Петровский парк города Москвы богат синими скамеечками и странными диалогами. Двое бомжей чапали между газонов, по извилистой бетонной дорожке. Некий худощавый очкарик встал со скамейки и преградил им дорогу. Убогий мужского пола отошёл в кустики, и очкарик остался наедине с женщиной.
– Я вижу, что ты любишь орхидеи, – без прелюдий заметил он.
– И чё дальше? – спросила конкретная Тома.
– Приходи к нам с Олесией. У нас ты всегда будешь накормлена и в тепле.
– А вы с Олесией – это кто? – недоверчиво перекрестилась Тома.
– Я – Орхидеи-люб! А Олесия – моя жена! – вдохновенно пропел очкарик. – И я вижу, что ты наш человек!
– Пойдём, певун, – без раздумий согласилась Тома. – Только погодим моего дружка, он отбежал на предмет посцать.
После церкви Клюев прямиком отправился к Вите. Всучил Ей букет полевых ромашек, а Она, поколебавшись, впустила парня в квартиру и проводила Его в гостиную.
– Я живу с папой! – строго констатировала пассия.
Парочка чинно опустилась на сиреневый диван.
– Я тебя сейчас глубоко возьму, Вита. А потом познакомлюсь с твоим папой. И мы будем вкусно обедать, – в глазах Клюева возник секс. Он лёг на сиреневый диван, и вознамерился лечь Виту. Однако девушка дала любовнику пощёчину:
– Ты обещал прийти вчера! Я и папа очень беспокоились! Вдруг ты мне изменил!
– У тебя необыкновенно заботливый папа, – несколько удивился Клюев.
– Я – его единственная дочь. А от тебя воняет мусором! Ты ночевал на помойке?
– Да, на Главной Столичной Помойке.
– Зачем? И с кем?
– Я спасал от Мафии старинную икону. Мне был Знак.
Вита подобрела и немного подумала:
– Ты спас икону?
Солдатик ответил ностальгическим кивком.
Ромашки с любопытством наблюдали за парочкой из столовой вазы.
– Папа будет скоро! – строго поднялась Вита с сиреневого дивана. – Сейчас пообедаем, за столом всё и обговорим.
Спустя 30 минут
Возле сиреневого дивана появился обеденный стол под парадной скатертью в кружевных розочках. Посреди стола находился обед: бутылка «Пунша», миска овощного салатика и тазик с котлетами; также пустые приборы – три тарелки и три ножа. Бокалов тоже три. На диване грел задницу мелкий самец, лет тридцати на вид.
Вита раскладывала вилки. В какой-то момент она строго улыбнулась:
– Наш мальчик помылся!
Чистый Клюев возник на пороге гостиной и стал растерянно переминаться. Самец вскочил с дивана, подбежал к Клюеву, насильно ему пожал руку, а затем насильно потряс:
– Привет, чувак! Наконец-то пожаловал. Между нами разговоры только о тебе!
– Здравствуй… Тебя как зовут?.. – Клюев сделал попытку улыбнуться.
– Молоток, чувак! Сразу на «ты» – это круто и здорово! А то дочурка приводила разных лохов – выкающих, сюсюкающих. Я – папа!
– Фиу! Ты похож на старшего брата, – честно изумился дезертир.
Отец закончил рукотрясение и шлёпнул Клюеву по загривку. Вита удовлетворённо кивнула.
– Секрет моей молодости в каждодневном сексе, чувачок! – похабно проржался папа. – Падай на стул. Чпокнетесь с дочкой сразу после обеда – так я решил.
Клюев сделал вид, что моложавый тятька не сумасшедший чудак и загрузил себя на стул. Когда не знаешь, как себя вести, – то лучше наблюдай и терпи неприятности. Есть, конечно, и другой вариант – радикальный, но дезертир предпочёл пока не шуметь… тем паче, что и армейского автомата у него больше не было.
Родственная парочка присела на сиреневый диван – напротив будущего мужа и зятя.
Папочка утянул себе три котлеты и передал ложку Вите:
– Ложь себе, дочурка.
– Ложат экстременты, папа. А еду кладут, – строго засмеялась девушка.
– Прогнал, мой сладкий разум! – смущенно покаялся отец.
Клюев выпил стакан пунша, проглотил его вместе со стаканом. Помогло, но не очень.
– Мальчик наш. Давай твою тарелку, накладу котлет, – нежно предложила Вита.
– Не стесняйся, чувак! Чтобы член стоял крепче – надо жрать больше мясца! – похабно осклабился папа.
Клюев всё же осознал, что овечья шкура ему не к лицу. Сказал грозно:
– Слышь, папа. Член у меня стоит без котлет, и его крепость – не твоё дело!
Отец и дочь переглянулись.
– Ах, оставьте никчемный спор, – манерно попросила Вита. Она наполнила Клюевскую тарелку тремя котлетами, а сама приникла к миске с овощным салатиком.
Спустя 29 минут
– Возьми меня, мой мальчик! – простонала Вита, лёжа обнажённой на широкой двуспальной кровати, в «Комнате для секса». Девушка простёрла белые ручки к Клюеву.
– Где он? – любовник искал папу, вышагивая у кровати.
– О нём не думай! – Вита стянула с парня трусы.
– Окей, – расслабился Клюев, приготовившись к наслаждению.
В «Комнату для секса» резко вбежал и метко прыгнул на постель абсолютно голый папа.
– Падай, чувачок, с нами! Падай и получи удовольствие! – он основательно помял Виту, вызвав у неё сладострастный стон.
