В общем, мобилизовал я свои юридические познания, прошелся по кое-каким справочникам, нашел информацию. И дело, которое адвокат спустил совершенно на тормозах, стало рассыпаться. В этом мне помогли и кое-какие знакомства, не буду этого скрывать. Да и потратиться пришлось. Я тогда дал Ванюхе небольшую сумму денег, потом еще, потом получилось, что почти все расходы (в особенности «левые») тоже легли на мои плечи. Менты состряпали дело настолько грубо, что суду не оставалось ничего, кроме как признать Ивана невиновным. Ему дали полгода условно и зачли все те пять месяцев, которые тянулась волокита с их милицейским «разбирательством».
Я помню, как его освободили из под стражи прямо в зале суда. И как плакала его мама, понимая, что сыночка не посадят на долгих четыре года, которые выпрашивал по статье прокурор. Мама Ванюхи, тетя Маруся, женщина пожилая и набожная, плакала, не стесняясь своих слез, а я стоял в стороне от этого, не понимая, что сделал что-то важное, доброе, не понимая вообще, почему так счастливы эти люди, ведь Вано так и не оправдали. Адвокат, молоденький парень, явно только-только из юридического, тряс мне руку, говорил какие-то смешные слова, но они отталкивались от моего сознания и не застревали в мозгу, в котором стояла только одна картина: пожилая женщина, которая обнимает сына, и по лицу которой катятся слезы.
Глупо, сентиментально, некрасиво. А, самое главное, я так и не уверен, что получилось правильно… Через полтора… да, ровно через полтора года Иван возвращался из командировки. Он курьерствовал, вез большую сумму налом, спешил. Шефы постоянно названивали ему по мобильному — им позарез нужны были деньги. На скорости в сто пятьдесят километров в час он на довольно паршивой дороге очень неудачно попал в яму. Рулевое тут же заклинило, машину вынесло с дороги, развернуло и ударило об столетние тополя, росшие по обе стороны дороги. Иван был не пристегнут и скончался на месте. Хотя, как понимаю, его бы ремень не спас. С тех пор раз в году я ездил в Приполье. Жена постоянно ворчала, но все ее попытки не пустить меня или поехать со мной решительно пресекались. Это было только мое дело, только моя память, только моя совесть.
Что оставалось делать? Я добрался до станции метро, нырнул в холодное чрево подземки, совершил пересадку и вскоре оказался около стоянки маршруток. Две маршрутки на Приполье я пропустил: слишком противными показались мне морды водителей, обычные наемники. Третью маршрутку вел именно тот, кто был мне нужен: сразу видно, что не наемная сила, а хозяин, упитанный, уверенный сельский мужик, основательный, неторопливый, с густыми усами на гладко выбритой физиономии и небольшим брюшком бюргера-юниора. Он был не из тех, кто покупает маршрутки десятками и ставит их на самые выгодные точки в городе, этот заработал своим горбом, вот как к машинке относится уважительно, она для него, как для обычного сельского жителя корова — кормилица. Значит мне к нему, родному.
— Здравствуйте! — здороваюсь. Мужик поднимает на меня глаза и вытирает руки, которые в машинном масле, грязной замасленной тряпкой.
— Ну?
— Вы Демину Марию Игнатьевну знаете?
— Тетю Марусю?
— Я к ней еду… вот только поиздержался весь, пока добрался… Вот, возьми…
Я протягиваю водителю свой последний актив, который еще можно как-то обменять на деньги — часы. Часы настоящие командирские. Куплены не на рынке и не на барахолке. Достались от военного человека, которому прослужили десять лет верой и правдой. Пятилетний срок службы у меня для них истек. Водитель посмотрел в окно маршрутки. Все места были уже заняты пассажирами, а еще несколько ждали посадки — топтались у дверей буса в нерешительности, стараясь угадать, разрешит стоять или на сей раз «стояков» не берут.
— Ладно, иди в бус, потом отдашь.
Я зашел в автобус. Водитель споро и ловко прошелся по рядам, взимая плату за проезд. Потом вытащил небольшую скамеечку и я уселся в проходе, не могу сказать, что мне было слишком удобно, но ехать я мог. А что еще желать человеку, кроме как дороги?
Я не люблю эти шумные магистрали, по которым тесными рядами едут автомашины. Пробки, которые возникают то тут, то там и из-за которых маршрутка едет как горнолыжник, преодолевающий трассу слалома-гиганта. Вот мы опять врезаемся в пробку, водитель выскакивает на встречную полосу и дотягивает бус почти до выезда из города. Навстречу несется мерседесовский джип, наш водила ввинчивается в свою полосу, и мы начинаем тащиться со скоростью черепахи. Бус пока что не подводит. На ухабах постоянно кидает. На окрестные красоты как-то не успеваешь полюбоваться: адреналин движения заставляет думать только о бренности бытия. Странно. Не прошло и дня, а я уже волнуюсь за свою жизнь, как будто сдаю первый в школе экзамен.
Бус сильно тряхануло. Маршрутка остановилась в Приполье, около магазина. Там водитель делал разворот и набирал людей для поездки в Город. Я пожал руку водителю.
