Алоизий коротко постучал. Изнутри донесся приглушенный ответ. Двойная дверь распахнулась, и за ней обнаружилось еще больше стражников, еще больше ливрей и алебард.
Я шагнула вперед, но Алоизий положил руку мне на плечо, удерживая.
– Прошу вас, мадемуазель Трепа́, – произнес он напряженно. – Помните, каким он изображен на портрете.
Я нервно сглотнула, чувствуя, как во мне нарастает страх. В глазах камердинера читалась такая отчаянная мольба и тревога, что у меня защемило сердце.
– Да, – тихо проговорила я, желая стереть с его лица жуткое выражение боли и скорби, уверить его, что я одаренная и знающая целительница, и пообещать, что сумею спасти короля.
Я вошла королевскую спальню и сразу забыла о великолепном портрете.
Глава 24
КОРОЛЬ МАРНИЖЕ в длинном парчовом халате сидел на краю огромной кровати под балдахином и казался на удивление маленьким на фоне роскошного убранства спальни.
Как многое во дворце, отделка королевских покоев была выполнена в черно-золотых тонах, с таким количеством позолоты на стенах и потолке, что от блеска у меня зарябило в глазах. Тяжелые шелковые шнуры стягивали черный атласный балдахин в изящные складки. В изголовье кровати красовался герб Марниже: огромный бык с гордо выставленными рогами. Его красные глаза – рубины размером с яйцо зарянки – сверкали в свете свечей, и казалось, что он отлит из чистого золота.
Я подумала, не боится ли король, что когда-нибудь посреди ночи золотой бык рухнет ему на голову.
– Реверанс, – прошипел Алоизий, вырвав меня из задумчивости, и склонился в поклоне. – Ваше величество.
Опустив голову, я присела в таком глубоком реверансе, что чуть не коснулась коленом пола. При этом я чувствовала себя страшно неуклюжей.
– Ваше величество, – повторила я за камердинером и подняла голову.
Ответа не последовало. Король сосредоточенно изучал свои пальцы и ковырял заусенец. Я очень надеялась, что это был заусенец.
– Ваше величество?
Он отшвырнул в сторону что-то, что я предпочла бы не видеть, и повернулся к нам.
– Это та самая девушка, которая сможет меня исцелить? Крестница Смерти?
Алоизий кивнул. Король Марниже поднялся на ноги, его халат распахнулся, и стало видно, как далеко распространилась болезнь.
– Стало быть, ты пришла посмотреть на своего короля, мучимого тяжким недугом. Что ж… и как зрелище? – Он раскинул руки, демонстрируя еще больше пораженных участков.
Я нахмурилась, пытаясь осознать увиденное. Это что… золото? Король горько рассмеялся и покачал головой.
– Что-то она все молчит и молчит, – заметил он Алоизию. – Она немая? Скорбна головой? Потеряла дар речи от потрясения? – Он сбросил халат и остался полностью голым. Теперь я могла оценить масштаб болезни в полной мере.
Мне захотелось попятиться, но я заставила себя стоять на месте.
– Мне говорили, она одаренная целительница, ваше величество. Благословленная богом Устрашающего Конца. – Алоизий подтолкнул меня вперед, но мои ноги словно приросли к полу.
Марниже усмехнулся:
– Поистине величайшее благословение. Подойди, девочка. Посмотри. А потом беги прочь. Они все бегут. Служанки, доктора, даже та проклятая провидица. Все бегут.
Если так, я бы не стала винить тех людей. Ни в одной книге, которыми меня снабжал Меррик, я не встречала ничего подобного.
Тело короля… задергалось в судорогах. Серия мышечных спазмов прошла от макушки до пят. Его пальцы и плечи тряслись. Один его бок заходил ходуном, словно его дергали за невидимые нитки.
Король раздраженно потер это место, сначала мягко массируя мышцы, а затем его пальцы вонзились в кожу. Тремор не прекращался. Король принялся раздирать кожу ногтями, и она лопнула, выпустив маслянистую жидкость, которая не была ни кровью, ни желчью.
Я хотела подойти ближе и получше ее рассмотреть, но что-то удержало меня на месте. Эта жидкость казалась опасной.
Марниже грязно выругался и размазал маслянистую жидкость по боку, она заблестела на коже, отливая золотом. Как только дрожь в боку унялась, задрожал бицепс на левой руке. Король расчесал кожу и там, и из длинных царапин потекла та же странная жидкость.
Я видела, что Марниже наблюдает за мной, проверяя мою реакцию. Наверное, ожидая, что я убегу, как остальные целители и шарлатаны, обещавшие ему исцеление. Я помедлила секунду и шагнула вперед.
– Когда вы впервые почувствовали неладное? – спросила я. Я уже разложила инструменты на столике, остро осознавая контраст между холодной хирургической сталью и роскошной столешницей из перламутра.
Мы перебрались из спальни в личный кабинет короля. Марниже – полностью голый, если не считать полотенца, прикрывавшего его пах, – лежал на большом письменном столе.
Прежде чем король лег, слуги накрыли полированное красное дерево холщовой тканью. Теперь ткань была испачкана алым и золотым – жидкость, сочившаяся из расчесанных царапин на теле Марниже, создавала на простыне жутковатый узор.
– Месяц назад. Может, чуть больше.