Дочурка положила белую ручку на торчащий папин болт и нетерпеливо взбрыкнула в сторону Клюева:
– Пристань ко мне, мой мальчик! Я вся теку!
– Это дивный ручей! Нет, чарующая речушка! Ёпт, водопад Ниагара! – зазывающе закричал папочка, по мере реплик изучая пальцами и носом междуножие дочки. – Ты этому – причина, чувачок! Налетай, пока горячо и не остыло!
Клюев с досадой оделся и ушел нах, на глазах у сладкой парочки. Все слова умерли в завядшем сердце.
– Папа, ну почему я такая несчастная! – закапризничала Вита. – Уже третий мальчик меня бросает. Мне двадцать лет и я хочу крепкую семью!
Отец с сочувствием обнял дочь и крепко поцеловал в губы.
– Отлюби меня как взрослую, папа! – хныкнула Вита. – Я так в этом нуждаюсь!..
Клюев выбежал из подъезда, и бегом же припустил к метро. Спустился в подземный переход между улицами Таганская и Марксистская. Там он увидел пожилого нищего, рядом лежала шляпа и возвышался плакат: «Помогите мне. Я – произвол Мафии!».
Нищий вскочил и загородил солдатику дорогу.
– Денег у меня нет, – безразлично отметил Клюев.
Тогда попрошайка схватил дезертира за грудки и заорал ему в лицо:
– Кушай у Садко! Иди к нему пешком!
Люмпен махнул рукой, показывая направление. Клюев озадачено исполнил его волю.
Тонко пел церковный хор.
Отец Серафим, в белом стихаре и тёмной скуфеечке, прохаживался у иконостаса и махал кадилом.
Паства, а именно два десятка старушек, истово крестилась и подпевала.
В храм вальяжно зашёл Нафаня, а с ним Горилла и Чеснок – мордовороты с косой саженью в плечах.
– Горилла, купи свечек, замаслю Господа. А ты, Чеснок, смотри старую доску. Как высмотришь – скажи мне.
Один мордоворот пошел направо и обрел свечек. Другой мордоворот пошел налево и не обрел ничего.
Нафаня без затей двинулся прямо, оттолкнув Марковну:
– С дороги, рухлядь! – Тотчас же мафиоза увидел перед собой, на стене у клироса, знакомый список. Довольная улыбка Нафани цвела до тех пор, пока на его плечо в албанском пиджаке не легла рука – здоровенная, с чистыми подстриженными ногтями.
– Мужик, ты совершил поступок не по совести! Марковна старше тебя в несколько раз! Надыть уважать старость! – внушительно молвил владелец руки. Им являлась широкоплечая, косматая и длиннобородая личность мужеского рода, с ясными очами. Из-за плеча личности выглядывала старуха, с любопытствующим лицом.
– Ага! Истинно! – подтвердила престарелая курица, ожесточенно крестясь.
Бандюг поискал встревоженными глазами братву, и, по ходу, заносчиво выкрикнул:
– Ты кто такой!?
– Я – Амбарыч. Церковный сторож. Извинись перед Марковной, не бери грех на душу!
Подрулили два орангутана, они же «братва».
– Нафаня. За меня поставь! – подал Горилла толстую пачку толстых свечек. Мафиоза облегченно пёрднул и взял пачку обеими руками.
– Нафаня, чё за хрен? – показал на Амбарыча Чеснок.
– Не ругайся в лоне Господа! – немедленно повернулся к мордоворотам сторож. – Я чувствую, мирного разговора у нас не выйдет… Поэтому прошу выйти отсель. На воздухе всё и обсудим.
Марковна безоглядно заспешила на улицу.
Отец Серафим скрылся в алтаре под аккомпанемент ангельского пения. Старушки закрестились ещё истовей. Настал момент раздачи Святых Даров, на языке обывателя «причастие».
– Братва! Заросшего придурка зовут Амбарыч. Чешите с ним на улицу и избейте до потери сознания, – отдал приказ Нафаня. – А я покамест поставлю свечки и сниму со стены рисунок. Я его нашёл.
Мордовороты профессионально взяли Амбарыча под здоровенные локти.
– Урод! Учти, мы этого не хотели!
– Нехорошие вы люди! – сторож укоризненно повёл богатырскими плечами.
Чужие руки соскользнули с Амбарыча, и он неспешно двинулся к выходу из храма. Братва сопровождала его на шаг сзади.
Нафаня невдалеке узрел Канун – прямоугольный столик-подсвечник. И стал маслить Господа свечами.
Спустя 30 секунд
– Урод! Ты куда!? – крикнул Горилла вслед Амбарычу, что также неспешно спустился по паперти и направился к калитке храмового забора.
– Негоже вас учить в святом месте, – бросил через плечо служка.
– Колхозник, ты продолжаешь нарываться! – прошипел Чеснок.
Рядом с калиткой, вне церковной территории, стоял Джип братвы. За машинкой спряталась Марковна.
Сторож обошел Джип и начал основательно засучивать рукава кафтана. Горилла с ходу пнул борзому мужику в низ живота.
– А-ах! – с обидой застонал Амбарыч. – Ты чего беспредельничаешь!? Без предупреждения пинаешь!
– Чеснок! Мой пинок называется «пинок по лобку»! Он несилён, пинковый джеб – на языке бокса. А сейчас я покажу пинковый кросс. То есть пну так, что сломаю Амбарычу лобковую кость!
Чеснок с благодарностью впитывал наставничество Гориллы. Марковна от любопытства зажевала свой носовой платок, вместе с соплями.