склонность, хотя я только что дал ей еще больший повод для озабоченности по поводу моего психического состояния!
С другой стороны, если она на самом деле исчезала, то куда? Чем занималась в течение двенадцати часов?
Более того, становилось очевидно, что она не стремилась ни от чего убежать. Ведь если бы Это Нечто захватило ее в свои тенета и сейчас просто ослабило хватку, то Джинкс не вела бы себя так, будто ничего не произошло.
В тот день после полудня я провел полчаса в буфете, глядя на чашку остывшего кофе и пытаясь смириться с тем, что идея исчезновения Джинкс — всего лишь еще одна галлюцинация.
— Похоже, ты над чем-то важным размышляешь!
Вздрогнув, я поднял глаза и увидел Чака Уитни. Я понял, что он уже некоторое время стоит рядом.
— Так, решаю рутинные проблемы, — пробормотал я.
— У меня в отделе торчит этот парень — Хит. Никак не могу от него отделаться!
— И не пытайся. А то пойдешь наперекор Сискину. Но если Хит начнет тебе мешать, дай мне знать.
— Вот я и даю. Я там собираюсь устроиться поудобнее в кресле для сопереживательной связи с нашей контактной единицей. А Хит требует билет в первый ряд, чтобы посмотреть, как я это осуществляю.
— Тогда тебе, наверное, придется дать ему один билет.
Озадачившись, Чак спросил:
— Ты хочешь, чтобы я просветил его на тему того, как наша система работает?
— По собственной инициативе ничего ему не рассказывай. Но как мы сможем избежать его вопросов — я тоже не знаю. Для чего тебе сопереживательная связь с Эштоном?
— Я решил, что надо посмотреть — как он там, успокоился или нет?
Через десять минут я вернулся к себе и сел за стол. Рассеянно глядя на лист промокательной бумаги, я взял ручку, и моя рука механически задвигалась, воссоздавая рисунок Фуллера, изображавший Ахиллеса и черепаху.
Наконец я выпустил ручку из пальцев и принялся изучать свое незатейливое произведение. То, что имя Зенон означало 3. Но, было более чем очевидно. Особенно когда Зау Но стерли из памяти машины как раз перед тем, как я смог до него добраться.
В фундаментальном смысле парадокс Зенона представляет собой тезис о том, что всякое движение есть иллюзия. И для меня не потребовалось много времени, чтобы осознать: всякое движение — иллюзия — в искусственном мире симуляторной электронной системы.
Содержал ли рисунок еще какое-нибудь другое скрытое послание? Вот Ахиллес, он находится в ста футах от черепахи, и оба пребывают в движении. Но к тому времени, когда этот древний грек пробежит эти сто футов, черепаха продвинется вперед, скажем, на десять футов. Пока Ахиллес, в свою очередь, покроет эти десять футов, его соперница проползет еще один фут. Бегун покроет эту дистанцию в один фут, но только чтобы обнаружить, что черепаха тем временем проползла вперед на одну десятую фута. И так далее, ad infinitum.[4]
Ахиллес никогда не сможет догнать черепаху.
Означал ли рисунок Фуллера бесконечный процесс? В моей памяти всплыло высказывание Фуллера, которое он сделал несколько месяцев назад: «А правда, было бы интересно, если бы одна из наших реактивных единиц вдруг решила бы построить полный симулятор социальной среды?»
Специальная дверь для персонала резко открылась и громко ударилась о стену. Я повернул голову, чтобы посмотреть — кто же это распахнул ее с такой силой.
На пороге стоял Уитни, пошатываясь, хватая ртом воздух и нервно оглядываясь назад, в коридор.
— Чак! — крикнул я. — Что случилось?
Он вздрогнул от звука моего голоса и привалился к стене. Затем, очевидно сделав колоссальное усилие, чтобы собраться с духом, замедлил дыхание и остановил бегающий взгляд.
— Ничего, мистер Холл. — Он боком начал продвигаться к двери приемной.
Но Уитни никогда не называл меня «мистер Холл».
Я сделал шаг по направлению к нему, и в его глазах появился ужас; Чак рванулся к двери. Я прыгнул и успел к двери первым. Уитни выругался и бросился на меня с кулаками, но я вовремя увернулся от удара, ухватил его руку за запястье и заломил за спину.
— Отпустите меня! — дико завопил он.
Все мгновенно прояснилось.
— Вы — Фил Эштон! — прошептал я.
— Да. — Он обмяк. — Мне это почти удалось. Боже, у меня почти получилось!
Он сумел вывернуться и снова напал на меня, нанося удары кулаками и царапаясь. Я нанес ответный удар, вложив в него свою силу. Затем поднял неподвижное тело с пола и перенес на диван.
Сев за стол, я связался с контрольным отделом по внутренней связи.
На экране появился один из ассистентов Уитни; на заднем плане виднелось недавно использованное кресло и шлем для сопереживательной связи.
— Да, мистер Холл?
— У вас там все нормально?
Он немного помолчал, задумавшись.
— Да, сэр. А что?
— Мистер Уитни есть поблизости? — Я взглянул на Чака, то есть на тело Чака, которое все еще лежало без сознания на диване.
— Нет. Но он только что закончил сопереживательную связь с Эштоном.
— Как он себя вел после сеанса?
