Я внимательно наблюдала за ней в огромном зеркале, пока Шериз сооружала мне высокую прическу и пыталась закрепить диадему у меня на голове. Беллатриса настояла, чтобы я позаимствовала одну из ее диадем для завершения маскарадного образа, и выбрала для меня тонкий изящный обруч с золотыми лучами, каждый из которых был украшен ослепительно-синим стеклярусом. Я не могла сосчитать, сколько драгоценных камней сейчас надето на мне. Вряд ли это было стекло, слишком ярко они блестели.
Мое платье струилось, как жидкое золото, придавая мне праздничный вид, что совсем не вязалось с моим настроением. Сверкающая ткань была собрана в асимметричные складки, подобные взрыву солнечных лучей. Моя открытая спина и голые плечи тоже искрились благодаря золотой пудре.
Хотя мое снадобье из черной смолки положило конец эпидемии тремора, сверкающая золотом кожа внезапно вошла в моду среди столичных красавиц, и лифы бальных нарядов опускались все ниже, открывая больше переливчатых блесток.
Беллатриса отдала предпочтение дерзким мазкам на ключицах, губах и веках и теперь рассеянно макала руки в горшочек с золотой пудрой. Казалось, ее ладони затянуты в тонкие мерцающие перчатки, что придавало ей странный, потусторонний шик.
– Надо было сперва надеть маску. – Принцесса тяжело вздохнула и помахала руками, чтобы пудра застыла.
– Я надену ее вам, миледи, – сказала Шериз, воткнув последнюю шпильку в мою прическу. – Как вам, мадемуазель Трепа́?
Я осторожно повертела головой, глядя на себя в зеркало.
– Если она свалится, это будет только моя вина.
– Или твоего партнера по танцам, – подсказала Беллатриса. Ее замечание было остроумным, но голос звучал глухо и пусто. – Они все красавцы, но я не представляю наших доблестных офицеров в роли изящных танцоров.
– Даже Матео? – уточнила я, пытаясь немного поднять ей настроение.
Я взяла свою маску – золотое домино с черными звездами, – надела и завязала бархатные ленты.
– Особенно Матео.
Шериз рассмеялась, закрепляя тонкую полоску черного тюля поверх глаз принцессы. Беллатриса придирчиво оглядела себя в зеркале, кивнула служанке и велела ей выйти из комнаты.
Я дождалась, когда за Шериз закроется дверь, и спросила, понизив голос:
– С вами все хорошо?
На мгновение она замерла, ее спина напряглась. Но она тряхнула головой, откинулась на спинку кресла и задумчиво уставилась на меня:
– Зря ты выбрала перламутровый блеск. Надо было взять золотую пудру.
– Белл… – обеспокоенно начала я.
Она вздохнула, досадуя на мою настойчивость:
– Мне нужно найти себе мужа, Хейзел. Сегодня же вечером.
Неожиданный поворот. Я не знала, что ответить, и только приподняла брови.
– Мне двадцать три года, – продолжала она. – Мне надоело, что меня держат при дворе и не сообщают, когда все изменится, если что-то вообще изменится. Сначала у нас был траур, потом началась война, и я подумала, что папа держит меня при себе на тот случай, если с Лео что-то случится. Ну ты понимаешь. На фронте.
Она помедлила, изобразив на лице что-то вроде раскаяния.
– Конечно, это ужасные мысли, но, если бы у папы не осталось наследника мужского пола, ему пришлось бы передать корону своему старшему ребенку… То есть мне, – пояснила она. – Но теперь война закончилась, угроза для Лео исчезла, и мне… мне нужно как можно скорее сбежать из дворца.
Марниже недвусмысленно дал понять, что уже определил, как должна будет сложиться дальнейшая жизнь Леопольда. Было странно, что король так же тщательно не распланировал жизнь старшей дочери.
– К чему такая спешка? Сезон еще не завершился. Впереди много балов и приемов. У вас будет время найти достойного мужчину и не хвататься за первого встречного.
Беллатриса повернулась к зеркалу. Ее лицо было до боли печальным. Она коснулась костяшкой пальца уголка губ и прошептала:
– Если бы я родилась мальчиком…
Я подошла к ней и опустилась на колени рядом с ее креслом. Ярды блестящей ткани сбились золотым облаком между нами. Я протянула руку и взяла ее золотистую ладонь в свою:
– Что вас беспокоит? Вы же знаете, что мне можно рассказать все.
Она обернулась ко мне, и сквозь тюль было видно, как влажно блестели ее глаза. Принцесса с трудом сдерживала слезы.
– Мне нужно уехать отсюда, Хейзел, – прошептала она. – Сегодняшний день показал, что здесь оставаться опасно. Всем нам, и особенно… – Она осеклась, будто еще не решила, стоит ли продолжать. – Особенно мне. Особенно теперь.
Я нахмурилась:
– Я не понимаю…
Беллатриса вздохнула и болезненно поморщилась:
– Много лет назад во дворце ходили слухи, что я… – Она наклонилась ко мне и произнесла едва слышно: – Что я, возможно, и вправду не папина дочь.
Я не сумела сдержать удивленного вздоха:
– Что?!
Она кивнула, ее взгляд метнулся к двери, словно она хотела проверить, не возвращается ли Шериз. Прошло несколько долгих секунд, а затем Беллатриса продолжила:
– Ходили слухи, что мама и дядя Бодуэн были… особенно близкими друзьями. Поэтому он и покинул столицу, когда я родилась… когда у меня изменился цвет глаз.
