[4] – апельсином, гвоздикой и прочими пряностями, – единственным свидетельством, что страну захлестнула чума и тела мертвых валяются на улицах.
Я наблюдала, как они проносятся мимо, звонко смеясь и не глядя в мою сторону. Я закатила глаза и собиралась вернуться обратно к столу, но застыла на месте.
Это бессмысленно и бесполезно. Без дара я чувствовала себя так, словно бродила вслепую в кромешной тьме, раз за разом ударяясь головой о стену, которую не могла разглядеть. Я перепробовала все, что можно, но ничего не получалось. Ничто не давало и намека на возможное лекарство. То, что я делала сегодня, можно легко отложить на завтра. Я решила вернуться к себе в комнату, снять мокрое платье, погладить по голове бедную, заброшенную собаку и забыться тяжелым сном. Чтобы утром проснуться с приступом паники и начать все сначала.
Я закрыла дверь, чувствуя себя совершенно подавленной. Я ненавидела это время ночи. Или утра. Или что сейчас было… ад безвременья.
– Это ты, целительница?
Услышав голос Леопольда, я застыла на месте и сделала глубокий вдох, прежде чем повернуться к нему.
– Ваше высочество.
Он был почти незаметен на фоне темной мраморной колонны, весь в черном бархате. Небрежно накинутый камзол придавал ему беспечный вид, чего он и добивался – я не сомневалась.
Со времени нашей поездки в карете из Расколотого храма я видела принца не часто, и хотя мне хотелось запомнить те мгновения близости – его признание, что ему нравятся мои веснушки и что его восхищает моя личность, – его поведение на публике не способствовало этому.
– О боги, что на тебе надето?
Я оглядела себя. Хотя я работала в фартуке, моя блузка была покрыта зелеными пятнами, а накрахмаленный воротник раскис от горячего пара. На мне была юбка из добротного габардина, достаточно плотного, чтобы пролитые жидкости не попадали на кожу. По сравнению с не так давно прошедшими здесь прелестными нимфами с тонкими обнаженными плечами и накрашенными губами я чувствовала себя замарашкой. Их щеки раскраснелись от приподнятого настроения и предвкушения ночных развлечений, а не от жаркого очага и груза ответственности.
Я задумалась, каково это – быть беззаботной, танцевать всю ночь напролет, не думать о мертвых и умирающих и не чувствовать себя обязанной сделать что-то, чтобы остановить этот ужас.
– То же самое я могла бы спросить и у вас, – бросила я.
Я была раздосадована и зла. На беспечных нарядных придворных, на короля, который заманил меня в этот кошмар, на крестного и его молчание, но в основном на себя. Я впуталась в это. И не знала, как выбраться.
Судя по расширенным зрачкам Леопольда, сейчас я могла говорить что угодно. Завтра утром он не вспомнит ни слова. И я набросилась на него с такой злобой и яростью, которых не подозревала в себе:
– Вы не в курсе, что идет война? И в столице свирепствует чума? Я знаю, что вы проводите свои дни в пьяном ступоре, но вы должны были хоть что-то слышать о событиях в стране.
Леопольд склонил голову набок, принимая мою гневную отповедь с раздражающе спокойной улыбкой.
– Ты на меня злишься.
Его голос был теплым и манящим, как горячая ванна, в которой я отчаянно нуждалась. Я стиснула зубы и сжала кулаки. Принц отделился от колонны и шагнул ко мне. Он попытался поймать мой взгляд, и его улыбка превратилась в ехидную ухмылку.
– Да, злишься! Я разозлил целительницу! – Он торжествующе возвысил голос, словно взывая к спутникам, но они ушли далеко вперед, не заметив, что принца с ними нет. Его взгляд вернулся ко мне, когда он сообразил, что мы остались вдвоем. – Я тебе не нравлюсь, да, Просто Хейзел?
Я начала возражать, но он не дал мне договорить, и у меня пропало желание ему потакать.
– Мне непонятно. Им я нравлюсь. – Он указала в дальний конец коридора, где исчезли его друзья. Он похлопал себя по карманам, будто что-то искал. Затем достал золотой портсигар и сунул в рот папиросу. – Они меня обожают. Все меня обожают. Все, кроме тебя. – Он чиркнул спичкой, прикурил со второй попытки и глубоко затянулся. – И меня задевает твое отношение. Понимаю, что не должно, но почему-то задевает.
– Меня тоже многое в вас не устраивает. Так что мы квиты.
Он просиял:
– Значит, я занимаю много места в твоих мыслях, целительница? – Его слова вырвались изо рта вместе с клубами багрового дыма.
– Я этого не говорила.
Он светился от восторга.
– Но подразумевала. Разве нет?
– Кажется, вы говорили, что собираетесь бросить курить.
Он задумчиво посмотрел на папиросу:
– Я бросил. Почти. Но сегодня мамин день рождения, ты знала?
Нет, не знала.
– Полагаю, это мой способ отпраздновать. День рождения – важная дата, не так ли?
– Я никогда так не считала.
Леопольд сморщил лоб:
– Очень важная. А кто думает иначе… Наверное, в детстве с ними случилось что-то.
Он не ошибся.
