– Во, гляди, Трошка, – указал посохом царь Антип на подводу груженую. – Видал? А ты: «тряпки», «смысел»!
– Дык я ж…
– Молчи уж, – отмахнулся от него царь-батюшка.
Между тем Милослава сграбастала Козьму за шиворот и передала вниз слугам, будто котенка. Лишь коснулись ноги его земли, бросился он к царю-батюшке земные поклоны бить.
– Отец!
– Вижу, сын, – похлопал царь Козьму по плечу. – За ум взялся, знатную бабенку отхватил! С такой, небось, не попьешь, а?
– Да я как узрел ее, так разом хмельное дело-то отшибло, вот те крест!
– Охотно верю. Дело то, – кивнул царь Антип. – Будет теперича из чего пироги месить. Я, в смысле, о муке… Невесте хоть помоги с телеги спуститься, оболтус. Глянь, мается же баба.
– Ага, я мигом! – подхватился Козьма и бросился обратно к телеге, что опасно кренилась в бок – Милослава сама слезть пыталась, ножкой бортик нащупывала.
– Давай, давай, – взялся подбадривать Козьма невесту. – Полегоньку, чуток правее бери. Ножку во-от сюды ставь.
– Не мельтеши! – огрызнулась Милослава.
– Да разве ж я… Это в помощь. Во-о…
Досказать он не успел. Милослава в этот самый момент встала ножкой своей девичьей на бортик. Прогнулся бортик, заскрипел и…
Хрясь!
Дворня в стороны шарахнулась, только бы не зашибло ненароком. Милослава съехала на пузе вниз, таща за собой пару мешков, да надо ж такому случиться, что на ее пути Козьма оказался.
– Ох, мать… – едва выдохнул Козьма, завозился, силясь выбраться из-под невесты, сидящей на нем с мешками подмышкой. – Снимите-е!.. – задушено выдавил он.
А Милослава сидит на нем да по сторонам озирается, понять не может, чего случилось. Не бывало с ней того отродясь, чтобы телеги под ней ломались – верно, гнилая попалась.
– Помогите… – еще тише прохрипел Козьма, и тогда опомнились слуги царские, кинулись к нему и ну тягать за ноги, за руки. Насилу вытянули с пятой попытки.
– Ох ты ж, горюшко мое! – опомнилась Милослава, бросила мешки наземь, сгребла суженого дорогого в охапку да так сжала в объятиях жарких, что пискнул Козьма на радостях. Чтой-то хрустнуло в нем, и обмяк Козьма всем телом. Висит, не шелохнется. Затих просто али разомлел от ласк девичьих – поди его разбери.
– Ну ладно, – ударил посохом царь Антип. – Побаловали и будет. Неча тут шашни с турусами разводить.
Милослава объятия ослабила, выпустила из рук Козьму, рядышком с собой пристроила. Стоит Козьма, без вина пьян – качается из стороны в стороны, глазами мутными по сторонам шарит. Вот она, чего любовь-то с человеком вытворяет!
– А Ванька где? – спохватился царь Антип, оборачиваясь к боярам. – Ванька где, спрашиваю?
– Дык, как в лес ушел, так и доселе не возвертался, – ответил боярин Семен. – Не видали его покуда.
– Может, заплутал? – занервничал царь-батюшка. – Надодь послать кого, пусть сыщут.
– Не надо никого посылать, – послышался от ворот голос Ивана Царевича, и ступил он на двор, обходя кругом телеги.
– Жив! – обрадовался царь Антип, который питал к младшему из сыновей особую отеческую нежность. – Жив, глядите!
– Жив, жив, – проворчал в ответ Иван Царевич.
– А невеста-то где? – вытянул шею царь-батюшка, заглядывая через Иваново плечо, не покажется ли кто следом в воротах.
– Ох, отец! – припал на одно колено Иван Царевич. – Лучше не знать вам.
– Чего не знать?
– Ничего!
– Ты енто, не крути, – разозлился царь Антип, – а толком сказывай, чего да как!
– А чего сказывать? Вон ваше «как» и «чего» в придачу, сзади плетутся, – ткнул Иван Царевич большим пальцем за спину.
– Где? – Вытянул шею царь Антип и углядел согбенного, с красной от натуги мордой Андрона, едва переставляющего ноги. На спине бывшего стольника (и прочего, и прочего) сидела огромная лягушка. – А энтот чего приперся? Да еще жабу какую-то страшную приволок! – возмутился царь Антип. – А ну, гоните его в шею! – крикнул он копейщикам, стоявшим по обе стороны крыльца.
– Никак не можно, отец! – удрученно покачал головой Иван Царевич, поднимаясь с колен.
– Это еще почему?
– А не можно, и все тут. Невеста энто моя, – поворотил лицо Иван – царский сын.
– Кто? Андрошка?! – схватился царь Антип за сердце, хватая ртом воздух.
– Не-е, лягушка.
– Ох, ё! – Царь-батюшка зашатался на месте, закатил глаза, но подбежавшие слуги подхватили его, поддержали под локти. Еще один водицы ключевой в ковше подал, царю под нос сунул. Испил царь из ковша, рукавом губы утер, слуг распихал и на Ивана Царивеча накинулся.
– Ты, орясина! Я тебя на кой в лес посылал? За бабой! А ты кого мне припер? Кого, я спрашиваю?
– Так ведь баба енто, – указал на лягушку Иван Царевич. – Как есть баба!
– Хде?
– Вот, видите, того самого у ей нет.
– Чего – того?
– Ну, того, чего быть не должно, коли женского роду-племени.
Царь Антип косеть начал, правым глазом задергал.
– И еще Василисой кличут, – добил царя-батюшку Иван Царевич.
