– Я тебя вспомнил! – воскликнул Леопольд, победно хлопнув ладонью по столу. – Я видел тебя в коридоре! А я все думал, почему мне знакомы твои веснушки. И уже решил, что у меня начались галлюцинации от абсента, но это была ты. Точно ты.
– Что такое абсент? – поинтересовалась Юфемия.
Леопольд фыркнул в свой кофе:
– Волшебный напиток, Феми. Зеленый, как крылья жука, а на вкус как лакрица. Выпьешь его – и увидишь прекрасные миры чудес. Русалок, фей и…
– Феи! Ты видел фей? Почему ты меня не позвал?
Марго протянула руку над столом, звеня браслетами, чтобы отвлечь младшую принцессу.
– Абсент не для маленьких девочек, мое сердце. – Она посмотрела на Леопольда. – Он вообще никому не полезен.
– Да неужели? А мне кажется, это единственное, что помогает мне терпеть присутствие некоторых, – усмехнулся Леопольд, изобразив фальшивую улыбку.
– Есть ли какие-то улучшения? – продолжила расспросы Беллатриса. – В папином состоянии? Собственно, тебя для этого сюда и привезли, чтобы ты его вылечила.
Я помедлила, надеясь, что меня кто-нибудь прервет и мне не придется ничего говорить, но присутствующие притихли, выжидательно глядя на меня.
Беллатриса выгнула бровь, ее лицо стало жестким и злым.
– Мы уже выяснили, что ты видела папу, пусть и очень недолго. Как он тебе показался?
– Я… сегодня осмотрю его более тщательно…
Беллатриса вздохнула:
– Стало быть, ты ничего не знаешь. Как и остальные. Большое спасибо, Алоизий, за твои хлопоты. Ты нашел прекрасную целительницу. – Она со всей силы опустила чашку на стол, поднялась и ушла, оставив слугам убирать осколки фарфора.
В комнате воцарилась тишина. Я бы многое отдала, чтобы тоже встать и уйти. Но тут Юфемия шмыгнула носом, и у нее задрожали губы.
– Милая, не надо плакать, – сказала Марго. – Я не вынесу твоих слез.
Леопольд пододвинул блюдо с круассанами поближе к сестре.
– Выше нос, Феми. Папа не хочет, чтобы ты грустила. Тем более что у нас теперь новая целительница. Она его вылечит.
– Пожалуйста, мадемуазель Хейзел. Пожалуйста, вылечи папу. – Юфемия умоляюще посмотрела на меня. – Многие лекари приходили и говорили, что вылечат его, но они врали. А ты… – Она ненадолго задумалась. – Ты сможешь, я знаю.
– Я постараюсь изо всех сил. И начну прямо сейчас. – Я положила салфетку рядом с нетронутой чашкой. – Если у вас больше нет ко мне вопросов, мне пора приступить к делу.
Юфемия умоляюще прижала руки к груди.
– Скажи папе, что мы его любим и очень скучаем, – попросила она, глядя на меня огромными голубыми глазами, полными отчаянной надежды.
У меня болело сердце за эту малышку: недавно она потеряла мать, а теперь ей не дают увидеться с отцом. Я молча кивнула, и она вынула из кармана сложенный лист бумаги. В ее глазах блестели слезы.
– Если я нарисую для папы картинку, ты… ты же сможешь передать ему мой рисунок?
– Да, конечно.
– Я все жду, когда ты нарисуешь что-нибудь для меня, Феми, – сказал Леопольд, переключая ее внимание на себя. – Я хочу очень большую картину, на самом большом из холстов.
– У меня все холсты маленькие. Вот такие. – Она показала размер руками.
– Нет, мне надо что-то побольше. Помнишь картину с охотой на лис в большом зале? Ужасную картину, которую намалевал наш двоюродный дедушка Бартоломью?
Она кивнула.
– Можешь ее закрасить, – сказал принц, – а сверху нарисовать что-то свое.
Юфемия рассмеялась, и я поспешила выйти из-за стола. Поймав мой взгляд, Алоизий сделал мне знак следовать за ним и вышел через боковую дверь. Я поспешила следом.
– Как верно заметила мадемуазель Туссен, в разговорах с его королевским высочеством принцем лучше не принимать его речи всерьез.
– Да, я уже поняла.
Алоизий покачал головой, и в его глазах читалась тревога.
– Очень бы не хотелось, чтобы некоторые слова, сказанные в шутку, дошли до ушей вашего крестного.
– Вы, наверное, удивитесь, как мало значения он придает мнению смертных. Собственно, как и все боги. Но расскажите мне больше об этой провидице… Марго. Как она оказалась при дворе?
Алоизий свернул в коридор и направился к лестнице, которая показалась мне смутно знакомой.
– Да, мадемуазель Туссен. Ее мать приходится дальней родней королеве Орели. Ее величество сама пригласила девушку во дворец в качестве компаньонки и духовной наставницы для ее дочерей. Насколько я знаю, мадемуазель Туссен пользуется большим уважением в кругу верховных жрецов и жриц богини Священного Первоначала. – Он придвинулся ближе ко мне и понизил голос: – Ходят слухи, что она получила особое благословение богини Священного Первоначала и ее провидческие видения исходят от ее божественной покровительницы.
Я удивленно подняла брови. Хотя святилища и храмы Мартисьена всегда полны богомольцев, просящих у высших сил благ и удачи, очень немногие смертные получают божественное благословение.
– Вы знаете еще что-нибудь о ее семье? – поинтересовалась я.