– Тебе стоило сегодня пойти с нами. Со мной, – поправился он. – Если они хотят продолжить без меня, то провалиться им всем. Мы вдвоем проведем время гораздо лучше.
– Я предпочла бы отправиться в постель, – сказала я.
Его брови взлетели вверх.
– Вот так прямо и ясно, да, Просто Хейзел? Я одобряю такой подход. Почему мужчины всегда должны делать первый шаг? Женщины имеют не меньшее право брать кого захотят. И когда захотят. – Он затушил папиросу и протянул ко мне руки. – Я согласен. Возьми меня.
Я вздохнула и обошла его стороной, но затем остановилась. Он старательно готовился к этому вечеру, уложил волосы в небрежном беспорядке, надушился одеколоном. От него исходила интригующая смесь мускуса и свежей зелени, призванная завлекать и очаровывать. Я узнала аромат.
– Чем от вас пахнет? – спросила я, обернувшись к нему.
Он склонил голову набок и улыбнулся:
– Наверное, одеколоном.
– Каким?
Он пожал плечами:
– Хорошим.
– Как он называется? Где вы его взяли? – Я осмелилась подойти ближе, прижалась носом к впадинке между ключицами и глубоко вдохнула. Одеколон был совсем не похож на духи Беллатрисы, но в его смеси присутствовала та нота, которую я долго искала.
– Хейзел! – Леопольд отстранился, испугавшись моего неожиданного напора.
– Стойте спокойно. – Я схватила его за плечи и притянула к себе. Теперь мы стояли так близко друг к другу, что я чувствовала тепло от его дыхания у себя на виске. А он, наверное, чувствовал тепло моего дыхания. – Обычно вы пользуетесь другим одеколоном.
Он выгнул бровь:
– Ты заметила, каким я пользуюсь одеколоном?
– Нет! – воскликнула я и сделала шаг назад. – Просто… Я уже месяц гоняюсь за этим запахом. Я бы сразу его узнала, если бы встретила раньше.
– Я теперь редко пользуюсь этим одеколоном.
– Почему?
Он провел рукой по камзолу, разглаживая несуществующие складки.
– Мне его подарила мама. Я не представляю, где она его взяла, и… – Принц оглянулся через плечо, словно надеясь, что его свита вернется и спасет от тяжелого разговора. Он тихо вздохнул. – Я не хочу его расходовать слишком быстро. Мама всегда дарила нам на дни рождения флаконы духов. Она говорила, что мы должны производить впечатление. А для этого нужна уверенность в себе и знаковый аромат.
Какое странное, нелепое заявление. Но мне сейчас было важно другое.
– И какой у вас знаковый аромат?
– Черная смолка.
– Это древесная смола?
Леопольд пожал плечами:
– Мама выбрала для меня черную смолку, потому что ее жгут в храмах как благовоние. Она говорила, ей хочется, чтобы все знали и помнили… – Он болезненно поморщился. – Что я как бы бог на земле.
Я с трудом подавила желание закатить глаза. И тут мне в голову пришла мысль.
– Помните, как вы приехали за мной в Расколотый храм?
Он кивнул.
– В тот день там жгли черную смолку?
– Я бы не удивился. Мама питала особое почтение к Разделенным богам.
– Мне нужно идти, – решительно заявила я и направилась в оранжерею. Сон подождет. Сначала нужно проверить мою догадку.
Я дошла почти до конца коридора, когда принц окликнул меня:
– Почему я тебе не нравлюсь, целительница?
Что-то в его интонации заставило меня обернуться. Он выглядел заброшенным, одиноким. Это было редкостью – застать принца одного, без свиты придворных вельмож и юных красавиц, которые, казалось, всегда следовали за ним.
– Я никогда не говорила, что вы мне не нравитесь, – сказала я, надеясь, что это его успокоит, он отправится вслед за друзьями, а я наконец займусь делом. Если я найду образец черной смолки, моя ночь не закончится, а только начнется.
Принц рассмеялся.
– Может, я и провожу свои дни в пьяном ступоре, – произнес он, повторяя мои слова, – но даже в ступоре я вижу, как плохо ты обо мне думаешь.
– На самом деле… – Я нахмурилась, разрываясь между желанием его успокоить и желанием высказать все, подробно перечислив его многочисленные недостатки. Он моргнул в ожидании продолжения. – На самом деле я о вас и не думаю.
Он театрально схватился за сердце:
– Целительница! Ты меня убиваешь.
Я была больше не в силах сдерживать злость:
– Потому что я думаю о другом. О молодых людях, марширующих на плацу, которые готовятся отдать жизнь, чтобы защитить ваш королевский трон. Я думаю о десятках, сотнях, тысячах людей в столице, в провинции, в стране, жизнь которых зависит от результатов моей работы. Вот чем заняты мои мысли, ваше высочество. И точно не вами и вашими буйными развлечениями.
Мы молча смотрели друг на друга. Нас разделяла дюжина шагов, но расстояние казалось гораздо большим.
Леопольд открыл рот, но не смог подобрать нужных слов. Он нахмурился, его темные брови сошлись на переносице.
Мне хотелось подойти ближе и убедиться, что с ним все в порядке. Неужели я и вправду его задела? Ранила его чувства? Наконец он закрыл рот и нервно сглотнул:
– Я…
– Леопольд…