Ряд крошечных чайных свечей отозвался болью в моем сердце. Они были совсем маленькими, и некоторым из них оставалось гореть считаные минуты.
– И ты ничего не можешь для них сделать? – спросила я, глядя на один из догорающих фитилей. Пламя шипело, плевалось искрами и вскоре погасло в лужице расплавленого воска. Погасло раньше, чем я успела придумать, как его поддержать. Над обугленной нитью вился дым – мерцающие воспоминания о слишком быстро угасшей жизни.
Взгляд Меррика сделался печальным.
– Могу. Я провожаю их души в вечный покой.
– Я не это имела в виду.
Он сжал мое плечо и прошел еще дальше в глубь зала.
– Я знаю.
– Где свеча Кирона? Ты ведь для этого меня сюда и привел? Показать его свечу?
Меррик тяжко вздохнул:
– Иди за мной.
Я осторожно последовала за ним, опасаясь потушить свечное пламя. Я никогда не простила бы себе, если бы из-за глупой спешки погасила чью-то жизнь.
Меррик остановился перед столом, заставленным свечами. Я не знала, какая из них – жизнь Кирона. Я ожидала, что это будет почти догоревшая свеча в лужице воска. Но все свечи были высокими и горели ровным, сильным пламенем.
– Где он?
Меррик указал на одну из самых толстых свечей. Я нахмурилась.
– Значит… я правильно сделала, что спасла ему жизнь?
Он моргнул и ничего не сказал.
– Значит, он будет жить? – Я наклонилась ближе, пытаясь почувствовать его сущность, но это была просто свеча. В ней ничто не говорило о Кироне.
– Смотри внимательно, – велел Меррик и указал на основание свечи.
Там расплылась лужица воска. Он стекал по бокам свечи Кирона и расползался по столу. У меня на глазах лужица сделалась больше и достигла соседних свечей. Я с ужасом наблюдала, как горячий воск подплавляет свечу и она опасно клонится набок.
Я подхватила ее, чтобы она не упала и не погасла, но расплавленный воск двигался дальше, угрожая другим свечам.
– Что происходит? – спросила я, хватая еще одну свечку. И еще, и еще, пока мои руки не оказались полны ими. Но воск продолжал растекаться по столу. Я не могла спасти всех.
– Есть свечи с изъяном.
Жар от пламени тех, что я держала в руках, опалял мне лицо, и отчаянно хотелось вернуть их обратно на стол. Я не желала нести ответственности за эти жизни, но у меня не оставалось выбора. Свеча Кирона угрожала всему столу.
– И что это значит?
– Подобные свечи должны быть погашены раньше срока. Ради блага других. Ради тех, кого ты сейчас держишь в руках.
– Тогда почему ты позволяешь им жить? – спросила я. Мои руки дрожали под тяжестью воска. – Ты же бог Устрашающего Конца. Разве ты не можешь погасить такую свечу, пока она не погубила другие?
Он покачал головой:
– Всему положен предел. Даже боги не всемогущи. Я лишь собираю те души, чье пламя погасло. Я не могу задувать свечи. Только смертные могут до срока отнять жизнь. Поэтому ты видишь череп. Ты можешь действовать там, где даже я ничего не могу сделать. Ты выполняешь работу, которая мне недоступна. Но вот что бывает, когда ты пренебрегаешь своими обязанностями. – Он провел рукой над столом.
– А можно зажечь еще одну свечу? Для Кирона? Свечу без изъяна, которая будет гореть как положено? – спросила я, чувствуя, как в груди расцветает глупая надежда.
– Одна свеча – одна жизнь. Таков непреложный закон.
– Но ты же можешь его изменить?
Его плечи поникли.
– Не могу.
– Тогда зачем ты привел меня сюда?
Одна из свечей, спасенных мной, брызнула искрами, обжигая мне кожу. Я вскрикнула от боли и едва не уронила все, что держала в руках.
Ужас встал комом в горле, когда я поняла, что чуть не прервала несколько жизней.
– Я хотел, чтобы ты увидела и поняла. Я не пытаюсь его наказать. Я не пытаюсь наказать тебя. Его судьба определена еще до рождения. Она была заложена в его свечу. Я не могу ничего изменить. Я думал, ты должна понимать это, как никто другой. Но ты все еще смотришь на мир глазами смертной и боишься потерять свой крохотный кусочек существования.
Меррик провел рукой по лицу. Его голос дрогнул, и я поняла, что он близок к тому, чтобы заплакать.
– А как еще мне смотреть? – сердито поинтересовалась я. – Я и есть смертная. У меня глаза смертной. Я… я не понимаю, чего ты от меня хочешь… – Я осеклась, чувствуя, как во мне нарастает страх. По спине пробежал холодок, несмотря на тепло от бессчетных язычков пламени. – Какой вопрос мне следовало задать, когда ты рассказываешь историю моего рождения, Меррик?.. О чем я должна была спросить?
Он разочарованно покачал головой:
– Я зря это затеял. Пойдем отсюда.
Я прокручивала в голове историю Меррика, глядя вверх на сияющие шары. Один из них был бессмертием богини Священного Первоначала, а другие – множество других – видимо, принадлежали Разделенным богам.
– Скажи, Меррик, – крикнула я ему вслед, отчаянно желая понять. – Пожалуйста.
Но он пошел прочь, широкий плащ развевался у него за спиной, как черные крылья.
Я вспоминала историю, которую он мне рассказывал из года в год. Всегда одинаково. Я ее выучила наизусть, слово в слово. Она накрепко врезалась мне в сознание.
