И захрапел.
Лягушка раскрыла было рот, но не нашлась, чего в ответ молвить. Да и что тут скажешь. Пирогов она отродясь не готовила, и не чаяла даже, что придется когда. Виданное ли дело: ей, дочери самого Кощея Бессмертного, какие-то пироги месить да всяких остолопов престарелых ими кормить! Что за блажь такая, в самом деле? Неужто настолько обеднело Тришестое, что на стряпух средств не хватает?
В дверь кто-то тихонько поскребся.
– Квойдите! – отозвалась царевна-лягушка, поворачиваясь к дверям.
Дверь, скрипнув, приотворилась, и в нее просунулась голова Андрона.
– А, твы этво!
– Я, государыня, я.
– Чвего слышно?
– Да много чего, матушка. – Андрон приотворил двери пошире и потер ладошки, косясь на печку и не смея переступить через порог. – В обчем, то дело серьезное.
– Твы насчет чвего?
– Дык насчет пирогов, государыня.
– И?
– Антипка-то в башку вон чего взял: чья баба, значится, лучшей хозяйкой окажется, тому и государство передаст.
– Квон оно ква-ак, – задумчиво протянула лягушка, глядя в окно на вечернюю зарю.
Солнце уже коснулось верхушек деревьев ее родного леса. В лесу болото, комары – зудят, на язык так и просятся. И захотелось Кваке плюнуть на все разом да и воротиться обратно. Любила она свое болото, но от папеньки передалась ей жажда власти, тянуло к этому делу, будто кота к сметане…
– Именно так, государыня, – принялся кланяться Андрон. – Токма Данилке-то трон ентот ни к чему – ему бы только по полям скакать, по лесам, о Козьме и вовсе молчу.
– А Икван?
– Странный он, – замялся Андрон. – Не поймешь, чего на уме.
– Значвит, пирогви нужны? – уточнила лягушка, оборачиваясь к прислужнику своему.
– Нужны, матушка-государыня, ох, как нужны! Токма сами вы должны испечь.
– Да твы с ума чтво ль рехнулся? Я их отродясь не делывала!
– Что же тады делать? – расстроился Андрон. Уж больно хотелось ему вновь возвыситься, не при царе Антипе, так при лягушке этой. А там пущай уж квакает, сколь ей заблагорассудится, чай не первый день Андрон при дворе. Ух, он и развернется!..
– Пирогви печь!
– Кто ж их печь-то будет, государыня? Мы тому не обучены.
– Квасилиска и будвет.
– Это… – ткнул пальчиком Андрон, вскидывая брови от догадки, озарившей его.
– Она, она.
– Да с чего ж енто ей пироги-то вам печь? – усомнился Андрон.
– Найдется с чвего, – хитро заблестели глаза у лягушки.
– Энто хорошо! – опять потер ладошки Андрон.
– Хворошо-то хворошо, толькво привесть ее сюдвы надобно, – задумалась лягушка.
– Да как же это сполнить-то, государыня?
– Пойдешь на болотво, скважешь, мол, требвует твебя Квака Квощеева, с выгодвой.
– Ага! – Андрон подхватился, но лягушка вытянула лапу.
– Поствой!
– Чего еще изволите, государыня? – прогнулся Андрон, застывая у лестницы.
– Платье изкволю.
– Платье? – подивился Андрон прихоти лягушкиной. – Дык к чему оно вам?
– Неси, не рассуждвай! – хлопнула лапкой лягушка по мокрому полу. Брызги разнеслись во все стороны, заляпав стены и беленую печь.
– Слушаюсь! – выпучил глаза Андрон в служебном рвении и скатился с лестницы.
Пока Андрон копался в царской кладовой, выискивая подходящую лягушке одежу и размер на глаз прикидывая, взяло его сомнение – больно в лес ему идти не хотелось. К тому же к болоту. Да еще и – ей-ей! – тащить обратно на горбу вторую жабу придется, а он у него, горб-то, не казенный, чай, будет. От первой-то ноши насилу отошел. Думал он как быть, думал, и осенило вдруг его: а пошлю-ка я в лес Федьку – тот за рубь хоть самого черта с краю света притащит!
Андрон свалил обратно в сундуки вещи, подхватил выбранное платье – и бегом обратно. Влетел в комнатушку Иванову да так и обмер: нет лягушки и в помине, а у печки стоит девица красная, широкобедрая: кожа белая, губки алые бантиком, шевелюра рыжая копной топорщится, глазищи здоровые, черные, в сумраке вечернем блещут. И прикрывается девица лоскутом зеленым. Головой Андрон мотнул, пригляделся: не лоскут то вовсе, а кожа лягушачья, как есть.
Сглотнул Андрон в страхе-смущении, не знает, как быть. А лягушка-девица и молвит ему:
– Ну, чего вылупился? Зенки поломаешь.
– Дык… – засмущался Андрон еще больше. То вправо глянет, то влево, а то опять мельком на девицу.
– Платье давай, дурень!
– Ох, простите, государыня! – опомнился Андрон. – Не признал я вас.
Зажмурился он сильно, голову отвернул, пару шажков сделал и, не глядя, платье девице протягивает руками дрожащими. Зашуршало платье, знать, все уже. Приоткрыл один глаз Андрон, потом другой и разулыбался. Стоит пред ним девица, красуется, платье ручками холеными оправляет.
– Как я тебе? – спрашивает.
– Во! – выставил вверх большой палец Андрон и слюньки сглотнул.
– На тебе шкуру. – Квака подобрала со стола шкуру лягушачью и всучила ее Андрону.
– Мне? – Андрон брезгливо, двумя пальчиками, принял шкуру, со всех сторон внимательно оглядел. – Да на кой она мне, государыня?
