вляются средством от ошибок, наоборот, самые чудовищные ошибки совершались как раз по глубокому и зрелому размышлению. И что тогда остается? Я убедился, что лучше всего надеяться на наитие.
Наитие — это то ли от Бога, то ли от других Высших сил, которые люди именуют Господом, какая тут разница? Очень часто, пропуская подсказку свыше, ты поступаешь по зрелому размышлению. И все правильно, и расчеты верны, а дело не складывается. А поступи по первому наитию, по звуку Божию, кто знает…
Однако, как говаривал старец Макарий, в этом деле главное отличить наитие Божие от шепота сатанинского…
— Сынок… А что ты тут сидишь? Я зову тебя, зову… Хоть бы рядныну[14] постелил, простудишься ведь.
Я несколько очумело осмотрелся по сторонам, вспоминая, что я, где я, и как все это происходит. Я лежал на берегу реки, недалеко от скамеечки, на которой курил самосад, но почему-то не заметил нигде остатков «козьей ножки». Может, и не курил я вовсе?
— Разморило что-то на солнышке, теть Маруся, вот и залег, спасибо, что подняли…
Я осмотрелся. На скамеечке лежала тетрадка и ручка. Оставалось только взять их.
— Ага, а то мог бы сонячный[15] удар заработать… Мне тут по хозяйству впоратысь надо, поможешь?
— С удовольствием, — ответил я искренне.
Я человек городской и никогда раньше к земле не прикасался. Это только тут, у тети Маруси в селе, я как-то незаметно стал приобщаться к труду у земли. Обычно я жил у тети Маруси ровно месяц. А за месяц хочешь-не-хочешь, а чему-то да научишься. Частный дом — он ведь требует каждодневного приложения сил. Вот и получается: в один день гвозди позабивал, в другой — какой-то мелкий ремонт сделал, то воду организуй, то травы накоси, то замешай варево птицам в летней кухне. Я не говорю о саде и огороде, которые постоянно требуют рук.
Как ни странно, но эта работа у земли меня не напрягала. Наоборот. Мне становилось легче, когда я приходил очумело уставшим под вечер, и, приняв положенных сто грамм самогона, засыпал безмятежным сном младенца. Но сегодня, не смотря на отличный ужин и принятый алкоголь, заснуть сразу не удалось.
Я пытался понять, что со мной произошло. Что это было. Сон? Но почему я очутился именно в той квартире, которую снимал в Городе ровно полтора года назад? Там даже ковры были те же. И холодильник, с чуть облупленными гранями, которые начала уже подтачивать ржавчина и который иногда покусывался электрическими разрядами, тоже был оттуда.
Сон? Но почему я не помню, как я ложился в траву? Солнечный удар? Но мне было бы плохо, а так я встал, как огурчик. Махорка? А это идея… Может, самосад оказался каким-то слишком ядреным? Или вообще Маланка какой травки в махорку подсыпала, с нее-то чего возьмешь?
Я вспомнил, как в студенческие годы как раз на рождество мы с ребятами и девчатами в общаге решили кутю[16] заварить. А поскольку я тверже всех держался на ногах (пили мы, простите, праздновали, уже третий день подряд), то и достать компоненты на кутю (а именно мак), досталось тоже мне. Через четверть часа моя опухшая морда с трехдневной небритостью уже нависла над какой-то старушкой — божьим одуванчиком, которая торговала как раз в тех рядах, где обычно можно было купить семена мака.
— Бабуль, маку продай… — говорю я старушке, старательно выворачивая морду в сторону, чтобы не свалить старушенцию с ног мощным таким перегарищем. Старушка начинает мяться, смотреть то в одну сторону, то в другую, то на щетинистый подбородок вашего покорного слуги и тут же разряжается убийственной фразой:
— Сынок, мака, которого тебе надо, у меня нет. Иди себе…
И повернулась к товаркам лицом, а ко мне, так сказать, тылом. Ничего не сообразив (все-таки похмелье — дело тонкое) я потащился в общагу и передал ребятам наш диалог в лицах и слово в слово. Хохот стоял дня три и нешуточный.
А на базар мы отрядили Светика, которую отмыли и намакияжили, она же вернулась со стаканом мака, оный потом и пошел на кутю.
Я аккуратно вытряхнул махорку из пакетика на стол и под светом настольной лампы старательно изучил продукт.
Нет. Натуральный табак и никаких дополнительных присадок в нем не наблюдалось. Никакой тебе травы-муравы, никаких семян, зерен, вообще ничего, что вызывало бы хоть какие-то подозрения. Значит, сморил меня здоровый детский сон, только-то и всех делов.
Я зевнул, почувствовав, что пора уже отходить ко сну, но тут рука моя, когда тянулась к кнопке настольной лампы, непроизвольно задела краешек открытой тетрадки. Почему-то она открылась как раз на последней записи. Рука повисла в воздухе. Мгновение. Еще одно. Еще. Наконец, когда рука налилась свинцом, опустил вниз. На тетрадку. Перевернул листок. Пересчитал листки — они все до единого были на месте, следовательно, никто ничего не вырывал. Вот и первая запись про приход… Что за шуточки! Что за хрень!
