Мне хотелось сказать что-то легкое и остроумное – этот талант я неожиданно открыла в себе в разговорах с Беллатрисой, – но ничего в голову не приходило.
– На дни рождения моим братьям и сестрам мама всегда пекла торт. Ореховый торт с пряностями, – наконец произнесла я, и у меня было чувство, что я поделилась с ним чем-то ценным и сокровенным.
– Но не на твой день рождения? – уточнил Леопольд.
– Я… Родители никогда не считали меня по-настоящему их дочерью. Я была им чужая. Меня еще до рождения обещали Меррику.
– Он был очень вкусным, тот ореховый торт?
Я улыбнулась:
– Тогда мне так не казалось, но сейчас я бы многое отдала, чтобы снова его отведать.
Медленно и осторожно, будто опасаясь, что любое резкое движение может разрушить хрупкий момент, принц протянул руку и легонько коснулся моей руки. Он не пытался взять меня за руку. Он хотел прикоснуться ко мне, чтобы убедиться, что я позволю.
– Может быть…
– Леопольд! Иди посмотри! Там столько нового! – крикнула Юфемия, бегущая к нам по дорожке. Она схватила брата за руку и потащила за собой, продолжая взволнованно говорить на ходу.
Леопольд оглянулся и посмотрел на меня, всего один раз. Но его улыбка согревала мне сердце весь день.
Глава 44
– ВДОХНИТЕ ПОГЛУБЖЕ и задержите дыхание, – попросила я, прижавшись ухом к обнаженной спине короля Марниже. Я послушала его дыхание – в легких все чисто – и сердцебиение, сильное и ровное, после чего выпрямилась и уверенно объявила:
– Все хорошо, ваше величество.
Король обернулся ко мне:
– Ты уверена? Послушай еще раз. Я чувствую хрипы в груди, – попросил он, встревоженно хмурясь.
Я послушала снова. Со спины, со стороны груди и опять со спины.
– Чисто. Никаких хрипов.
Марниже раздраженно вздохнул:
– Ты уверена?
– Вы абсолютно здоровы, выше величество.
Телом – так точно. Духом… тут я сомневалась. После выздоровления от тремора Марниже стал беспокоиться из-за каждого чиха. Из-за каждого легкого недомогания вроде головной боли или ноющих суставов. Он немедленно объявлял, что наверняка заболел чем-то серьезным – от обычной простуды до кожной проказы, гноящихся язв, кровавой мочи и миаза.
Моей главной обязанностью как придворной целительницы было осматривать короля каждый раз, когда он решал, что его самочувствие оставляет желать лучшего. Алоизий, следящий за распорядком королевского дня, всегда заранее выделял один час перед ужином для этих осмотров. По окончании войны они участились и теперь проходили на ежедневной основе.
Хотя я утратила божественный дар и больше не видела, какое лекарство нужно пациенту, у меня оставались мои медицинские знания и практические умения. Я столько раз мысленно благодарила Меррика за то, что он заставил меня учиться.
– Как ты думаешь, мне можно присутствовать на сегодняшнем ужине? Здоровье позволит? – с беспокойством спросил король, надевая парчовый халат.
Я поправила его воротник, пряча улыбку:
– Конечно, ваше величество.
– Рене, – проворчал он, недовольный, что я объявила его здоровым.
– Рене, – повторила я. Хотя за время моего пребывания при дворе я сдружилась с Юфемией и Беллатрисой, мне по-прежнему казалось странным и не очень приличным называть короля по имени. – Но если вы чувствуете, что вам нужен заряд бодрости на сегодняшний вечер или на завтрашнее… мероприятие, – постаралась я подобрать наиболее нейтральное слово, – я могу предложить вам отличное средство. Я порылась в саквояже и протянула ему маленький пузырек из коричневого стекла. – Это концентрированный сироп из корня женьшеня и ягод лимонника. Можно добавить несколько капель в чай, и он придаст вам сил.
– Значит, по-твоему, у меня упадок сил? – уточнил король, ухватившись за смысл, которого я не предполагала. Он потер грудь над сердцем, словно нащупывая вялый пульс.
– Вовсе нет, ваше ве… Рене. Завтра я и сама собираюсь принять этот тоник. День будет насыщенным. Подпитаться энергией будет нелишним.
Марниже нахмурился:
– Наверное, ты права…
– Вас что-то тревожит? – осторожно спросила я.
Он погрузился в раздумья, рассеянно глядя в одну точку.
– Боюсь, твои тоники тут не помогут. – Он невесело рассмеялся. – Если бы все было так просто!
Я пожала плечами:
– Я хорошо умею слушать. Иногда лучшее, что можно сделать для тела, – это разгрузить разум.
Король прикусил губу, размышляя, стоит ли продолжать разговор.
– Насчет завтрашней… казни. – Он принялся сосредоточенно изучать свои ногти. – У меня есть сомнения.
Я изумленно уставилась на него. Он виновато поднял глаза и посмотрел на меня:
– Знаю, это безумие. Он совершил преступление против короны. Пролил кровь невинных. Сеял ужас и хаос. Но…
– Он ваш брат, – подсказала я, чувствуя, что он не сможет это произнести.
– Сводный брат, – быстро поправил он.
– И тем не менее.