— Да вроде бы нормально. — Затем он добавил: — Вообще-то он не записал свой доклад о сеансе на магнитофон!
— А еще было что-нибудь необычное?
Ассистент выглядел смущенным.
— Да, действительно, у нас возникла небольшая проблема с Хитом. Решил, видите ли, помочь применить свои грошовые способности за пультом модулятора.
— Он выложился больше чем на грош; помог нам на славу, ничего не скажешь. Нахимичил с регулятором усиления и устроил взаимную замену личностей. Сейчас в моем офисе сидит Эштон. Уитни застрял там, в симуляторе. Бери с собой двоих ребят и дуй сюда! Быстро!
Я встал рядом с Эштоном, рассматривая обмякшее лицо Уитни и с бьющимся сердцем надеясь, что процесс обратной замены личностей пройдет успешно. В молекулярных структурах клеток мозга Уитни произошел катаклизм. Паттерны, сформировавшиеся там в течение всей его жизни, были сметены и восстановлены в запоминающих цилиндрах нашей контактной единицы. В то же время все данные из цилиндров Эштона внедрились в клетки мозга Уитни.
Только успех обратного процесса мог вернуть Чака обратно.
Уитни, вернее, Эштон пошевелился и открыл глаза.
— У меня почти получилось, — всхлипнул он. — Я почти сделал первый шаг.
Дрожа всем телом, он поднялся с дивана.
— Вы не можете отправить меня обратно!
Я схватил его за плечи, чтобы он не трясся.
— Все будет хорошо, Фил! Мы собираемся отменить систему контактных единиц. Мы вас переориентируем. Потом вы даже не будете знать, что ваш мир нереален.
— О господи! — причитал он. — Я так не хочу! Я не хочу не знать! И знать тоже не хочу!
Я насильно усадил его на диван. Но Эштон тут же снова вскочил на ноги.
— Здесь, наверху, — прокричал он, — я на один шаг ближе к настоящей реальности! Ты должен отпустить меня, чтобы я отыскал материальный мир!
— Что ты имеешь в виду? — спросил я, лишь бы с ним поговорить. Я подумал, что, если мне не удастся провести его через это испытание с надлежащей осторожностью, он может совсем потерять рассудок и его придется стереть из памяти симулятора.
Эштон истерически захохотал:
— Ты — круглый дурак! У тебя дела еще хуже, чем у меня. Уж я-то знаю, что к чему. А ты не знаешь!
Я встряхнул его:
— Прекрати сейчас же, Эштон!
— Нет. Лучше ты прекрати! Это ты должен проснуться от своего сладкого сна о реальности! Я солгал. На самом деле я разговаривал с Зау Но перед тем, как его убрали из системы. Да только я не стал ничего рассказывать, потому что боялся: ты можешь совершенно обезуметь от ярости и уничтожить свой симулятор!
Я весь напрягся:
— Что сказал Зау Но?
— Тебе ведь неизвестно, каким образом он понял, что его мир — это мир искусственный, да? — Эштон хохотал истерично-торжествующе. — Это твой друг доктор Фуллер ему все рассказал! О нет, он не делал этого напрямую. Лишь ввел данные в подсознание Зау Но, где, как он надеялся, ты их найдешь. Однако те данные не задержались в дополнительных цилиндрах Но. Они просочились. И тогда Но использовал эту информацию, приложив к своему миру.
— Какую информацию? — грозно спросил я и снова встряхнул Эштона.
— А такую, по которой твой мир тоже не существует! Это просто система виртуальных процессов в симуляторе! Этот мир — не более чем отражение неких более масштабных симулектронных процессов!
Он одновременно всхлипывал и смеялся, а я лишь стоял, словно парализованный.
— Ничто! Ничто! — бесновался Эштон. — Мы — это ничто, и ты, и я. Только триумф чудес электроники, виртуальные создания, тени! — Он снова вскочил на ноги. — Не надо отправлять меня обратно! Давай будем действовать вместе. Может быть, в конце концов мы сумеем прорваться в абсолютную реальность! Ведь я продвинулся на один шаг вверх, ведь правда же?
Я нокаутировал его во второй раз. Не потому, что Фил Эштон вышел из-под контроля. Только потому, что сообщенная им информация прозвучала как грубая насмешка, как низменное издевательство. Но чуть позже, глядя невидящими глазами сквозь неподвижное тело Чака Уитни, лежащее на ковре, я почувствовал, как некий внутренний голос, обычно столь невозмутимый, срывается на крик: все это — правда!
Все обстоит в точности так, как утверждал Эштон.
Я и все, что меня окружает: каждый глоток воздуха, каждая молекула в моей вселенной — это всего лишь искусственная реальность. Это имитируемая среда, смоделированная, сконструированная в каком-то гораздо более обширном мире, в мире абсолютного существования.
Глава 10
Эта ужасающая концепция сотрясала рассудок. Каждый человек и предмет, стены вокруг меня, земля под ногами, каждая звезда, бесконечный космос — все это представляло собой не что иное, как хитроумную конструкцию. Виртуальная среда. Симулектронное мироздание. Мир эфемерной иллюзии. Отрегулированное взаимодействие электронных потоков, мчащихся через ленты и цилиндры, перескакивающих с катодов на аноды, ускоряемых с помощью модуляторов.