Средняя, не старше семи лет, кивнула, а потом спохватилась и посмотрела на жрицу, спрашивая разрешения.
– Скоро мне предстоит вернуться во дворец, – сказала я, осторожно приподнимаясь с постели. – Вы не могли бы помочь мне найти мое платье?
Младшая девочка оживилась:
– Я знаю, где оно! Я повесила его в шкаф! – воскликнула она, довольная, что у нее появилась возможность помочь.
– Не так громко, Хейзел, – строго нахмурилась Амандина.
– Извините, – сказали мы с девочкой в один голос, и я поняла, что жрица обращалась не ко мне.
Я с интересом посмотрела на девочку:
– Тебя зовут Хейзел?
Она кивнула.
– Как любопытно! Я тоже Хейзел.
Малышка ахнула и помчалась к двери. Она вернулась через полминуты и принесла мое платье и нижние юбки.
– Тут не обошлось без вмешательства богов, – задумчиво произнесла Амандина. – Это не простое совпадение.
– Мама назвала меня в честь своей сестры, – с гордостью проговорила младшая девочка.
– И нашей тети, – добавила средняя.
Я собиралась переодеваться, но помедлила и спросила:
– Вы сестры?
Хейзел кивнула.
– Они родные, а я им двоюродная. Их мама – моя тетя Женевьева.
Я присмотрелась к их светлым волосам, бледным, как кукурузные рыльца. Как у моих братьев и сестер. А их глаза… Как же я не заметила раньше?! У них были ярко-голубые глаза. Как у моей мамы.
– Вашу маму зовут Женевьева?
Женевьева. Моя сестра. Старшая из сестер. Хотя мы не виделись много лет – десять, подсказал внутренний голос, – мое сердце забилось быстрее, когда я услышала ее имя. Я обратилась к малышке Хейзел:
– А как зовут твою маму?
– Матильда, – сказала она и протянула мне нижнюю юбку, не подозревая о том, что творится в моей душе.
– Матильда, – повторила я, поразившись такому чуду.
Эти прелестные девочки – дочки моих сестер. Мои племянницы!
– Как они поживают? – спросила я, торопливо накидывая сорочку. – Ваши мамы.
Мне захотелось увидеться с ними, пригласить к себе в Алетуа. Они могли бы приехать с детьми и погостить в моем доме. Мы играли бы с Космосом на цветущих лугах, и я позвала бы сестер на послеобеденный чай в деревенскую пекарню. Неважно, что было в прошлом, – мы начали бы сначала, с чистого листа. Я представила, как это будет, и почти рассмеялась от радости.
– Они мертвы, – проговорила старшая девочка, посмотрев на меня как на полную дуру. – Их убили.
– О…
Мои прекрасные грезы разбились о жестокую реальность. Амандина же говорила, что эти девочки – сироты и их приютили в Расколотом храме после того, как их деревню захватили повстанцы и всех жителей перебили.
Их матери, мои сестры, мертвы.
– Мне очень жаль, – смущенно пробормотала я, из-за глупых фантазий чувствуя себя дурой.
Хотелось сказать девочкам, кем я им прихожусь. Хотелось пообещать, что я заберу их из храма, как только закончу работу в королевском дворце, поселю их у себя, в моем доме, буду заботиться о них и любить… Но я не стала ничего говорить. Я не смогу этого сделать. Я не уверена, удастся ли мне вернуться в Алетуа. После того, как убью короля. Нет. Мне надо бежать. Из дворца, из столицы. Возможно, из самого Мартисьена.
В храме зазвонили колокола, и жрица нахмурилась.
– Это призыв на вечернюю молитву, – пояснила она. – Я должна вас покинуть, но одну мы вас не оставим. Вместо меня придет кто-то другой.
В коридоре послышались шаги, и Амандина просияла:
– А вот и он.
Я поспешила надеть платье и разгладить юбки.
– Спасибо, что позаботились обо мне, – поблагодарила я, стараясь запечатлеть в памяти лица трех девочек. – Я…
– Давайте дадим Хейзел отдохнуть. – Жрица протянула руку и одарила меня благословением, провела пальцами в воздухе над моим лицом, словно разделяя его на части, как у богов, которым она служила. – Благословляю вас, мадемуазель Трепа́, и пусть Благодать будет милостива к его величеству.
Я еще раз поблагодарила ее и расправила простыни на постели. Было странно и непривычно лежать на больничной койке, и я поняла, что мне не нравится, когда меня окружают таким вниманием.
– Пусть вам сопутствуют радость и благополучие, – раздался голос с порога. Это был храмовый послушник, пришедший на смену Амандине. Он держал в руке курящуюся благовонную палочку, источающую дымный запах черной древесной смолы.
– И вам тоже, – ответила я, повернувшись к нему.
Амандина встала в дверях, преграждая ему дорогу, и прошептала указания. Он согласно кивнул, сжал пальцы в щепоть, почтительно поклонился жрице и посторонился, давая ей выйти из комнаты. Он был очень высоким, с бледным лицом и светлыми, выбеленными солнцем волосами.
Перешагнув через порог, послушник взмахнул курительной палочкой, молча благословив каждый угол, и положил ее в бронзовую курильницу у двери.