Моей последней записи не было, а на листке моим почерком значилось:
«14-е июня. Приход: „Контекс“ — 4890 грн. Расход: банковские услуги — 70 грн., ноутбук — 4770 грн., менеджеру на чай — 10 грн., такси — 40 грн.»
Глава десятаяНе паникуй!
У меня под руками не было «Путеводителя по Галактике для путешествующих автостопом», но слова «НЕ ПАНИКУЙ!» тут же возникли перед моим внутренним взором и не исчезали почти до самого утра. Тем более, что заснул я тоже почти под самое утро.
Я прекрасно понимал, что со мной происходит что-то не то. Не мог же я сам себе напаскудить… или это мое уставшее подсознание выбрасывает какие-то нелепые фортели? В результате я был совершенно растерян. Наверное, именно эта моя растерянность, именно эта моя сосредоточенность на второстепенной (по сравнению с добыванием финансов, расчетами с кредиторами и прочими обязательствами) проблеме и помогла мне выкарабкаться из всего того дерьма, в которое я вляпался…
Размышляя над всем происшедшим, я успокоился на том, что именно я, подсознательно, сам вчера расписал в тетрадке именно так, подробно, акт покупки ноутбука, а то, что сон (сон ли?) подтвердил «длинную» версию расходов, это и есть подтверждение тому, что все было так и никак не иначе.
Выстроив столь зыбкую систему предположений и допущений, я сумел-таки заснуть, как ни странно, ночью мне ничего не снилось, да и проснулся я отдохнувший и свежий, хотя ожидал от себя поутру состояния «выжатого лимона». А это означало, что я не паникую, и с психикой у меня все пока что в порядке.
Было обычное сельское раннее утро. На кухне кипел чайник. Тетя Маруся никогда не варила кофе, пила только чай и травяные настои. Ванюша, ее сын, приобщился к городской культуре кофепития, а потому в его сельской хате была даже глиняная турочка — мой подарок на день рождения. Это произведение искусства я привез из Рахова за два года до его смерти. Турочка была действительно произведением искусства: сделанная из светлой глины, она имела лепной орнамент, изображавший виноградные лозы, в таком же орнаменте были и две чашечки, с которыми турочка составляла комплект. В такой турочке было очень приятно варить кофе, правда, поначалу надо было привыкнуть: глиняная посуда медленнее нагревалась, по сравнению с медной туркой, а вот тепло хранила подольше. Пока привык, кофе два-три раза сбегал, но потом приноровился и никакой другой посуды для варки кофе не признавал.
На кухне вскипал чайник. Тетя Маруся, как всегда, «поралась» по хозяйству, так что кухня была пустынна. Турочка стояла на своем месте. Я всполоснул рабочий инструмент колодезной водой. Что ни говори, а вкус кофе во многом зависит именно от качества воды и способа приготовления. Кофе был в герметичной банке — остался еще с моего прошлого приезда. Я насыпал три ложечки в турку (обычная норма). Тут как раз вскипел чайник. Тетя Маруся по утрам пила травы. Белый эмалированный заварочный чайник был уже подготовлен: он был с чистой белоснежной тряпицей, в которую заботливые руки уже аккуратно насыпали ароматные травы. Эти травы тетя Маруся собирала сама. Говорила, что они никакие не лекарственные, просто аромат их как раз такой, как ей нравится больше всего. Я придержал тряпицу по краям и залил заварочник крутым кипятком. Расправил тряпицу и накрыл заварочный чайничек крышечкой. Теперь чай должен был пол часа настояться и только после этого становился годным к употреблению. Оставалось только снять крышечку и аккуратно вытащить тряпицу с настоявшимися травами, а в чайничке оставался крепко запаренный травяной настой. Я прогревал турочку с кофейным порошком и сахаром на огне, пытаясь уловить момент, когда надо будет вливать горячую воду, когда тетя Маруся зашла на кухню, увидела меня, поздоровалась, потом заметила, что травы уже запарены, улыбнулась, поинтересовалась, как мне спалось. Я ответил, что хорошо, а вот про вчерашнее происшествие умолчал: слишком уж оно мне казалось незначительным и не стоящим пристального внимания.
Завтрака ждать надо было чуть больше часа. Подумав, что терять время есть превеликая глупость, я снова взялся за заветную тетрадочку и записал:
15-е июня. Приход от Валентина 2000 у.е. обмен по курсу (тут радио проскрипело, что курс упал на две копейки) 4.87 — это выходит 9740 грн. Положил на свой счет. А теперь посмотрим, сколько смогу снять со счета. Получается 9640 грн. Прекрасно. Кстати, надо было заполнить холодильник. Это верно. Да, я должен Валере Локницкому 1900 баксов… это получается… Это получается, что я смогу их ему отдать. Так и запишем. Расход: Локницкому 1900 у.е., остальное — продукты.
Я подумал, что сейчас что-то случиться. Но ничего ровным счетом не произошло. Я не падал ниц, не терял сознание, не перемещался в параллельный мир и за мной (что было особенно обидно) не прилетели инопланетяне. Но вот почему-то на душе стало чуть-чуть поспокойнее. Это не было ощущение того, что я снял с себя часть груза — это было ощущение того, что что-то важное происходит. И это что-то важное успокаивало меня самим фактом своего происхождения.