Прокурор. Вы заключенный номер сто двенадцать?
Заключенный. Так точно, граф.
Прокурор. Все исполнили?
Заключенный. Почти.
Прокурор. То есть?
Заключенный. Можно говорить?
Прокурор. Ладно, потом.
Вдали опять слышны выстрелы.
Где ближайший караул?
Студент. У водостока на Оперной площади.
Прокурор. Кто в нем?
Студент. Какой-то неизвестный.
Прокурор. Неизвестный? Вот и понадейся на вас!
Студент. Его предшественник вчера выбыл из игры.
Прокурор. Бежал?
Студент. Не думаю. Они опять затопили почти до самого верха и предлагали ему выбраться через люк. Он отказывался. Их крики были слышны по всей шахте. Они кричали, что ничего с ним не сделают, если он сдастся. Трижды. А потом он вдруг выстрелил. И они, конечно, тоже. Потом все смолкло.
Прокурор. Кто стоит на водостоке у рынка?
Студент. Шофер.
Прокурор. Пусть придет ко мне. Сейчас же. Но не кричать, понятно? Наверху, оказывается, слышно каждое слово.
Студент. Слушаюсь.
Прокурор. Никого больше сюда не впускать. Кто не остановится на окрик — стрелять.
Студент уходит. Сквозь открытую дверь на мгновение врывается шум воды.
(Берет сигару.) Они добились полной блокады. У нас кончились продукты. Все выходы в город контролируются. Сегодня они снова использовали слезоточивые газы. Да еще этот потоп! В центре города шахты уже затоплены. Я сам видел, как поток уносит людей… По радио объявляют теперь уже каждый час, что я должен сдаться. Точнее: люди должны меня выдать, живым или мертвым. В противном случае в полночь будет затоплена вся канализация и семь тысяч человек погибнут, как крысы. (Курит.) Ну, какие у вас успехи?
Заключенный. Есть две точки, где это возможно.
Прокурор. А именно?
Заключенный. Между Бабочкой и Львиным зевом.
Прокурор. Под собором?
Заключенный. Под монастырем.
Прокурор. А еще?
Заключенный. Между Форелью и Незабудкой.
Прокурор. Это где?
Заключенный. У кладбища.
Прокурор. Гм… (Курит.) Нитро у вас еще есть?
Заключенный. Только для одного взрыва.
Прокурор. Этого достаточно. (Рассматривает план города.) Как дела в шахте Кузнечика?
Заключенный. Это под резиденцией…
Прокурор. Узнайте, не затоплена ли она, и немедленно доложите мне.
Заключенный уходит.
Инга. Что ты собираешься делать?
Прокурор. Только не сдаваться. У меня нет выбора. У меня нет иного выхода, дитя мое, как захватить власть…
Входят студент и шофер.
Вы мне нужны. Уже несколько часов я слышу выстрелы, но никто не докладывает мне, что это значит. Правда, я и сам догадываюсь.
Шофер. Положение серьезное…
Прокурор. Знаю.
Шофер. У нас кончились продукты…
Прокурор. Знаю.
Шофер. Взрывчатка тоже. Если они попробуют затопить нас еще раз, мы погибнем, как крысы.
Прокурор. Знаю.
Шофер. Нас тысяч семь примерно…
Прокурор. И большинство за то, чтобы выдать меня.
Шофер. Чтобы не погибнуть.
Прокурор. Понимаю.
Молчание.
Что ж вы молчите? Ведь вы спасли мне жизнь. В тот момент вы были полны надежд, а теперь разочарованы. Теперь вы ждете, что я верну свой долг — отплачу своей жизнью. И не подумаю…
Шофер вынимает револьвер.
И не подумаю. Стреляйте, если у вас хватит мужества. Я вызвал вас, потому что был уверен, что именно вы придете сегодня требовать мою жизнь — от имени семи тысяч, вы и никто другой! Видите, я разгадал вас. Люди, которым я обязан жизнью, никогда не были добры ко мне. (Смеется.) Вы рассчитывали на мою совесть, вы надеялись повесить меня на моей благодарности? (Курит.) Почему вы не стреляете? (Стряхивает пепел с сигары.) Вряд ли я боюсь смерти, но, пока жив, я не принесу себя в жертву. Вы же боитесь смерти и потому дрожите. (Подходит к шоферу.) Давайте сюда!
Шофер отдает револьвер.
Связать его!
Студент. Слушаюсь.
Прокурор. На несколько часов.
Студент связывает шофера.
Шофер. Предатель!
Прокурор. У меня есть спасительный план. Вы бы помешали ему, чтобы спастись самому. Что значит предатель? Я опередил вас, вот и все.
Шофер стоит со связанными руками.
Почему вы не стреляли? Часто я сам удивляюсь, почему меня ничто не останавливает. Я слышу скрип деревьев и кажусь себе ветром…
Входит заключенный.
Можете говорить.
Заключенный. Шахта Кузнечика проходима.
Прокурор. Хорошо. (Потушив сигару, берет пальто и портфель.) Идемте! (Застегивает пальто.) Вы все взяли? (Уходит в сопровождении заключенного.)
Инга. А я?
Шофер. Нас предали. Мы погибли.
Инга. А я?!
Шофер. Мы все.
Студент. Потому что не верите в него…
Зал в резиденции правительства.
Почти все в вечерних костюмах, лишь некоторые в униформе.
Из отдаленных залов доносится музыка. Два господина, культуртрегеры, останавливаются на переднем плане с тарелками в руках.
Первый. Слышали?
Второй. Люстры так и задрожали…
Первый. Что б это могло быть?
Второй. Тсс.
Первый. Опять взрыв?
По залу проходит Коко, светская дама.