Мы прошли под огромной хрустальной люстрой мимо портрета нынешнего короля.
Алоизий задумчиво сморщил лоб:
– Ее мать, леди Анна, плодовитая женщина. Если память мне не изменяет, мадемуазель Туссен однажды сказала, что она тринадцатый ребенок в семье.
– Тринадцатый? – удивленно переспросила я.
Особое благословение богини теперь обрело смысл.
– Мы пришли, – объявил Алоизий, остановившись перед высокими резными дверями.
Он постучал по темному дереву, и на мгновение мне показалось, что это стучат призраки, запертые в моем шкафу. Требуют выпустить их. У меня по спине пробежал холодок, в голове промелькнула ужасная мысль, что дверь в королевские покои откроет Кирон, лоскут кожи у него на затылке всколыхнется на сквозняке, взгляд мутных белесых глаз вопьется в меня, когда он двинется мне навстречу…
– Мадемуазель Трепа́?
Голос Алоизия вырвал меня из страшных грез. За дверью стоял не мертвый Кирон, а лакей. Прежде чем шагнуть через порог, я повернулась к камердинеру и улыбнулась:
– Я чуть не забыла. Мне нужно еще больше соли.
Алоизий растерянно моргнул:
– Еще больше… соли.
Я кивнула, не боясь показаться глупой, дремучей провинциалкой.
– Да, много соли.
Глава 28
КОРОЛЬ МАРНИЖЕ сидел у камина в гобеленовом кресле и сосредоточенно глядел на огонь. Сегодня он облачился в халат темно-синего цвета и, кажется, только что принял ванну. У него на лице и руках почти не было золотницы, а влажные кончики волос чуть кудрявились, небрежно рассыпавшись по плечам.
– Доброе утро, ваше величество, – сказала я.
Он удивил меня радостной теплой улыбкой.
– Надо же, ты не сбежала. – Он указал на кресло напротив.
Я решила, что сегодня мне следует сохранять легкий, беспечный тон. Смех поднимет ему настроение и облегчит мне задачу.
– Вы думали, я сбегу под покровом ночи?
– И никто бы тебя не осудил. Я как раз собирался позавтракать. Составишь мне компанию?
Он указал на серебряную тележку, уставленную тарелками с вареными яйцами и тарталетками со всевозможными начинками. Там же стояли кофейник, графин с соком и большая корзинка круассанов. Помедлив пару секунд, я взяла круассан с корицей и чуть не застонала от наслаждения, откусив кусочек.
Мне была неприятна мысль, что Леопольд может оказаться в чем-то прав. Но приходилось признать, что никогда в жизни я не ела ничего вкуснее.
– Сперва мне бы хотелось узнать, какие методы лечения применяли другие целители, – начала я.
Король фыркнул:
– Да какое лечение?! Скорее пытки! – Он откусил половинку от тарталетки и продолжил говорить с набитым ртом: – Первый лекарь прижигал мне раны каленым железом.
Я встревоженно вскинула брови:
– Но это не раны.
Он согласно кивнул:
– После первых двух процедур вроде бы стало лучше, и он был доволен, что мы добились прогресса. Но после третьего раза я больше не мог терпеть боль. И отправил его восвояси.
– А что было потом?
Он отхлебнул кофе, и только теперь я заметила его удивительное сходство с Леопольдом. Не только во внешности, но и в манере держаться и двигаться. Никто не смог бы усомниться, что эти двое – отец и сын.
– Второй лекарь чуть меня не убил. Пичкал порошками, зельями и микстурами, о которых я никогда не слышал. Меня всю неделю тошнило и… – Он осекся, быстро взглянув на тележку с едой. – В общем, ты поняла.
– Да, – ответила я, отложив в сторону недоеденный круассан. – Он не оставил никаких записей? Списки ингредиентов, дозировки?
Король пожал плечами и вопросительно взглянул на Алоизия.
– Кажется, оставались пузырьки с порошком, – сообщил камердинер.
– Надо было принимать эти снадобья три раза в день. – Марниже сморщил нос.
– Я хотела бы посмотреть, что это за порошок.
Алоизий кивнул и что-то записал в блокнот.
– Следующий лекарь назначил обертывания. Притащил гору бинтов, намазал их глиной, обмотал меня в сотню слоев с головы до ног и велел сидеть на террасе под солнцем. Я там запекся в живой кирпич. Три лакея почти час сбивали с меня эту жуткую зловонную корку.
– Это хоть как-то помогло?
– Наоборот, стало хуже. Дурацкий лекарь, тупой tête de noeud[3].
Я чуть не поперхнулась кофе, пытаясь подавить смех. Столь вульгарные слова в устах короля звучали смешно.
– Счастье, что он вас не убил. Минералы, должно быть, вытягивали золотницу с ужасающей скоростью.
Король фыркнул:
– Золотницу! Говори прямо: мои грехи.
Я поставила чашку на столик.
– Люди придумывают много странного. Это суеверия, да, но многим они помогают справляться с ежедневными трудностями, – осторожно произнесла я. – Неважно, что говорят люди. Важно, во что верите вы сами.
Он смахнул золотистую струйку, стекавшую по виску, и уставился на пламя в камине.
– Я и не претендую на то, чтобы быть идеальным королем. Или мужем. Или отцом. У меня есть недостатки, как у всех. Но мне больно думать, что мои подданные считают, будто эта болезнь – наказание за грехи. – Он оторвал взгляд от огня и пристально посмотрел на меня. – Скажи, юная целительница, а какие грехи вышли бы из тебя?