— Куда идти знаешь?
Я в ответ кивнул головой. Вот только к тете Марусе сразу заходить я не собирался. Сначала я пошел в улочку, которая начиналась сразу за магазином. Эта улочка вела не к храму, а к кладбищу. Я нарвал сирени. Получился неплохой букет. Белые и ярко-фиолетовые гроздья создавали приятную гамму. В деревне дождя не было. А в городе хлестало. Дорога, которая в дождь становилась непролазной, была сегодня вполне проходима, и только несколько не просыхающих даже в самую сильную жару луж свидетельствовали о том, что дорога в селе понятие весьма и весьма относительное: когда она дорога, а когда и нет. Перед кладбищем начиналась небольшая березовая аллейка. Эту улицу тоже называли Березовой. Совсем неплохо для улицы такого плана.
Могилка Ивана была аккуратно убрана. Ограда недавно выкрашена. Я хотел помочь маме с памятником, но она не позволила мне этого, вместо обычной мраморной плиты местный мастер вытесал надгробье и памятник из гранита, который в этих местах добывали. Памятник получился грубоватым, стандартным, но для сельской женщины он смотрелся лучше, чем эти городские легкие мраморные плиты, которые мог бы опрокинуть сильный ветер. И действительно, тут, на фоне дикой и роскошной природы эта грубая каменная плита с пирамидальной формы памятником смотрелась как-то органичнее, естественней. Есть в простоте какая-то особая гениальность, свой собственный тайный смысл, понятный немногим. Пусть я этот смысл улавливаю не всегда, но его присутствие ощущаю достаточно точно. Что же, кому-то достаточно и одного ощущения.
Может быть, чтобы отвлечься, стоит продолжить рассказывать о своей прошлой жизни? А что, идея!
Если говорить о точках жизни, которые мое падение обусловили, то первая из них — это смерть отца. Вторая же — моя женитьба.
Мама не могла уделить мне столько любви, сколько хотела бы: когда отец умер, она, еще молодая вполне женщина стала решительно обустраивать собственную жизнь. У нее последовало два брака — один за другим с небольшим перерывом. Не скажу, что наши отношения стали холодными, просто мы стали жить каждый своей жизнью.
Как я говорил, завод, на котором я работал, давал мне неплохую зарплату. Когда я встретил Настю, то еще не понял, что меня уже выбрали.
Я увидел ее совершенно неожиданно. Нет, в маленьком городе все на виду. Просто как-то не складывалось, то ли солнце светило под другим углом, то ли настроение мое было не в резонансе, а тут все неожиданно совпало: и настроение, и погода, и угол падения солнечных лучей, которые неожиданно цепляются за черный локон и отражают его блеск, такой неожиданный и такой приятный, что хочется подойти, намотать этот локон на пальчик и крутить, говорить в эти светлые глаза ничего не значащие глупости, идиотство…
Это сейчас я такой умный. А тогда во мне говорили гормоны. Говорю вам, все как-то так совпало. Скорее всего, я влюбился с первого взгляда (точнее, он был не первым, но все-таки первым, потому как раньше я на Настю не обращал никакого внимания). К тому времени я девственником не был. Настя была меня на два года моложе, но опыт жизненный у нее уже был. Мы сошлись как-то просто, естественно, так, как будто других вариантов и не существовало.
Пока меня устраивало все. А она — она просто манипулировала мною. Любила? Наверное, да, настолько, насколько была способна любить. Ее больше всего устраивала моя зарплата и то, что перспективный работник, все-таки юрист. А, может быть, и не любила вовсе. Только притворялась. Нет, не хотелось об этом думать… Но…
Жениться я не собирался. Пару истерик. Слезы. Разговоры с родителями. Не уговаривали, но… намекали. А где будем жить? Только не с родителями… Что-то придумаем… Это потом я понял, что ее что-то придумаем означает: вот ты умный, возьми и придумай.
Мы поженились. Получилось так, что мы подали заявления в ЗАГС почти вместе с матушкой. Она извинилась, что на свадьбе моей не будет, потому как свадебное путешествие в Египет уже оплачено, а я сказал все так внезапно, и что это твоя жизнь и решай все сам в конце-концов.
Мама в Египте. Я ношусь как угорелый по городу, организую свадьбу, влезаю в долги. И когда все проходит так, как ей хотелось, я не чувствую ничего, кроме смертельной усталости.
А чем я думал? Членом, чем же еще. У нас был слишком хороший секс, чтобы от этого так просто отказываться. Слишком хороший. Но как только мы поженились, секс стал на порядок хуже. Потом еще хуже. Потом стали появляться упреки, выяснилось, что я не понимаю что и как надо делать и где нажимать, и куда целовать и вообще все никак и не так. И надо оставить ее в покое, потому что она беременна или у нее болит голова, или месячные еще не закончились и почему ты со мной не спишь? И у меня из-за этого болит голова. И все начиналось сначала.
Были ночи бесподобного секса. Было рождение сына, а еще через четыре года дочери. А еще было новоселье. Я пошел к директору завода и попросился в общежитие. У нас в квартире мама жила со вторым мужем и мы ей мешали строить новую жизнь.