– Она помогает от боли, – задумчиво проговорила я.
Марго почти затрясло от волнения.
– Ну вот! Наверняка это она! – Она замолчала и нахмурилась. – Но как сделать из нее лекарство?
– Это несложно. Изготовление лекарственных снадобий во многом похоже на приготовление пищи. Нам нужно вытянуть из нее масло. Его можно будет использовать как мазь или добавлять в чай. Самое главное – добыть герань. И чем больше, тем лучше, – добавила я, вспомнив, какое количество золотницы выделяется из тела короля.
Я поднесла к лицу платье Беллатрисы, все еще не уверенная, что в составе духов была герань, а не что-то другое.
– Пойдем, – нетерпеливо проговорила Марго, схватила меня за руку и потащила за собой. – Я знаю, где ее взять!
Глава 37
УЖЕ НА РАССВЕТЕ, после ночи, проведенной у жаркого очага и кипящих котлов, снадобье было готово.
Марго оставалась со мной до конца, радостно носила воду, подавала мне инструменты и варила нам кофе в самые трудные предрассветные часы, когда головокружительная усталость валила с ног. Мы трудились всю ночь, но сделали то, что хотели.
Я нагрузила тележку марлевыми полосками и пузырьками с лекарствами, а в центре поставила дымящийся котелок с зеленым эликсиром. Я не стала вытягивать чистое масло и оставила в котелке листья и стебли, выжав из них целебную крепость.
Когда я собиралась идти к Марниже, Марго провела рукой в воздухе над моей головой.
– Богиня Священного Первоначала видит твою работу, – сказала она с блаженной, немного усталой улыбкой. – Она одарит своей благосклонностью и тебя, и короля. Незримо она будет с вами, а я… – Она огорченно качнула головой. – Меня с вами не будет, потому что я отправляюсь спать. Иди, Хейзел. Исполни свой долг.
– Спасибо, Марго. Без тебя я бы не справилась.
Она коротко кивнула и удалилась в свои покои.
Я вкатила тележку в коридор у королевских покоев и с удивлением обнаружила там Юфемию, уже проснувшуюся и одетую. Она лежала на животе – на ковре у двери в спальню Марниже – и сосредоточенно рисовала цветными мелками на плотном листе бумаги. Увлеченная своим занятием, она не замечала меня и подняла глаза только тогда, когда я подошла к ней.
– Доброе утро, Хейзел! – воскликнула она с улыбкой и поднялась на колени. – Я украшаю записку для папы!
Я опустилась на пол рядом с ней, готовая похвалить ее работу, но она спрятала лист за спину прежде, чем я успела взглянуть на рисунок.
– Это только для папы, – заявила она. – Ты сейчас идешь к нему?
Я кивнула, указав на тележку:
– Я ему кое-что привезла. Это особое лекарство, и надеюсь, что скоро ему будет лучше.
Ее лицо просияло.
– Правда?
Мне было трудно смотреть ей в глаза.
Она сложила записку в несколько раз, испачкав кремовую бумагу разноцветными отпечатками пальцев, и протянула ее мне:
– Можешь передать ему?
Я убрала письмо в карман юбки и пообещала, что обязательно передам.
– И скажи папе, что я его очень люблю, – добавила Юфемия.
– Да, конечно.
– И сильно скучаю.
Я рассмеялась, хотя внутри у меня все сжималось.
– Хорошо, передам.
Маленькая принцесса порывисто меня обняла и поцеловала в щеку, а затем собрала с пола принадлежности для рисования и умчалась прочь.
– Доброе утро, ваше величество. У меня хорошие новости! – объявила я, вкатив тележку в королевские покои.
Мне пришлось остановиться и дать глазам время привыкнуть к темноте. Плотные шторы на окнах были задернуты, огонь в камине еле теплился, и комната утопала в тенях, чуть подсвеченных тусклым оранжевым пламенем.
– Ваше величество?
– А, моя целительница вернулась.
Я повернула голову, пытаясь определить, откуда доносится голос.
– Давайте откроем шторы, – предложила я и шагнула к окну.
– Нет! – Мне показалось, что крик донесся из кресла в дальнем углу, но в темноте ничего не было видно. – Не трогай шторы!
– Мне нужен свет, чтобы вас осмотреть.
Я вгляделась в сумрачную громаду кровати под балдахином. Не укрылся ли Марниже за атласной завесой, как толстый черный паук, затаившийся в паутине?
Раздался тяжкий вздох:
– Да, наверное.
Я бросила взгляд в угол, где, как мне было известно, стоял письменный стол. Но в сумраке не разглядишь ни пера, ни бумаги. Что король делает за столом в одиночестве и темноте?
– Я могу зажечь свечи?
Я услышала звонкий стук, повторившийся несколько раз, словно король безуспешно пытался поставить хрустальный бокал на мраморную столешницу.
– Зажигай, если нужно.
Я нащупала на столике канделябр с филигранной отделкой, зажгла свечу и направилась к королю.
– Ваше величество…
Я постаралась не вздрогнуть от изумления, когда крошечный огонек высветил из темноты его лицо.
Золотница больше не была золотой. Она облепила его лицо темными комьями наподобие потеков застывшего воска на боках свечи. Она была почти полностью черной, местами подкрашенной красной кровью. Каждая пора на лице короля, каждая трещина на коже сочилась густой чернотой. Он походил на демона, вызванного из глубин преисподней. Он уже напоминал моих призраков.
