А папа пришёл! Входит в комнату, и малыш радостно приветствует его…
Видеть его он не мог, потому как видеть – это… Лучи? Волны? Колебания?
А вот малыш уже рисует… старательно чиркает карандашом… и даже язык высунул, так старается…
– И что же ты рисуешь?
– Это лев!
– Лев?
– Да! Ему нравится.
– Что ему нравится?
– Что я его рисую.
– Как ему может нравиться, он же рисунок…
– А ты сама чей-то рисунок, – смеётся малыш…
– Но львов давно нет… нигде.
– Мама, а ты меня любишь?
Мама застыла в недвижимости: «Что сказать»? Ни в правилах, ни в наставлениях, ни в законах… как отвечать про любовь… ни-че-го нет.
– Конечно, люблю, ты же мой сын.
– А просто так?
– Что «просто так»?
– А если я не твой сын?
– Как не мой? А чей?
– Мой.
– Чей?!
– Я маленький сам себя… прямо из тебя.
– … я родила тебя.
– Ты это тоже я, – говорит малыш и смеётся.
«Любая часть ABSOLUTUS есть ABSOLUTUS»
Ягги держит обе руки перед собой, он смотрит сквозь них на солнце в окне, одна ладонь перед другой, он слегка вращает их… в перпендикулярной к лучу света плоскости, затем добавляет вращение в перпендикулярной к себе плоскости, одновременно перемещая ладони в разные стороны… затем соединяет их… снова в разные стороны, сохраняя вращательные движения… пылинки в лучах солнца то текут, то взвихриваются причудливыми протуберанцами, то вдруг соединяются в потоки, а то стремительно распадаются и вновь соединяются, и вновь разъединяются волнами-всплесками… и всё это шумит-звенит-звучит! И вдруг, как пронзительный аккорд, возникает прекрасное женское лицо склонившееся…
«Какое красивое лицо! Но…»
– Это…
«Десантника» отсоединили от носителя, положили на живот роженицы, он зачмокал, закряхтел, зашевелил ручками и ножками и… стал продвигаться! По чуть-чуть, по миллиметру, но ближе и ближе, и ближе к материнской груди. И личико сморщилось от усилий, но не плачет, а мама смотрит внимательно и спокойно, и принимающая команда, которая обступила колыбель… Все наблюдают, никто не комментирует, никто не улыбнётся умилительно, лица… без напряжения любви или ненависти, но и безразличия в них нет.
И вот он добрался… достиг заветной цели и…
Как вздох пронёсся через всех, мгновенным едва заметным лучом, неуловимым движением изменив лица наблюдателей и… свет в колыбельной почти погас, и не осталось никого, и только тихое умиротворённое ритмичное посапывание, прерываемое внезапными вздохами… малыш-пришелец жадно перемещает живительную субстанцию из тела матери в своё, которое ещё недавно было и её телом, тем самым сохраняя разорванную ножом акушера связь.
Рот-еда-грудь-мама-тепло… спокойно.
«Нет. Не мама…»
– Но как же, как же, я прекрасно… прекрасно помню…
«Может это лицо всех мам…»
– Мама всех живых… существ?
«Ну, кто-то-что-то рождает этот мир!»
– «Э-тот» – это какой?
Солнце! Ветер! Брызги! Море!
Облака за окном!
Лёгкие, невесомо-прозрачные, там, где-то высоко… пересекают пространство окна как след стремительно промчавшегося самолёта… или как часть огромного вихря, в который собирается белая пелена облаков и ввинчивается в небесную синеву… А над ней!… «есть город золотой»…
Не видим, не слышим, не знаем, никогда и нигде не встречаем… но он есть! Он должен быть, потому что… по тому… что…
Ягги опускает ладони на стол, сводит их вместе, складывает одна на другую, и склоняет на них голову.
«Почему я – это я?»
– Внутри меня есть какой-то «не-я», который спрашивает?
«Другой «я», но всё равно «я»?
– Где? В какой «нутри»?
Малыш старательно рисует на бумажном листе… Проводит синим карандашом линию, к линии сверху чёрным карандашом рисует лодочку… на лодочку ставит шатёр, к шатру мачту, на мачте дозорную площадку… затем флаг, берёт красный карандаш и рисует красный круг солнца с лучами во все стороны…
А рядом сидит другой малыш с планшетом.
Следит за творчеством соседа.
– Таких кораблей не бывает, – говорит он.
– А у меня бывает, – спокойно отвечает рисовальщик.
– Такого солнца нет.
– А у меня есть.
– Такого моря не бывает…
– А у меня бывает.
Малыш закрашивает море и небо синим цветом: где море часто-быстро-сильно нажимая, а где небо, едва касаясь бумаги…
– Настоящее море – вот такое, – сердито говорит другой малыш, шлёпая пальцами по экрану планшета, – настоящий корабль – вот такой корабль, настоящее небо – вот такое небо!
– А чем докажешь?
– Море взято со страницы морей, а корабль со страницы музея! Они там настоящие!
– Ага, там, а у меня здесь!