Он закрыл глаза и тяжело вздохнул. Я подняла повыше его руку, наблюдая, как дергаются мышцы. Король успел расцарапать плечо, и из него потекли струйки мерцающего золота. Это была не очень густая, но вязкая жидкость, похожая на разбавленную краску, и неприятно горячая под моими руками в тонких кожаных перчатках.
Он вздрогнул, когда я надавила на его бицепс, выпуская наружу еще больше жидкости. Я растерла ее между пальцами, удивляясь радужным переливам. В человеческом теле не может быть влаги такого цвета.
– В тот день я собрал королевский совет, мы обсуждали волнения на севере. – Он секунду помедлил. – Ты… ты что-нибудь слышала о моем брате? Я давно не выходил из дворца и не знаю, что говорят люди в городе.
Я пожала плечами. Мне вспомнились мамины рассказы о Бодуэне, незаконнорожденном старшем брате короля Марниже, который после смерти старого короля отправился в добровольное изгнание на дальний север. Вспомнилось, как мама фыркала, когда слышала разговоры, что на трон взошел не тот брат.
Мне вспомнились разбитые дороги на подъезде к столице. Король упомянул о волнениях на севере. Неужели по дорогам и правда прошло войско?
– При всем уважении, ваше величество, сейчас меня больше интересует ваше состояние, – осторожно проговорила я.
Он снова вздохнул:
– Я вышел из зала совета и почувствовал, что у меня дергается глаз. Сначала не придал этому значения, но тик не проходил весь день, а вечером, когда я читал сказку на ночь младшей дочке, глаз начал болеть. Я подошел к зеркалу, хотел посмотреть, нет ли там раздражения, и вдруг глаз задергался сильнее, и из него вытекла, как слеза, капелька золота. Тут задергался и второй глаз, из него тоже потекло золото. На самом деле было даже красиво, будто я собирался на маскарад. Юфемия предложила устроить бал. – Король стиснул зубы. – Затем последовало больше дрожи и тиков. Не только в глазах, но и в пальцах, в руках и плечах. Позже – во всем туловище, в ногах и ступнях. И даже… – Он указал взглядом на полотенце.
– И эта дрожь… – Я помедлила, не зная, как сформулировать вопрос. – Она ощущается… как обычные судороги?
– Это необычно! – разъярился король Марниже, и его гнев был внезапным и сильным.
Я поспешила его успокоить:
– Конечно, нет, ваше величество. – Эта вспышка гнева напомнила мне о дурных настроениях Меррика, которые находили на него внезапно, а иногда и без повода. – Я лишь хотела сказать… не могли бы вы описать, на что это похоже? Очевидно, что тремор… довольно сильный. – Король молча смотрел в потолок. – Вам больно?
– Я похожу на ошибку природы. Конечно, мне больно! – Марниже ударил кулаком по столу с такой силой, что от края столешницы откололось несколько золотых украшений.
– Я спрашивала о физической боли, – уточнила я ровным голосом.
– Эта дрожь… – Его рука дернулась, пока он пытался подобрать слова. – Эта дрожь, или тики, или как их еще назвать… тремор… это, безусловно, неприятно. Дрожь может быть очень сильной. Но самое страшное… – Он вздохнул. – Когда начинается… приступ… я чувствую, как масло перетекает под кожей.
– Масло, – повторила я. Мне хотелось, чтобы он объяснил подробнее, но сам. Без подсказок.
– Эта золотая… субстанция, – произнес он с досадой. – Я чувствую, как она движется в моем теле словно живая. Я знаю, что это противоестественно. Ее во мне быть не должно, и я лишь хочу… Я хочу…
Пока он говорил, его щека дернулась в спазме и затряслась, и, прежде чем я успела остановить короля, он разодрал кожу ногтями, выпуская наружу золотую жидкость. Она потекла по его подбородку, отчего стало казаться, что его лицо исказилось в жутком потустороннем оскале.
– Не надо расчесывать, – попросила я, отводя его руки.
– Я не могу удержаться, – ответил он, жалобно всхлипнув. – Я не хочу, чтобы оно было во мне. Оно… должно выйти. Надо выпустить все. Надо… – Он снова вонзил ногти в щеку, высвобождая еще больше золота.
– Вы пробовали не расчесывать? – поинтересовалась я, с трудом удерживая его руки. Они были скользкими от золотой маслянистой жидкости. – Я понимаю, это неприятно, но что будет, если вы попытаетесь перетерпеть… приступ… не нанося себе ран и не выпуская золото наружу?
Он уныло покачал головой:
– Оно все равно выйдет.
– Как?
– Через поры, через глаза, через нос, через… отовсюду. – Король Марниже поморщился и сел, схватившись за колено, которое начало дрожать.
– Один лакей заболел этим же, – заговорил Алоизий, стоявший в дальнем углу. Я попросила его остаться и отвечать на мои вопросы, когда будет нужно, но велела держаться подальше от короля в его нынешнем состоянии. – Его привязали к столбам кровати, чтобы он не раздирал себе кожу. Но золото все равно выходило. Под конец… он обезумел от боли. Кричал, что в него будто вонзаются изнутри металлические опилки и рвутся наружу. Он бился в путах с такой силой, что сломал запястья. А когда все-таки освободился, перерезал себе горло.