеждой смотрели в будущее, полное прекрасных возможностей, радости и удачи. Мы поженимся. У нас появятся дети. Наш дом будет наполнен любовью и смехом, уютом и заботой. А значит, нет никакого черепа. Его не может быть. Череп – это неправильно. Череп… Череп щелкнул зубами, требуя, чтобы я обратила на него внимание.
Я прикусила щеку изнутри, стараясь удержать крик, рвущийся из груди. Мне нужно собраться с мыслями. Я не стану убивать Кирона. Нет, и точка. Должен быть другой путь. Другой способ.
Тогда… Если я не стану его убивать, значит, мне надо его спасти, невзирая на возможные последствия. Если последствия наступят.
Мои родители и другие, ставшие призраками, были больны. И если бы остались в живых, заразили бы многих. Очень многих.
Я не знала, как это работает, как происходит выбор, кому умереть, чтобы не принести еще больше смертей. Какое количество возможных жертв считается достаточным. Но Кирон не был болен. Он не являлся угрозой.
Внезапно мне в голову пришла мысль. Страшная мысль. Возможно, самая страшная за всю мою жизнь. Кирон являлся угрозой. Ни для меня, ни для семьи, ни для кого-то в Алетуа. Но для Меррика… Он угрожал Меррику. Будучи тем, кто уведет меня от крестного и нарушит его планы относительно меня, те планы, которым мне надлежало следовать без возражений… и я следовала, пока не влюбилась в Кирона.
Я вновь положила ладони на его лицо, изучая череп. Не подстроил ли это крестный? Что означал тот череп: то же, что и всегда, или что-то иное? Неужели Меррик опустился бы до такого?
– Да пропади все пропадом, – пробормотала я и занялась делом.
Я разложила на столике необходимые инструменты и достала из шкафа флакон с антисептиком. Я сдерживала рыдания. Сейчас не время лить слезы.
Мне не хотелось верить в это предположение. Не хотелось даже думать, что Меррик способен на подобную подлость. Но у меня не было полной уверенности, что он здесь ни при чем…
Кирон открыл глаза и попытался сосредоточиться:
– Где мы сегодня, Хейзел?
Я проглотила комок, вставший в горле:
– Мы дома.
– Сегодня дома у Хейзел, – повторил он и попробовал сесть. – Сегодня Хейзел дома. Нет. Надо, чтобы Хейзел у меня дома… – Его слова напоминали яблоки, перезревшие, червивые и гнилые.
– Все хорошо. Здесь ты в безопасности. Ты поранился, но я о тебе позабочусь.
– Сегодня Хейзел позаботится, – рассеянно повторил он. – По… позабо… позабо…
Его глаза закатились, и тело задергалось в судорогах. Его мышцы дрожали под моими руками, и я боялась, что не сумею его удержать. Я огляделась, пытаясь придумать, что положить ему в рот, чтобы он не откусил себе язык.
Припадок быстро прошел. Его глаза распахнулись. Он увидел меня и расплылся в улыбке.
– Сегодня Хейзел не так. Не так… как надо. – Он моргнул, пытаясь найти нужные слова в своем затуманенном сознании. – Не так сегодня Хейзел. Сегодня Хейзел. Хейзел.
Я стиснула его плечи:
– Ложись, Кирон. Отдыхай.
Я вынула дрель из ванночки с антисептическим раствором. Внутри цилиндрического держателя сверкал острый кончик сверла, как жуткий цветок, готовый напиться крови.