– Цвет глаз?
Ее колени дрожали.
– Все дети рождаются с синими глазами, ты наверняка знаешь. Я тоже родилась с синими. Мама говорила, что они будут такими же голубыми, как у отца. Что я настоящая Марниже. Но когда мне исполнился год, мои глаза поменяли цвет и стали зелеными.
– У Бодуэна тоже зеленые глаза? – уточнила я и смутилась. – Были зелеными?
– Да, – кивнула Беллатриса. – Папа заметил не сразу, а когда заметил… – Она моргнула, и слеза упала на ее тонкую маску. – Мама пыталась все сгладить. Она клялась богами, что у ее дедушки были зеленые глаза. Зеленые, как нефрит. Но зерно сомнения было посеяно. Бодуэн покинул двор, и папа больше никогда с ним не разговаривал. До сегодняшнего дня. Когда поклялся извести весь его род. В том числе, возможно, и меня, что бы там ни говорила мама.
– Тот флакон с духами, – пробормотала я, вспомнив странное замечание Беллатрисы, прозвучавшее в этой комнате чуть больше года назад. – Ваша мама называла вас ее маленьким бриллиантом, потому что вы принадлежите ей, и только ей одной.
Она неохотно кивнула:
– Ты не представляешь, как мне ее не хватает! Будь мама жива, сейчас все было бы по-другому. Она смогла бы повлиять на отца. Но ее больше нет. Есть только мы. – Она заморгала, пытаясь стряхнуть слезы. – Никому ничего не рассказывай. Никогда. И особенно сейчас. – Она взяла мои руки в свои и крепко сжала. Крупинки золотой краски впилась в мои ладони, как осколки стекла. – Дай слово, что никому ничего не расскажешь, Хейзел.
– Никогда. Даю слово, – поклялась я.
Она облизнула губы:
– Хорошо. Просто дай мне сегодня забыться в танце. Дай мне быть беззаботной и глупенькой, как любая другая девушка на балу. Дай мне найти мужчину, которого очаруют мои остроумие и красота, который увезет меня из дворца целой и невредимой. Живой. Пожалуйста, Хейзел.
– Но если бы мы сумели…
Я замолчала, потому что вернулась Шериз с диадемой Беллатрисы на бархатной подушке. Принцесса повернулась к зеркалу и принялась вытирать щеки.
– Все в порядке, миледи? – встревожилась служанка, заметив покрасневшие глаза госпожи.
– Конечно, – огрызнулась принцесса, еле сдерживая раздражение. – Только ты слишком туго завязала мне маску, и эта жуткая пудра попала в глаза.
Пробормотав дюжину извинений, Шериз помчалась в купальню за водой.
– Скажи, Хейзел… – Теперь голос Беллатрисы звучал игриво и бодро, и ничто не выдавало ее истинного настроения. К тому же она говорила преувеличенно громко, так чтобы Шериз ее слышала из соседней комнаты. – Есть ли при королевском дворе молодой человек, с кем ты надеешься потанцевать на балу?
Наши взгляды встретились в зеркале – честные и открытые на один мучительно краткий миг, – а затем на лице у принцессы застыло выражение нарочитой, почти агрессивной любезности. Теперь оно излучало легкомысленное веселье и стало непроницаемой маской, которую она надела на сегодняшний вечер.
Глава 49
ВЕЛИЧЕСТВЕННЫЙ КАМЕРДИНЕР объявлял имя каждого гостя, входящего в бальный зал, его громкий голос перекрывал гул разговоров. Меня еще не объявили – занимая почетное положение при дворе в числе приближенных, я должна была появиться на балу вместе с высокопоставленными вельможами, – но я украдкой пробралась в зал, чтобы полюбоваться его преображением.
Между черными мраморными колоннами развесили парчовые гобелены с изображением быка Марниже. Повсюду стояли букеты позолоченных цветов. Сотни золотых канделябров держали тысячи зажженных свечей, отлитых из воска цвета оникса. Воздух мерцал от тепла, создавая туманную, мечтательную атмосферу праздничной ночи.
Хотя зал был заполнен только наполовину, в нем уже стоял шум. Пары в маскарадных нарядах расхаживали в толпе и искали знакомых, с которыми надо было увидеться и быть увиденными. Женщины в пышных платьях из тафты и атласной парчи прихорашивались на ходу и поправляли маски спутников. Замысловатые головные уборы поражали воображение. Драгоценные камни – и настоящие, и искусственные – так ярко сверкали в свете свечей, что мне казалось, будто я смотрю на солнце.
Было трудно представить, что всего несколько часов назад эти нарядные гости, приглашенные на бал в королевском дворце, ликовали, наблюдая за казнью семьи.
– Как красиво! – раздался у меня за спиной звонкий голос.
Я обернулась и увидела принцессу Юфемию. На ней было платье цвета древесного угля со старомодными оборками из черного тюля, украшенного ониксовыми пайетками. Ее маска представляла кусок черного кружева, закрывавшего лицо и крепившегося к волосам надо лбом.
– Феми! Что ты здесь делаешь? Я думала, ты придешь вместе с отцом.
– Ты не должна знать, кто я! – возмущенно воскликнула она, указав на кружевную вуаль, а потом шумно вздохнула. – Папа сказал, что я еще маленькая. И что мне нельзя остаться до самого конца. Но он разрешил прийти посмотреть, пока здесь не так много народу. – Я заметила, как она недовольно надула губы под черным кружевом. – Я всегда пропускаю самое интересное!