Когда мы сокращаем дистанцию, я могу видеть, что зеленокожие вооружены разнообразными грубыми пушками и здоровенными тесаками ближнего боя. Вспышки выстрелов оттеняют массу орков, серебряные блики отражаются на их клинках, любовно заточенных, чтобы пробивать плоть и кость одним ударом. Когда до зеленокожих остается двадцать метров, я выбираю одного для атаки и вытаскивая с пояса нож. В большинстве своем они одеты в черный, драный мех, сшитый в безрукавки, белые росчерки намалеваны ни их широких плечевых пластинах и грубо сбитых нагрудниках, на которых остались вмятины и трещины от предыдущих сражений. Я с ужасом замечаю, что с пояса моего противника свисают две человеческие головы, через безжизненные глазницы продеты крюки для мяса. Чужак, кажется, читает мои мысли и его красные глаза блестят, когда мы сближаемся. Все и всё забыто, и я концентрирую свое внимание на орке, отмечаю груды мышц под мехами, рваный шрам на широком подбородке проходит через его клыкастую пасть, и заканчивается на левой щеке, задевая его свиной нос. Его кожа темно-зеленая, усеяна шрамами и бородавками, она явно непроницаема для жгучего холода, который убил бы человека. Он открывает полную желтых клыков пасть и что-то ревет, эти клыки могут за один укус разорвать мышцы и раздробить кости.
Когда остается пять метров, он поднимает громадный пистолет и стреляет, но пуля проходит мимо, с визгом пролетая рядом с моей головой, как минимум в полуметре слева.
В правой руке у него клинок, похожий на тесак мясника, размер лезвия потрясает, оно с легкостью может быть длинною около метра. Он отводит назад тесак и машет им, целясь мне в грудь, но я ныряю влево, нога соскальзывает в снеге, и клинок дугой проносится мимо. Я делаю выпад ножом, но орк с легкостью отбивает его своей сильной рукой, одновременно с этим рубя сверху вниз тесаком. Я еще раз изгибаюсь в сторону, хотя не достаточно быстро, грубый колун срезает полоску с левого рукава шинели. Холодный воздух задувает в руку, и моя кожа покрывается мурашками от холода, но я не замечаю этого и поднимаю пистолет, целясь ему в морду. Он ныряет, чтобы уклониться от выстрела и попадает прямо на мой нож, которым я бью снизу вверх, лезвие погружается ему в грудь, я со всей силы проворачиваю его и темный, почти черный и очень густой поток крови обливает белый снег и мои ноги.
Я отшагиваю, и еще один орк прыгает на меня, два зазубренных ножа сверкают в холодном свете. Разряд из лазпистолета попадает ему прямо в левый глаз, разрывает затылок и отшвыривает существо на снег.
Пол отбивается от орка своим крюком, разрывает ему живот наконечником и отпрыгивает, когда тот бьет кастетом, оснащенным парой коротких лезвий. Я разворачиваю нож и бью в шею орка, чувствую, как она отскакивает от толстого хребта, но прорывает глубокую рану в основании черепа. Орк попадает в меня тыльной стороной руки, сбивает на колени и, рыча, разворачивается, из открытой раны брызжет кровь. Разбрасывая снег, он бьет ногой, металлический мысок ботинка попадает мне в бедро, практически ломая кость. Сверкает крюк Пола, и разрезает пасть орка, разрывая щеку. Отплевывая кровь и зубы, зеленокожий поворачивается к Полу, но его следующий замах дробит нос орка, наконечник врезается в ноздрю, раздирая морду, и погружается в мозг. Падая на землю, орк спазматически дергается, но ни один из нас не тратит на него ни секунды, поскольку сразу же осматриваемся, как идет сражение. Большинство орков отступает к первой траншее, сметенные контратакой гвардии. Несколько остались драться, но их безнадежно превосходят численностью и быстро сокрушают. Сотни зеленокожих тел и еще больше людей, лежат искалеченные и разорванные, взбитый снег красен от крови. В местах самых ожесточенных схваток лежат грудами по пояс оторванные конечности и обезглавленные тела.
— ПОДЛОВИТЬ, это самый простой трюк, — говорит Пол, когда я описываю бой с первым орком, вместе с остальными мы рухнули от усталости в траншею, — я думал, орки умнее и не могут попасться на такую прямолинейную уловку.
— Самый старый трюк в кровавой книге, — подает голос Поливикз, очищая свой штык снегом.
— Да, простейший из трюков… — бормочу я про себя, беспокойные мысли начинают изводить мой разум. Я оглядываюсь в поисках Полковника и вижу его чуть дальше в траншее, он разговаривает с Гривсом и Экулом. Расталкивая в стороны, я остаюсь глух к стонам и стенаниям раненных, через усталых гвардейцев я проталкиваюсь к нему.
— Сэр! — зову я Полковника, когда он собирается уходить.
— Да, Кейдж? — резко спрашивает он, разворачиваясь на месте.
— Я думаю, нас облапошили, сэр, — быстро отвечаю я, оглядываясь, чтобы посмотреть, чем там заняты орки.
— Облапошили? — спрашивает стоящий рядом с Полковником Гривс, его лицо излучает недоверие. — Что ты имеешь в виду?
— Это атака — уловка, диверсия, — торопливо объясняю я, размахивая руками, пытаясь передать внезапно охватившее меня чувство безотлагательности, — теперь, когда я думаю об этом, это имеет смысл. Они пересекли равнины с поддержкой от основной армии, а затем разделились.
— Что за чушь ты несешь? — требует ответа Гривс. — Возвращайся в строй.