– Ох, ваше величество, – вздохнула я, не в силах скрыть ужас.
Его мрачно поджатые губы были красноречивее слов.
– Я не знаю, что делать, – прошептал он и поднял руки. Густая черная смола склеила его пальцы, и он не мог их разлепить.
– Сейчас вы… примете ванну, – сказала я, заикаясь. – Мы все уберем и сделаем целебные обертывания.
Король покачал головой:
– Я ценю твои доблестные попытки, Хейзел, но не… Боюсь, я больше не вижу в них смысла.
С профессиональной точки зрения я была с ним согласна. Удивительно, что он еще держался на ногах. Он выглядел как оживший кошмар, древнее существо из дерева и камня, чудовище. Если убить его сейчас, как того требует череп, – это будет не убийство, а акт милосердия. Но он нужен мне живым, чтобы проверить действие нового снадобья.
– Вы примете ванну, – решительно заявила я, вытеснив из головы черные мысли. – Мы все смоем и попробуем новое лекарство. – Я указала на тележку. – Масло герани.
Марниже хрипло расхохотался:
– Это и есть новое лекарство?
– И еще кое-что. Мы проверим действенность этой смеси, и, возможно, придется подкорректировать дозировку, но я уверена, что она поможет.
– Думаю, хуже уже не будет, – заметил король, и его голос скрипел как гравий.
Я набрала в ванну горячей воды – настолько горячей, насколько можно терпеть, – и вылила в нее отвар из герани вместе с листьями и стеблями. Вода сразу окрасилась в ярко-зеленый цвет. Я добавила немного экстракта окопника и листьев орешника.
– Пожалуйста, снимите халат, – попросила я.
Он без стеснения сбросил его на пол, демонстрируя масштаб бедствия, в которое превратилось его тело. Золотница отслаивалась тяжелыми полосами, оставляя воспаленные раны. Я с трудом удержала приступ тошноты. Эта болезнь заживо сдирала с короля кожу.
Я надела перчатки и подала ему руку, помогая забраться в ванну.
Он издал приглушенное проклятие, когда горячая вода омыла его, отделяя еще больше засохших слоев золотницы. Кожа, открывшаяся под коркой, была сморщенной и творожисто-белой. От его плоти исходил затхлый горьковатый запах, как от прокисшего молока.
Марниже смотрел на меня, в его отчаянном взгляде читалась мольба прекратить его мучить, но я сосредоточенно растирала его мягкой тканью, осторожно снимая остатки размоченной золотницы, чтобы лекарство скорее впиталось в кожу.
– Я сделала мазь. – Я повернулась к тележке, будто собираясь показать ему результаты своей работы, а вовсе не нуждаясь в том, чтобы хотя бы секунду не видеть его страдальческого взгляда. – После ванны я намажу вас мазью и дам отдохнуть. Отдых поможет. Лекарство поможет.
Король покачал головой:
– Мне нужно кое-что сделать. Прежде чем… – Он судорожно сглотнул. – Прежде чем наступит конец. Если я не смогу… если не смогу увидеть своих детей, мне необходимо им написать. Им надо многое узнать. Очень многое. – Он моргнул и посмотрел на меня. – Я тебе продиктую, а ты запишешь, да? Я уже не удержу в руках перо.
– Конечно, я помогу вам. О! – воскликнула я, радуясь, что могу предложить королю что-то, что поднимет ему настроение. – Юфемия передала вам записку. Я ее встретила у дверей в ваши покои. – Я почти сунула руку в карман, но вовремя вспомнила, что на ней мокрая перчатка. – После я вам ее прочитаю.
Уголки его рта приподнялись в улыбке, и я тихо порадовалась, но в следующий миг его губы прорезало с полдюжины глубоких трещин, и кровь потекла по подбородку.
– Да, она стояла за дверью и пела мне песенку, которую выучила недавно. У нее самый сладкий голос на свете, у моей Феми. Певчая птичка, как и ее мать. – Он тяжело вздохнул, и я услышала, как золотница плещется в его легких. – Я никогда больше ее не увижу, да?
– О нет, ваше величество. Вы обязательно ее увидите. Эти обертывания творят чудеса, так и знайте. А потом мы…
Я не успела договорить, потому что по его телу прошла волна сильных судорог. Он метался и дергался, как марионетка на нитях. Изо рта у него пошла пена, из глаз потекли черные слезы, но Марниже не издал ни звука. Это было самое жуткое зрелище в моей жизни.
Его била крупная дрожь, каждая его мышца судорожно сокращалась. Он выгнулся дугой, рухнул в ванну, так что вода выплеснулась на пол, и застыл.
Я не сразу осмелилась прошептать:
– Ваше величество?
В комнате стояла такая тишина, словно мироздание затаило дыхание.
– Рене?
Как же… Неужели он… умер?
Я упала на колени возле ванны, намочив юбки в мерзкой смеси из отвара герани, кровавой воды и почерневшей золотницы. Я прижала пальцы к шее короля, нащупывая пульс. Сначала я ничего не почувствовала, слой золотницы был слишком толстым, и я отдирала ее кусками, обмирая от ужаса, потому что Марниже не двигался, не шевелился, потому что