– Храни да не вздумай повредить, – погрозила пальцем Квака.
– Что ты, матушка! – перепугался Андрон, так недобро сверкнули глаза Квакины желтизной знакомой. – Пуще зеницы ока беречь буду. Вот сюды, в сундучок, положу, если что. – Андрон быстро прошел к сундуку, стоявшему за печкой, откинул крышку ногой и аккуратно опустил в него шкуру. – Во-от, та-ак! Видите, как славно вышло?
– Вижу. Что с поручением?
– Дык не успел я еще, государыня, – развел руками Андрон.
– А чего ждешь тогда?
– Ох, бегу, бегу ужо. Токма… – остановился он в дверях. – Скажи, матушка?
– Ну?
– А куды аксент твой чудной подевался?
– Куды надо, туды и подевался, – грубо бросила Квака. – То от лягушачьей кожи идет.
– А-а, – понятливо протянул Андрон и заметил, как Квака шепчет что-то и ручкой белой водит. – Это чего вы делаете, государыня? – опять любопытствует Андрон.
– До всего-то тебе дело есть! Сонный приговор. Будет Иван спать крепким сном, покамест не разбужу.
– Здорово! – Андрон от восхищения раскрыл рот.
– Ну, чего стоишь?
– Ох, – опомнился тот. – Бягу, бягу! – и вынесся вон из комнаты. Нужно было поторопится: солнце вот-вот сядет, а до болота путь неблизкий, да еще простофилю этого уговорить надобно…
Федька обнаружился возле колокольни. Сидит опять на лавке, семечки щелкает, шелухой плюется, на закат жмурится. Тявка его возле ног хозяина калачиком свернулась, на комаров поглядывает одними глазами, зубами клацает. Завидела она спешащего к лавке Андрона, зарычала и под лавку забилась. Андрон встрепенулся, сразу засобирался невесть куда, только бы подальше: не с руки ему с опальным Андрошкой дружбу водить, да и радости в той дружбе никакой – напасти одни, будто своих мало.
– Погодь! – крикнул ему Андрон и рукой махнул. – Погодь, говорю!
– Ну? – Федька состроил кислую мину, встал, руки в карманы сунув. – Чегось?
– А товось, – передразнил Андрон. – Дело у меня до тебя.
– От твоих дел у меня спина до сей поры зудит, – поморщился Федька, поводя плечами.
– Значится, деньгу не хочешь зашибить, – притворно вздохнул Андрон. – Ну, коли так…
– Погодь! – схватил Федька Андрона за рукав. При слове «деньги» зуд у него не только по спине, но и по всему телу пошел. – Чего сказал?
– Вот рубь целковый тебе хотел дать, за пустяковое дело.
– Так давай! – загорелся Федька. – Чего делать надоть-то?
– Сущая безделица, – покрутил головой Андрон. – В лес сходить, на болото, кой-чего кой-кому передать.
– И все?
– А чего ж еще?
– А не врешь?
– Да чтоб мне!.. Может, еще привесть кого.
– Разбойничков? – струхнул Федька, припомнив вдруг, куда Андрон давеча отлучался.
– Скажешь тоже! – покривил морду Андрон. – Не сыскал я их.
– А кого ж тогда?
– Лягушка там одна есть, крупная такая.
– Шуткуешь?
– Дурень ты! – презрительно фыркнул Андрон, упирая кулак в бок. – То не лягушка вовсе, то баба в лягушачьем обличье.
– Нечистая сила! – округлил глаза Федька и попятился прочь, крестясь неистово, а Тявка лаем визгливым залилась, будто поняла, о чем речь идет.
– Да постой ты, чего испужался? Тебе-то что до нее за дело? Сказано же: пойдешь, передашь ей слова, какие скажу, и приведешь к Ивановым хоромам. Делов-то – тьфу!
– А не врешь? – заколебался Федька. Вдруг опять боком все это Федьке вылезет – не Андрон, чай, пострадает.
– Ну и глупый ты! Я те цельный рубь за то даю.
– А чего сам не сходишь?
– Не по чину мне! – приосанился Андрон, выставив пузо. – При высокой особе на должностях состою.
– Энто при ком же? – взяло Федьку любопытство.
– При лягухе, нявесте Ивановой.
– Правду, значить, гутарят, – почесал Федька затылок пятерней. – Ан я и не поверил, когда услыхал.
– Правду, правду. Ну так что, берешь рубь али как?
– Бяру! – махнул рукой Федька.
– Ну и молоток! – хлопнул его по плечу Андрон. – В обчем, пойдешь на болото, кликнешь лягушку – Василиской звать. Скажешь, – Андрон огляделся по сторонам, нет ли кого поблизости, и голос понизил на всякий случай, – Квака, мол, ее к себе требует. Выгода ей за то будет. Запомнил?
– Ага! – распахнул рот Федька.
– Тогда дуй!
– А рубь? – растерялся Федька, протягивая ладонь.
– Будет те рубь, как обернешься.
– Не, не пойдеть, – замотал головой Федька, словно конь строптивый.
– Да неужто я старого друга обману!
– Про то не ведаю, а токма рубь вперед!
– Чай не доверяешь? – горько покачал головой Андрон. – Да неужто я…
– Гони рубь, Андрон, али сам топай до лягухи той! – уперся Федька и ладонью нетерпеливо так дернул.
– Да на, подавись! – Андрон порылся в кармане и припечатал новенький блестящий рубль к ладони Федькиной заскорузлой.
– Ух ты! – обрадовался звонарь. – Без обману, значить. Так я побег?
– Ага, давай. Только поспеши, да гляди, слова не забудь!