— Подождите секунду, полковник, — говорит Экул, выходя из-за полковника и пристально глядя на меня, — Диверсия для чего, Кейдж?
— Это не основная армия орков, это диверсионная атака, чтобы одурачить нас и задержать тут, пока основные силы обходят нас, — я быстро излагаю свои мысли, мой разум мчится по последствиям сложившейся ситуации.
— Может быть ты прав, — кивнув, отвечает Полковник, — эта армия мало похожа на ту, что была в докладах. Я думал, это может быть просто авангард.
— Куда еще они могут пойти? — презрительно спрашивает Гривс, — Экул сказал, что ни один человек не может пережить переход через другие места в этом регионе.
— Ни один человек, сэр, — соглашается Экул, — но слова лейтенанта имеют смысл. Мы не бойцы. И возможно, что орки могут проложить другой маршрут к заставе Эпсилон, обойдя вокруг по другой долине.
— И что мы можем с этим поделать? Наш приказ был сдержать этот проход, — упрямо гнет Гривс, — а Кейдж, возможно, ошибается.
— Все еще есть такая вероятность, — отвечает Полковник, пока он думает, его глаза прищуриваются, — ты и твой полк продолжат держать этот проход. Остатки моих сил не очень-то эффективны. Мы должны отправиться на заставу Эпсилон и предупредить их.
Во мне воспрянула надежда при мысли о возвращении на Эпсилон. Гораздо легче выжить в осаде, чем в открытой схватке. К тому же, мы будем внутри, а не в этих Императором забытых снегах и холоде.
— Мои горные бойцы могут двигаться гораздо быстрее, — подсказывает Экул, круша мои надежды, — и мы знаем местность лучше.
— А может быть лучше вам и вашим скаутам присмотреть за главной армией? — предлагаю я, шустро придумывая и стараясь не показывать отчаяние голосом.
— Они снова идут! — раздаются крики офицеров из траншеи ниже.
— Мы уходим сейчас же! — решительно заявляет Полковник. — Пакуй какую сможешь провизию, Кейдж и собирай бойцов сюда.
ПЯТЬЮ минутами позже, выжившие штрафники "Последнего шанса" собираются вокруг меня, складывая все, что можно в пару саней для плугфутов. Ветер снова поднялся и разбрасывает вокруг нас снег, сквозь него слышится грохот автопушек и треск лазганов бойцов Гривса, пытающихся сдержать орков, рвущихся к передней линии. В снегах появляется Полковник.
— Вы готовы? — спрашивает он, оглядываясь через плечо на окопы в нескольких десятках метров от него. Мимо свистит шальная пуля орков, но не настолько близко, чтобы волноваться. Вскоре показывается Гривс, протопав через снега, он встает перед Полковником, уперев руки в бока.
— Вы не подчиняетесь приказам, Шеффер, — горячо начинает Гривс, осуждающе тыкая пальцем в Полковника, — вы оставляете свою позицию.
— Если у вас будет возможность, идите за нами, — спокойно отвечает Полковник, игнорируя обвинения.
— Ты — трус, Шеффер, — возражает огромный офицер, тыкая в грудь Полковника пальцем, — ты не лучше, чем возглавляемое тобой отребье.
— Прощайте, полковник Гривс, — коротко отвечает Полковник, и я точно знаю, что он сдерживает себя, — возможно, мы больше не встретимся.
Пока мы пробираемся по снегам, Гривс продолжает проклинать нас, Франкс и Лорон ведут плугфута впереди, Полковник ведет заднего.
БЛИЖЕ к вершине хребта ветер стал по-настоящему свирепым, он умудряется добраться до моего лица, несмотря на подбитый густым мехом капюшон шинели. Всего лишь через пару километров мои ноги уже начинают уставать. Не говоря ни слова, Полковник жестоко подгоняет нас, одаривая просто уничтожающим взглядом тех, кто колеблется или отстает. Я тащусь вперед, сконцентрировав все свои мысли на подъеме ног и следующем шаге, мои глаза уставились на спину Лорда передо мной, позволяя разуму блуждать вне этой планеты.
Вскоре свет начинает меркнуть, солнце садится за горы и окрашивает вершины в красное. Это могло быть прекрасным зрелищем, если бы я не видел снег в долине, залитый красной и черной кровью. Теперь же закат напоминает мне об отрубленных конечностях и обезглавленных телах. Теперь, кажется, что все вокруг облито кровью.
Я смотрю на детей и они напоминают мне груды крошечных тел, которые мы нашли в Равенсбросте на Карлилл Два. Каждый раз, когда я думаю о чем-то вроде цветов, я просто вспоминаю Ложную Надежду и чуждую тварь в Сердце Джунглей. Солнечный день возвращает меня к сокрушающему жару пепельных пустошей Гаталона, где двести человек утонули в перемещающихся дюнах из пепла, разъедающая пыль разлагала их тела, даже пока их засасывало. А что касается любых жуков, думаю, вы понимаете, о чем они мне напоминали. Нигде во вселенной не осталось ничего приятного для меня, кроме компании приятелей "Последнего шанса" и эти момент случаются все реже и реже. Почему все напоминает мне о войне и поле боя? Полковник осознает это? Было ли это частью наказания — отобрать у тебя все? Все мои приятные мечтания были разорваны на части за прошедшие три года. Когда я вступал в Гвардию, я думал, что смогу что-то изменить. Ха, какая ирония. Я видел битвы, где за одно утро умирали десятки тысяч человек, ракеты и снаряды падали, словно взрывчатый ливень час за часом. Я застрелил, задушил и зарезал больше врагов, чем мог вспомнить. Для меня не осталось о