– Мне снится сон, по два-три раза за ночь. Я стою на балконе над площадью в тюремной крепости. Внизу ликует толпа. Развеваются вымпелы и знамена. Над головой чистое синее небо. Но вот выходит палач, зачитывает приговор, перечисляет преступления и обнажает меч. И вдруг небо меняется… Опрокидывается под странным углом, и я понимаю, что не наблюдаю за казнью с балкона. Это мне отрубили голову. Я вижу небо из корзины под плахой. – Он болезненно поморщился. – Ты не представляешь, как это страшно. Последнее, что я вижу, – лицо Бодуэна, глядящее на меня сверху вниз. А потом просыпаюсь в холодном поту.
– Это ужасно. Я… я могу приготовить для вас снотворное, чтобы вы спали крепко и без сновидений. Вам нужен отдых.
Он покачал головой, досадуя, что я не поняла смысла его рассказа.
– Каждый раз, когда я вижу Бодуэна, мне хочется спросить у него: почему? Почему он так со мной обошелся? Почему не проявил милосердия, не даровал прощения? Но я не могу говорить. У меня нет голоса, нет горла… Но все равно я хочу закричать. Почему? Почему? Почему?
Марниже вздохнул и схватился за голову.
– И вот есть я, – продолжил он, глядя в окно на тюремную крепость. – Я могу проявить милосердие и даровать Бодуэну прощение. Но стану ли это делать? Смогу ли? Я чувствую себя загнанным в угол, Хейзел. Связанным долгом и верностью королевству. Но Бодуэн не был мне верен. Он хотел сбросить меня с престола и занять мое место. Он развязал кровавую войну. Тысячи моих подданных погибли из-за него. Должен ли я проявить милосердие к такому чудовищу? Нет, не должен. Я это знаю. И все же… Мне хочется его спасти. Попытаться спасти. – Он опять повернулся ко мне. Его глаза были пронзительно-голубыми. – Это значит, что я слабый король?
– Конечно, нет, ваше величество. Это значит, что вы милосердный король, не чуждый сострадания. Бодуэна можно наказать и без смертного приговора. Есть способы показать людям, что милосердие может быть силой.
Он задумчиво цокнул языком:
– Ты правда считаешь, что это возможно?
Я молча кивнула.
– Нам все равно надо изобразить, будто казнь состоится. Народ хочет зрелища.
Я ненадолго задумалась.
– Можно объявить о помиловании во всеуслышание, когда его выведут на помост.
– Конечно, потом его вновь отведут в тюрьму.
– Но он будет жить. У вас останется шанс на примирение. Когда-нибудь.
Марниже кивнул, размышляя над моими словами:
– Ты права. Приятно облегчить душу.
– Я рада, что сумела помочь, ваше величество.
Мы улыбнулись друг другу. Король прочистил горло, смущенный своей откровенностью.
– По крайней мере, надеюсь, что ты с нетерпением ждешь бала.
– Да, конечно, – легко соврала я.
На самом деле я уже чувствовала себя выжатой как лимон. Я побывала на стольких балах, что все они слились в один коллаж из гремящей музыки и роскоши, слишком тесных корсетов, обильной еды и поверхностных разговоров.
Эти мысли напомнили мне размышления Леопольда о тяготах придворной жизни, и я улыбнулась. От короля не укрылась моя улыбка.
– Ага! Я так и знал! Наверняка при дворе есть молодой человек, о котором ты тайно вздыхаешь, я прав?
Я покачала головой, изобразив застенчивую улыбку, которую ждал от меня Марниже.
– Нет, ваше величество. Я лишь вспомнила наш сегодняшний разговор с принцем.
Король продолжал пристально смотреть на меня, но теперь его взгляд сделался жестким и сосредоточенным. Он будто насторожился и напрягся, словно собака, услышавшая свист, неразличимый человеческим ухом.
– Ты уже его видела?
Я кивнула:
– Утром за завтраком. В компании друзей-офицеров.
Он резко оттолкнулся от стола, и я испугалась, что чем-то его разозлила.
– И как он тебе показался? Мой сын?
Воздух наполнился напряжением, как перед летней грозой.
– Мне показалось, что он изменился, – осторожно проговорила я. – Но вам, конечно, виднее. – Я принялась собирать лекарские принадлежности, надеясь сбежать из королевских покоев, пока Марниже окончательно не рассердился. Но он и не думал сердиться.
– Да, Леопольд изменился. Повзрослел, возмужал… Я на это надеялся, но и не чаял дождаться. Впервые у меня получилось представить его будущим королем. – Он нервно сглотнул. – Надо признать, у меня отлегло от сердца.
– Я понимаю, – пробормотала я. – Но уверена, ваше величество, что он примет корону еще очень и очень не скоро.
Марниже подошел к столику, заставленному бутылками и графинами. Я взглянула на дверь, с трудом сдерживая себя, чтобы не броситься прочь. Я ступила на зыбкую почву. Одно неосторожное слово – и земля обрушится у меня под ногами. Хотя в комнате было тепло и в открытые окна струились лучи предвечернего солнца, меня пробрал озноб.
– Я не хочу, чтобы он возвращался к прежним привычкам. – Король вытащил пробку из бутылки с вином и обернулся ко мне. – Понимаешь, о чем я?
Я молча кивнула.
– Ему пора взяться за ум. Принять ответственность. Исполнить свой долг.