– Кого?
– Да лягушку, кого же еще!
– Ты такой дурак только по будням али кажный день? Жаба энто, а я просил бабу! Слышь, остолоп? – Царь Антип в чувствах постучал концом посоха по лбу Ивана Царевича.
– Да баба энто! Вот и Андрон подтвердит, – легонько отмахнулся Иван Царевич от посоха.
– Я того… это…
Андрон наконец добрался до середины двора. Ноги его подломились, и он плашмя рухнул наземь, будто подкошенный, вывалив язык. Лягушка спрыгнула с Андроновой спины, раскрыла пасть – жарко на дворе-то – и уставилась на царя огромными глазищами.
– Энтот тебе чего хошь подтвердит. А ну, сказывай, все как есть!
– А чего сказывать-то? – повел плечами Иван Царевич. – Иду по лесу, стрелу ищу. Все обыскал – нет ее! А тут вдруг болото, и при нем вот это… эта… она, в общем, сидит, стрелу в лапах держит, а потом и говорит.
– Кто? – тряхнул головой царь Антип.
– Чего – кто?
– Говорит, спрашиваю, кто?
– Да лягушка, кто же еще!
– Угу, – покачал головой царь-батюшка. – Ну-ну, дальше сказывай.
– Говорит, мол, я твою стрелу поймала, значится, забирай меня, да и делу конец, – шмыгнул носом Иван Царевич и голову повесил.
– Эх, дурья твоя башка! Так ты что ж, выкрутиться не мог? Мол, я не я и стрела не моя.
– Неправильно то, – свел брови на переносице Иван Царевич. – Вранье непотребное.
– А на жабах жениться – это правильно? – взбеленился царь Антип, едва не огрев бестолкового сына посохом вторично, побольнее прошлого. – Правильно, спрашиваю?
– На лягвушках.
– Един хрен, – привычно огрызнулся царь Антип. – Постой… это кто сказал? – завертел он головой.
– Я сквазала.
Царь Антип остановил свой взгляд на лягушке, долго смотрел на нее, а после опять закатил глаза, но на ногах устоял, только грудь слева мять ладонью взялся.
– Уф-ф, чтой-то здесь ломит и колит так. Вот помру сей же час… Уф-ф! Ну, спасибо вам, сынки. Удружили! Один кралю безрукую в дом приволок, второй… – Царь бросил опасливый взгляд на Милославу, – кхм-м… м-да! А третий и вовсе жабу.
– Лягвушку, – терпеливо поправила его лягушка. – Цваревну-лягвушку.
– Цваревна? – передразнил царь Антип. – Так энто все меняет! Видите, бояре, Иван не кого попадя припер, а жабу царского полу… тьфу ты! Роду. Так что, Филька, сейчас царские пироги жрать будем – это тебе не пряники боярские да хлеба купеческие – с травой болотной, ягодой волчьей, на глине мешаные, в печах обожженные. Во как! Э-эх, – махнул царь Антип рукой, развернулся и в терем потопал. Хлопнула за ним дверь, и шум шагов стих.
– Чего это он? – потихоньку спросил у Семена Потапыча боярин Трофим, подтащив дочкин сундук к крыльцу.
– Почем же я знаю! Радуется, наверное.
– Ты уверен? – недоверчиво повел головой боярин Трофим.
– Да ну тебя! – только и взмахнул рукавом Семен.
– Эх, не видать нам сегодня пирогов, – печально выдохнул боярин Филимон, опираясь на посох. – Как есть, не видать…
И тут дверь вновь приотворилась, и из нее высунулся нос царя Антипу.
– Вы, крали, зачинайте пироги печь! Поглядим, каковы вы в хозяйстве. А вы, мыслители, – нос повернулся к боярам, – сгоните сюды плотников, пущай пристройку к терему строють, да пошустрее!
– Для нас? – обрадовался боярин Трофим, тыча в себя пальцами.
– Для энтого вот кашалота, – ткнул царь Антип посохом в сторону Милославы. – Он… то есть она в двери не войдеть и в терем царский не вместится. И яму пущай на задах выроють, водой наполнят для цваревны энтой, покамест не изжарилась. О-хо-хо!
Дверь с хлопком закрылась.
Сундук Трофимов, вздрогнув, съехал по ступенькам.
И наступила звонкая тишина. Лишь слышно было, как гулко дышит Милослава, вздымая богатырскую грудь, тихонько вздыхает так ничего и не понявшая Глафира и гыркает-похрюкивает царевна-лягушка, разморенная жарой.
Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!..
Глава 6. Не в пирогах счастье
– Икван, а Икван? – Лягушка перебрала лапками по полу.
– Чегось тебе, зелена девица? – буркнул Иван, влезая на печь.
– А пироги-то квак?
– Чего квак-то?
– Печь али не печь?
– Пеки!
– Твак я же лягвушка!
– Как за муж, так об том не вспоминала, а как пироги печь!..
– Да квак я их печь-тво будву?
– Квак, квак? А вот твак!
Иван уселся на печи, ноги свесил и принялся стягивать сапог, толкая один другим.
– И на квой они нужны-тво? – С лягушки стекала вода, образуя на чисто выдраенном полу приличную лужу – сердобольный Иван из ведерка ополоснул, чтобы не изжарилась ненароком царевна. – Квиданное ли дело, чтвоб цваревны гвотовили!
– У бати поспрошай, на квой.
Один сапог грохнулся на пол, словно гирю пудовую уронили.
– Можвет, квупить где?
– Но-но! Готовь давай!
Второй сапог бухнул по полу рядом с первым. Иван Царевич потянулся, завалился на печь и отвернулся к стене.
– А я посплю покеда. Разбудишь к ужину.