– А чем докажешь?
Малыш слюнявит пальчик и трёт им рисунок, синие карандашные штрихи расплываются и море обретает волны и брызги, которые отрываются от верхушек волн и в них постепенно скрываются очертания кораблика и шатра…
– Сядем вот на этот кораблик, – говорит малыш, – подует ветер вот в этот парус и поплывём вот в этом золотом шатре к золотому городу на острове золотом…
– Да как на него сядешь?!
– А вот так…
И малыш рисует двух человечков – одного возле шатра, а другого на дозорной площадке. И оба малыша засмеялись… «Ты на мачте!» «Нет – ты, а я в шатре на палубе…»!
И весело им, весело!
«Самое первое что? Картинка самая первая, какая…»
– Речка далеко внизу, солнце, песок, трава… кусты.
«Просто речка, просто солнце-песок-трава-кусты».
– А потом ложкой по столу!
«Бам-бам-бам: «Еды-еды-еды!»
А за окном, прямо по центру, между небом и землёй, ниже вихря прозрачной пелены, появляется белое пятно облака с размытыми краями. Ягги вначале не обратил на него внимания, да оно и не очень заметно на белёсом фоне далёких облаков, и даже не понятно – это отдельное облако или просто какое-то сгущение внутри вихря, но внезапно оно увеличилось и превратилось в ярко-белый шар… Ягги перевёл взгляд на вихревое облако, вернулся… а на этом месте уже огромная гора кучевых облаков и рядом появляются новые пятна-облака-горы кучевые а в них возникают-исчезают, вновь возникают… и ещё-ещё и ещё… облака постепенно заполняют всё пространство окна, за которым там, внизу, от горизонта до горизонта, огромный древний город, который возник из ма-аленьких еле заметных пятнышек немногочисленных поселений на бескрайних просторах лесов, полей и рек, среди озёр, морей, и океанов, омывающих берега песчаных и каменных пустынь, раскинувшихся у подножий величественных горных вершин, которые утопают в облаках, протыкая их и достигают заоблачных высот одиноко упирающихся в звёздное пространство Вселенной.
Пятнышки-поселения увеличивались вслед за увеличением количества членов-участников-элементов-людин и постепенно стали соразмерны лесам-морям-пустыням заполнив всё… как бы втекая в границы пространства между лесами и полями отвоёвывая часть их территории…
И в каждом поселении появлялось-образовывалось место-площадь, на которую когда-то съезжались жители со всей округи, что-то продавали, покупали, меняли, общались, веселились и это было самое подходящее пространство для наиболее значимых для всего поселения действий. Здесь указы и законы, здесь суд и расправа, здесь чудеса, здесь духовные центры, здесь торговля… Здесь Базар! Центр энергии поселений, священное пространство. Волны времени накатывают на него, оно сокращается разрушается под этими ударами… но не исчезает.
«Всё пройдёт, всё исчезнет и вновь появится, ибо это и есть ABSOLUTUS».
Один из таких центров прямо перед домом Ягги.
И как в изначальные времена площадь Базара осталась местом сбора и концентрации энергий отдельных представителей Объединения в одном действии-празднике. Когда-то это был просто Карнавал. Драконы летали, священные быки появлялись, Боги всевозможные присутствовали, музыканты, местоблюстители, паломники и бесконечные вереницы представителей базарного люда: ерундуки, ловкачи, травусы, древусы, дубусы, берцы, восторгусы, деловары, шкоды, бздохи, серкусы, бутцы, крикухи и оракусы, а также грибоиды, куполоиды и даже чипполиннеры.
Сейчас здесь иные праздники и иные представители: яги, юги, аги, эги, иги и оги из разных когорт и ассоциаций Объединения «Иерархия ABSOLUTUS» планеты Здесь.
«Всё есть и всё есть здесь – здесь как везде и везде как здесь».
Малыш увлечённо двигает на полу игрушки… громко озвучивая свои действия: пыхтит, бормочет что-то понятное одному ему и вдруг говорит:
– Мама! А как я к тебе попал? Откуда ты меня взяла?
Ну, на это есть множество ответов, мама их знает, ей и самой когда-то объясняли точно так же… мама улыбнулась и только ещё вздохнула, чтобы начать рассказ про зёрнышко из которого… и по пути рассказать про яблоко, в котором… Но малыш опередил: «Знаю! Зёрнышко из яблочка, яблочко из зёрнышка… а как первое?»
– Первое?
– Да, первое, самое первое как появилось?
– А почему ты про зёрнышки заговорил?
– Ну, ты же сама хотела про них.
– А кто тебе про зёрнышки и яблочки рассказал?
– Никто!
– Да?
– Я его просто ел, а потом зёрнышки выскочили.
– Прямо так и выскочили?
– Ага, два таких чёрненьких и запрыгали по тарелке.
– Ты их выковыривал?
– Ага.
– Зачем?
– Хотел попробовать.
– Ну и как?
– Твёрдые, не вкусные.
«Я застрял! Застрял в этом теле! Музыкой застрял!»