– «Отдай ее мне», – сказал бог Устрашающего Конца, – произнесла я. – «И она никогда не узнает ни голода, ни нужды. Позволь мне стать ее крестным отцом, и сроки жизни будут отмерены ей полной мерой. Она познает секреты и тайны Вселенной. Она станет великой целительницей, величайшей из всех, кого знала земля. Я одарю ее силой сдерживать многие болезни и хвори, и даже меня самого».
Меррик остановился, и я поняла, что на правильном пути. Но что я должна у него спросить? И тут я поняла.
– Сроки жизни! – победно воскликнула я. – Ты сказал «сроки жизни», не «срок». Я всегда думала, это значит, что я проживу долгую жизнь, но теперь, когда ты показал мне эту пещеру… – Я задохнулась от ужаса. – Меррик, сколько у меня свечей?
Он стоял неподвижно, повернувшись ко мне спиной. Внезапно меня охватил страх, что, когда он повернется ко мне, я увижу не Меррика, а что-то другое. Что-то зловещее. Не человека, не бога, а страшную тьму, чье присутствие ощущала на входе в тоннель. Злую и древнюю пустоту.
Я осторожно расставила спасенные свечи на других столах, подальше от свечи Кирона. Затем подошла к Меррику и положила дрожащую руку ему на плечо. Он обернулся, и я выдохнула с облегчением, увидев его знакомое лицо.
– Сколько?
– Три. – Он отвел взгляд, словно устыдившись. – Когда твоя мать забеременела тобой, я позаботился, чтобы для тебя изготовили три свечи. Три добротных и крепких свечи, каждая из которых будет гореть не один десяток лет. Для них взяли лучший пчелиный воск и самую сладкую лаванду для аромата.
Три свечи. Три жизни. Эта страшная мысль не укладывалась у меня в голове. Я проживу три жизни, долгих и полных. Совершенно одна.
Я обвела взглядом пещеру, уставленную горящими свечами. Каждому человеку дается одна жизнь. Всем, кроме меня. Эти огни догорят и погаснут раньше, чем закончится моя последняя, третья. Никто из тех, кого я знаю сейчас, не останется рядом со мной под конец.
Я оцепенела от потрясения. Человеческий разум не в силах осмыслить такое. Я проживу долгую жизнь, обретая новых знакомых, друзей и любимых, но все это будет бессмысленно. Никто не состарится вместе со мной. Никто не останется до конца. Ни моя семья. Ни Кирон. Ни те, кого я встречу в будущем, через двадцать лет, шестьдесят, сто.
Меня замутило, мне хотелось освободиться от этого страха – во мне нарастал ужас, затуманивая зрение и сотрясая тело. Я обреченно вздохнула, встретив скорбный взгляд Меррика.
– Покажи мне.
Он склонил голову и побрел в глубь пещеры по проходу между рядами свечей. Мы свернули в другой ход, потом еще. У дальней стены Меррик остановился перед постаментом из черного гранита.
Одинокая свеча, окруженная изящным венком из серебряных цветов, горела ровно и ярко. У ее основания лежали две таких же свечи, еще не зажженные, но готовые заменить первую, когда та догорит.
Такие большие, высокие.
Я оглянулась на тысячи свечей на столах и подставках. Они казались далекими – море крошечных огоньков, человечество, частью которого мне не стать никогда.
– Я одна, совершенно одна.
Его длинные костлявые пальцы с нежностью потянулись к пламени моей свечи, а затем указали на шар божественного огня над постаментом.
– Ты со мной.
Я уставилась на огонь, окрашенный в грифельно-черный цвет. Казалось, даже пламя Меррика соткано из теней.
– Это ты?
Он кивнул:
– Я хотел… Я хотел всегда быть поблизости и присматривать за тобой. – Он стиснул зубы и продолжил, тщательно подбирая слова: – Теперь ты понимаешь? Я знаю, что сейчас этот мальчик для тебя очень важен, но во всей твоей жизни… это лишь краткий миг. Моя милая Хейзел! Ты пойдешь дальше и сделаешь больше. Гораздо больше, чем любой из смертных. Без него. Пусть он умрет. Пока не успел никому навредить.
– Он никогда никого не обидит! – воскликнула я. – Я знаю Кирона. Он никому не сделает больно.
– Он уже сделал больно тебе. – Меррик бережно взял меня за руку и задумчиво рассмотрел синяки у меня на запястье.
– Он не… Он не хотел. Он не знал, что делает. Но я его вылечила. Ты видел, что я сделала.
– Я видел, что тебе удалось снять отек, – сказал Меррик. – Но урон уже был нанесен. И его не исправить.
– Я провела операцию, – настаивала я. – Я все сделала правильно.
– Ох, Хейзел. – Он покачал головой. Я никогда не слышала, чтобы голос крестного звучал так печально. – Ты была безупречна. Но не всякий урон можно исправить. Ты же видела, как он изменился. Вспышки гнева, внезапная ярость. Подумай, к чему это может привести. Подумай о тех, кто подвернется ему под горячую руку.
Звон разбитого окна эхом отдался в моем сознании. Испуганный вскрик Космоса. Воспоминание о сильных руках Кирона, больно сжимающих мои запястья.
– Неужели ничего нельзя сделать? Мы с ним можем уехать подальше от всех. Я о нем позабочусь. Буду следить, чтобы он никому не причинил вреда. Ведь это можно устроить, да?