Кто эта дама?
Второй. Коко.
Первый. Икра превосходная.
Второй. Вы не знаете Коко?
Первый. Ах, куда бы деть эти тарелки…
Подходят два кельнера, один из них с подносом.
Кельнер. Что господа будут пить? Мозельское, рейнское, шампанское?
Второй. Шампанское.
Первый. Мне тоже.
Кельнеры наливают и идут дальше.
Теперь уже обе руки заняты!
Второй. Вы впервые во дворце?
Первый. Да.
Второй. И тоже в качестве культуртрегера?
Первый. Вы тоже?
Второй. Я не уверен, но икра, знаете ли, — всегда дурной признак. Я музыкант. Это уже третий режим, приглашающий меня на прием, но все они одинаковы: чем неустойчивее положение, тем с большей вероятностью можно предполагать, что будет икра.
Подходит кельнер с пачками сигарет на подносе.
Кельнер. Что господа будут курить?
Первый. Курить?
Кельнер. Сигареты? Сигары?
Второй. Может быть, попозже.
Первый. Может быть, попозже.
Кельнер идет дальше.
Второй. Итак, о чем мы?
Первый. Кто эта Коко?
Второй. Вы не знаете? Дама. Меняет режимы, но остается первой дамой. Говорят, она приносит счастье. Тому мужчине, сторону которого берет. Я не суеверен и не думаю, что политика может зависеть от чар. Просто Коко знает толк в людях, способных властвовать. Вот и все. Женщина! Стоит, говорят, ей повести рукой, как мужчины у ее ног…
Оба культуртрегера отходят на задний план.
Появляются министр внутренних дел, директор, генерал, инспектор и другие члены правительства, которых ведет Коко.
Коко. Прошу, господа. Если члены правительства не будут пить и есть, это может произвести невыгодное впечатление на гостей. Иностранные гости в восторге от наших закусок. Кто-то из них сказал, что они достойны кисти Рубенса! Что ж, мне одной развлекать их? Господин генерал… (Берет его под руку.) Подайте пример! (Ведет всех к буфету.)
Остаются только миинистр и инспектор.
Министр. Взрыв произошел, должно быть, в непосредственной близости от нас. Вчера вы докладывали, что у мятежников не осталось взрывчатки, ни грамма, а сегодня во дворце дрожат люстры.
Инспектор. Расследование уже назначено…
Министр. И надо было этому случиться сегодня, когда мы принимаем гостей, желая показать, что хозяева положения — мы!
Инспектор молчит.
Кое-кто утверждает, что мятежники проникли во дворец. Как вам это нравится! Он сам будто бы поднялся по лестнице, и охрана приветствовала его, взяв на караул.
Инспектор молчит.
Вам смешно.
Инспектор. Вовсе нет.
Министр. Любой, даже самый нелепый слух тут же передает иностранная пресса…
Подходит Коко с двумя полными тарелками.
Коко. Господин министр!
Министр. О баронесса, благодарю.
Коко. Господин инспектор!
Инспектор. О баронесса, благодарю.
Коко. Эти господа — иностранные корреспонденты…
Подходят несколько человек, все с тарелками в руках.
Министр. Искренне рад, господа, что вас, как я вижу, отнюдь не смущает взрыв. Расследование уже началось. Как сообщает служба безопасности, дальнейших взрывов нигде не последовало.
Инспектор. Это совершенно точно.
Министр. По всей вероятности, мы имеем дело с последней попыткой посеять панику среди населения, попыткой, которая обречена на провал. О прорыве мятежников, как вы могли убедиться, не может быть и речи. Во всяком случае, хозяевами положения остаемся мы.
Подходят два кельнера, один из них с подносом.
Кельнер. Что господа будут пить? Мозельское, рейнское, шампанское?
Иностранные корреспонденты в нерешительности.
Министр. После вас, господа.
Корреспонденты берут бокалы.
Могу лишь повторить, о чем я уже говорил. Мятежники пока не ответили на паши требования, их главарь нам не выдан. Посему я считаю, положение сохраняется прежним и нам не остается ничего иного, как применить силу и подавить сопротивление, хотя я, как человек и христианин, не могу не сожалеть об этом.
Инспектор. Сейчас без семнадцати двенадцать.
Министр. Как министр внутренних дел я несу ответственность за спокойствие и порядок. На нашей стороне не только право и нравственность, но и большинство населения. Я опираюсь на новый закон для защиты государства. Мы все сделаем для того, чтобы обеспечить порядок. Я повторяю…
Иностранные корреспонденты пьют.
…у нас действует тайная служба безопасности, наши граждане живут под надзором от колыбели до могилы, за каждым подозреваемым ведется слежка, у нас надежные анкеты, новые удостоверения личности с отпечатками пальцев, мы сделали все для того, чтобы оградить население от врагов свободы. Напомню хотя бы о последнем правовом законе, позволившем нам наконец-то взять под надзор и внутреннюю переписку. Мы предприняли множество других мер предосторожности, никто не упрекнет нас в том, что мы утратили бдительность. Мы ввели ежемесячную регистрацию населения, начиная с шестнадцатилетнего возраста; ввели так называемый рабочий штемпель, который обеспечивает управлению контроль над каждым рабочим; у нас тщательно следят за отоплением, за пособиями по старости; у нас достигнуто материальное благосостояние, что способствует укреплению власти; у нас налажена деятельность католической и протестантской церкви; у нас принят закон о печати и книгоиздательстве, ведется распределение бумаги по учреждениям, работает коротковолновая радиостанция, единственная задача которой: каждый день опровергать каждодневные слухи — это стоит нам миллионов! — и, несмотря на это, как ни прискорбно, мятеж был поднят и в нашей стране.