Он шел прихрамывая, болезненно припадая на левую ногу. Когда он приблизился к моей койке, я увидела его шрамы и поняла, что он был членом братства Излома – самых ревностных служителей Разделенных богов, которые резали себя, чтобы походить на своих божественных покровителей. Линии длинных изломанных шрамов пересекали его лицо, разделяя его на пять частей. Один из порезов прошел через губы, стянув уголок рта в вечную хмурую гримасу, а другой – в улыбку.
Но никакие шрамы не смогли бы обмануть меня. Я сразу узнала, кто он.
– Берти?
Глава 31
ОН ПРИЩУРИЛСЯ и склонил голову набок:
– Прошу прощения… мы знакомы?
Моя улыбка дрогнула и погасла.
– Это я… Хейзел.
На долгий пугающий миг его взгляд оставался пустым.
– Хейзел?
– Твоя сестра. – У меня дрогнул голос.
Неужели он меня забыл?!
– Не может быть. – Он придвинулся ближе и пристально вгляделся в мое лицо. Я уловила момент, когда он все-таки узнал меня. – Хейзел? – Его голос наполнился радостным изумлением. – Мне сказали… я думал, что ты умерла!
Меня удивили его слова. Берти осторожно присел на край моей койки. Он изменился, я помнила его совсем другим. И все же в нем осталось что-то от того мальчика, которым он был, пусть теперь его черты приобрели незнакомые формы, а тело угловато изогнулось, когда он уселся.
– Это ты, – потрясенно произнес он и стиснул меня в объятиях. – Какое блаженство! Какая радость! Даже не верится!
– Мне тоже не верится, – призналась я, крепче прижимаясь к нему. – Ты давно в этом храме?
– Не очень. Может, две недели. Мне поручили доставить в Расколотый храм последнюю группу осиротевших детей. А раньше я служил в Сан-Жевазюре.
– Это недалеко от Алетуа… Я теперь там живу.
– Когда ты в последний раз была дома? – спросил он.
– Я… – Мне не хотелось обсуждать свой последний визит в родительский дом. Только не с Берти. Не после долгой разлуки. – Довольно давно. Крестный все-таки пришел за мной. Вскоре после того, как тебя… – Я умолкла, не зная, как назвать то, что с ним произошло. – В мой двенадцатый день рождения.
Он поднял глаза к потолку, пытаясь подсчитать.
– Тебя долго не было дома. Ты слышала… – Он чуть понизил голос. – Мама и папа… их больше нет. – Его лицо оставалось абсолютно непроницаемым.
– Да, – осторожно ответила я.
Он просиял.
– Но благословенные боги снова свели нас вместе. Какая удача! – Он поцеловал кончики пальцев, нарисовал в воздухе благодарственный знак и схватился за ожерелье. С тонкой цепочки свисало несколько бронзовых трубок, украшенных гравировкой: непонятными символами и словами.
– Как… как ты сам?
Это был странный, неловкий вопрос. Подобные вопросы не следует задавать, сестра должна знать, как живет ее брат. Но я не знала. Я изучала изломанные линии шрамов у него на лице и руках. Даже его пальцы были рассечены и зашиты снова. Его тело напоминало лоскутное одеяло, сделанное ребенком. Неумелые швы и большие неровные стежки. Было больно на это смотреть.
– Мое сердце переполняется радостью, – сказал он. Его лицо светилось безмятежным покоем, предельной удовлетворенностью в жизни, которую я никогда не ощущала в себе. Он сиял счастьем, которого не затемняли даже страшные шрамы. – Я и думать не думал, что мы снова увидимся в этом мире, но вот ты здесь. Какое блаженство! Какая радость!
– Поистине так, – отозвалась я.
В его радости было что-то, что заставляло меня напрягаться. Несмотря на различия в детстве, мы были на удивление похожи, каждый по-своему служил богам. Но в отличие от Берти я никогда не ощущала себя счастливой, выполняя свои обязанности.
Он вдруг встрепенулся, будто вспомнив, почему я оказалась в храме.
– Но ты нездорова. Амандина сказала, ты была без сознания, когда тебя привезли.
Я кивнула:
– Со мной все будет в порядке.
– Тебя кто-нибудь осмотрел? Раны на голове могут быть…
Я улыбнулась:
– Нет. Но вообще… Я сама целительница.
Лицо Берти вновь засияло как солнце.
– Чудесно. Я никогда бы не подумал, что у тебя будет такая жизнь. Мать Благодать хорошо определила твой путь. Какое блаженство! Какая удача!
Моя улыбка, застывшая на губах, ощущалась натянутой. Я старалась скрыть недоумение. Я еще никогда не встречала послушника или жреца, который был бы таким… истово верующим.
– Я сама удивилась. Меррик… бог Устрашающего Конца… заставил меня изучать медицину. Но у меня хорошо получается. У тебя есть какие-то недомогания? Я тебя вылечу за считаные минуты, – предложила я и провела пальцем по жуткому шраму у него на щеке. – Могу даже разгладить твои рубцы, если хочешь. У меня найдется отличная мазь…
Берти покачал головой, и в его взгляде мелькнула паника.
– Я не хочу убирать эти шрамы, – пылко проговорил он. – Я горжусь каждым из них.
Он закатал рукав мантии и показал мне внутреннюю часть предплечья. Из запястья, словно сердитые молнии, вырывались ломаные линии шрамов, идущие к сгибу локтя.
– Ты… ты сам на это решился? – осторожно спросила я. – Мама говорила, что ты… – Я осеклась, вспомнив о маме и остальных призраках, запертых в шкафу в моей комнате. Они все еще там?