– А вы меня, Михал Михалыч, назвали сказочником! – с превосходством заулыбался Нафаня. – Это чё, блин, получается? Только я поставил Чесноку свечку за упокой – он разбился. А Гориллу, вы только вкурите смысл! Самого Гориллу, что гнул у нас руками подковы! – избили в усмерть.
Михал Михалыч послал свой реализм «гулять в садик», а сам нечаянно затянулся тлеющей стороной сигары:
– Чего ты там болтал про свечки? Поставил за здоровье туда, куда ставят за упокой?..
– Ага, – блеснул самодовольной улыбкой Нафаня. – Себе только воткнул в нужный Подсвечник. И то благодаря одной богомольной убогой…
Михал Михалыч проплевался полусгоревшим пеплом:
– А мне!?
– Вам поставил свечу самому первому! Ведь вы – самый лучший главарь мафии из всех главарей, которых я знаю!
Босс шалыми глазами вновь осмотрел синячище помощника под левым глазом.
– Видел остолопов. Но таких, млин… – натурально забздел шеф, вероятно – впервые в жизни.
– Михал Михалыч, не называйте меня остолопом! – ультимативным тоном попросил Нафаня. – Да… я знаю, что я – толстый, некрасивый и не очень умный тип. И у меня писечное недержание по ночам. Но я не остолоп.
Секретарь с печальными глазами побрёл к Офису. Михал Михалыч лирично глянул вслед:
– Пожалеть его, а?
Братья-близнецы Андрюшкины встретились в ресторане «Садко», на Тверской улице. Они съели четыре килограмма еды и выпили два литра пунша. Походя, вспомнили детство и поделились текущей житухой, затем приступили к разговору о насущных делах.
– Это Валера Клюев, – Аристофан передал фотографию брату.
– Вот они какие – везунки! – Нафаня бережно принял снимок.
Мордовороты – Кибалда и Скальпель, в статусе «подчиненных Нафани» – отошли отлить.
– Вот они какие – везунки! – повторил Нафаня, бездумно глядя в чью-то харю за одиноким столиком. Харя принадлежала как раз предмету разговора. Клюев кушал гжельский винегрет и размышлял о том, чем же за него заплатить. Он тупо смотрел в свою тарелку, не видя ничего и никого вокруг.
Нафаня провёл сравнительный анализ обеих харь – на фотке и за одиноким столиком. И понял, что обе физии – это есть одно лицо. Брателло обратился к Аристофану за подтверждением, что тот и сделал. Теперь осталось пленить Клюева и предъявить его бомжу лично, для опознания. Хотя и так всё ясно… Инкассацию Михал Михалыча грохнули дезертиры. Вполне, что Клюев не мочил братву на Помойке. Зато он – стопудово один из дезертиров!
– Нафаня! Мне жалко Клюева! Отпусти его! – вдруг плаксиво попросил армеец.
– Аристофан! Если я не доставлю Клюева к Михал Михалычу – то он отрежет мне половое яйцо! – индифферентно возразил мафиоза.
– Я не хочу, чтобы ты потерял яйцо, – резюмировал армеец, вытирая «мокрые» глаза.
На том и порешили. Нафаня щёлкнул пальцами, и из сортира вернулись мордовороты с косой саженью в плечах, – Скальпель и Кибалда.
Спустя 14 секунд
К одинокому столику подгребли Андрюшкины и мордовороты.
– Твою маму… – Клюев неприлично уставился на братьев-близнецов. Гжельский винегрет был забыт.
– Приветсон, салага, – с пренебрежением сказал Андрюшкин в армейском мундире.
– Я отвезу тебя к Михал Михалычу, щенок. И он будет резать тебе половое яйцо, – беззаботно бросил Андрюшкин в албанском пиджаке.
Клюев вскочил с целью дать драпака. Мордовороты поймали Клюева на пике вскока и внушительно заломали. Интересная пятёрка направилась к выходу. У порога дорогу процессии преградил метрдотель Ханжа.
– Вы не заплатили за четыре килограмма еды и за два литра пунша, – изрек Ханжа, глядя на братьев как на говно. – А вы не заплатили за гжельский винегрет. – Метрдотель погрозил Клюеву скалкой.
– Слышь, перец, ты офонарел? – обомлел от метрдотельской наглости мафиоза.
– Не-а. Офонарели вы, ведь у вас на роже фонарь, – учтиво рассмеялся Ханжа.
Мордовороты знали толк в кабацких шутках и искренне заржали. Армеец глупо улыбнулся – не зная, как реагировать.
– Перец, мы из Мафии! А чувак, сожравший гжельский винегрет – наш пленник!
Кибалда и Скальпель приосанились. Армеец быстренько слинял, от греха.
Ханжа побледнел от страха:
– Пардоньте, не за тех принял! – метрдотель отбил челом и выкинул скалку. – Простите, братва! – поклонился отдельно мордоворотам.
Ханжа отошёл в сторонку, уступая дорогу. Путь продолжили вчетвером.
У двери в Тайную Комнату – подобно кремлёвским курсантам в смысле недвижности – замерли Трюфель и Молоток, – мордовороты с косой саженью в плечах. Этикет церемониала, лично разработанный Михал Михалычем, требовал стоять именно так. А кто стоял иначе – у того резали половые яйца.
Четвёрка подрулила к охране.
– Приветсон, братва! – важно сказал Нафаня. – Я достал нужного Михал Михалычу чувака. Дайте его завести в Тайную Комнату.
– В Тайную Комнату сейчас нельзя. Там… – Трюфель нагнулся к шелудивому уху мафиозы и вдвинул туда шепот.
– Пленник может посидеть пока в Бетонке, – популярно объяснил Молоток.
Разъяснение не вызвало возражений. И вызвать не могло.
– Кибалда и Скальпель! Идём в Бетонку!
Спустя 20 минут
Бетонка представляла собою квадратную цементную коробку без окон, обоев, побелки и мебели. Единственная батарея-радиатор излучала хладнокровное тепло. Под потолком – в пяти метрах от пола – электрическая лампочка без абажура и без света.
Хрен Моржовый пинком загнал Клюева в тюрягу, захлопнул железную дверь и заставил тускло светить лампочку. А сам приставил бычье око к дверному глазку.
Клюев осмотрелся. У дальней стены, спиной к двери, у батареи, спало тело. Солдатик пошевелил его носком армейского ботинка.
– Эй!
Тело замычало и повернуло к Клюеву заспанное лицо.
– Профессор!? – ботинок чуть не провалился от стыда под бетонный пол. И если б пол не был бетонным – то наверняка бы провалился.
– Мафия подстрелила, – Профессор обнажил лодыжку, перемотанную бинтом. – Томка и Фёдор утекли, а я…
Клюев вернулся к двери и залепил глазок слюной. Хрен Моржовый получил приказ войти в Бетонку только в случае начала Атомной войны. Поэтому он вознегодовал за дверями, не смея открыть дверь.
Солдатик присел перед бомжем на корточки, и интимным шепотом спросил:
– Ты был в Тайной Комнате?
– Да… – Леденящий страх сковал суставы и эмоции Профессора. Клюев крякнул и дал сокамернику пощечину. Это помогло, – бомжеский испуг исчез, а дезертир озвучил чарующий план:
– Профессор! Отодвинь задницу от стены. Я достану из-за батареи револьвер системы «Кольт». Потом ты стучишь в дверь с криком: «Братва! Началась Атомная война!». Заходит Хрен Моржовый, я его убиваю выстрелом в глаз, и мы валим в пампасы.
– Привет-привет, мой юный гусь! Я одиночества боюсь! – от души поржал Профессор. Однако под укоризненным Клюевским взглядом зад от радиатора он всё-таки отодвинул.
Валера пошарил за батареей и вытащил из-за неё револьвер «Кольт». В барабанном гнезде желтел один боевой патрон.
Профессор впал в шок. Шок не помешал извиниться за недоверие, выраженное в грубой циничной форме.
Где-то за храмом слышался пружинистый стук топора о дерево. Михал Михалыч услышал звуки, как только вылез из своего лимузина с помощью Ливера. Босс и его охранник прошли в храмовую калитку, обогнули здание церкви и очутились в глубине двора. Там Мафия увидела широкоплечую, косматую и длиннобородую личность мужеского рода, с ясными очами. Голую до пояса – грудь и живот покрывали густые заросли волос с капельками пота.
Амбарыч воткнул топор в чурку, разогнул спинушку, очи лучились васильковым благодушием:
– Здравствуйте, люди!
Михал Михалыч сделал Ливеру удерживающий Жест, а сам выступил вперед:
– Ты – Амбарыч?
– Я – Амбарыч, мил человек.
– Бери ключи и отпирай храм! Там висит моя доска, я её забираю!
– Вы – грабители? – церковный сторож не очень охотно похрустел силушкой.
– Нет! Грабители грабят. А я намерен забрать то, что моё.
Служка недовольно закряхтел:
– Намедни отец Серафим имел со мной долгую беседу. Назвал меня мракобесом и инквизитором. Если я вам набью сейчас мордени, то батюшка может не по-децки осерчать. Но… я ж не виноват, что богохульники сами ко мне липнут!
– Амбарыч! Открывай храм или потеряешь половое яйцо!
Сторож, не торопясь, надел кафтан и засучил рукава. Михал Михалыч сделал Ливеру приглашающий Жест. Мордоворот встал в боксёрскую стойку. А Амбарыч, изловчившись, схватил его двумя руками за ноги – как дубину, и с размаху ударил этой «дубиной» Михал Михалыча. Опытный главарь Мафии успел присесть, и Ливер ударил воздух, а потом Им стукнули о землю.
Сторож отряхнул по-мужицки руки, в упор глянул. Обычно после демонстрации силы наступала сила демонстрации: ещё не поверженный противник убегал. Только с Михал Михалычем это обломилось – он выдернул из кармана револьвер:
– Ты откроешь храм, Амбарыч! Или отстрелю тебе половое яйцо!
Сторож испугался и зажал промежность обеими руками. Вдруг за спиной Шефа прозвучала просьба:
– Эй, чувак, брось пушку! В противном случае стреляю на счёт «два». Раз!
Босс медленно бросил револьвер на землю и быстро поднял руки вверх.
– Поверни морду к нам!
Михал Михалыч развернулся задом к Амбарычу. Встревоженным глазам мафиози предстали двое полицейских парней в штатских бушлатах: помоложе и постарше.
Старший держал табельный пистолет, а у младшего в руке был пластиковый Пакет – вроде тех, с которыми студенты ходят на занятия, таская в них учебники и тетрадки. Пакет отливал бирюзовым фиолетом и брякал железом при каждом движении.
– А, Свинук! – поморщился главарь Мафии.
– Михал Михалыч! – радостно воскликнул полицейский с пистолетом. – То-то, смотрю, тачка у ограды знакомая. Теперь не отвертишься!