– А куропатка, между прочим, крупная была, – поднял коготь сокол – то ли обиделся, то ли до собрания почтенного довести сей факт решил.
– Это кому как, – отозвался Иван Царевич. – Хотя спасибо тебе, конечно, птица добрая.
– Не на чем, мил человек, – довольно распахнул клюв сокол. – Не на чем.
– Все? – спрашивает Михайло Потапыч. – Разобрались с куропатками да кабанчиками?
Разобрались, мол, кивают все.
– Стал-быть, закрыли вопрос. А речь веду о Кощее гадком.
– Что? – заволновалась лиса, нервно подергивая пушистым хвостом. – Никак опять этот пень трухлявый к нам собирается?
А щука пастью хлопать принялась, и все уставились на нее.
– Ничего не понимаю, – развел руками Иван Царевич. – Хоть бы перетолмачил кто, а?
– А она ничего и не говорит – дышит, значит. Волнуется.
– А-а, – понятливо протянул Иван Царевич.
И тут щука наконец собралась с мыслями или духом и проскрипела:
– Икру не дам! Стара я ужо, икру-то метать. Да и не осетр я какой.
– Нет-нет, – успокоил ее медведь, выставив лапу. – Никуда Кощей не собирается и икры не требует.
– Тады другое дело, – пробулькала в воду щука, вильнув хвостом. – Щурят тоже не дам!
– А вот Ивану не повезло, – проигнорировал щукино замечание Михайло Потапыч. – Похитил Кощей его невесту.
– Ирод проклятый! – высунула щука из воды морду. – До чего докатился: ужо и за невест принялся! Скоро всех поедом поест. Ох, чего деется-то!
– Да не ел он ее, а жениться собрался, – успокоил щуку Иван Царевич.
– Так енто и того хуже. Куда ему, кочерыжке гнилой, жениться? Женилка, поди, того уж, высохла как есть, – и щука захихикала с пришипом.
– Высохла или нет – то дело не наше! – осадил медведь щуку, видя, как Иван Царевич брови насупил. – А Василису…
– Постой-постой, – дернула плавником щука, – это ж какая Василиса-то будет? Не царевна ли часом?
– А и вправду, что за Василиса такая? – вопросительно уставился Михайло Потапыч на Ивана Царевича.
– Царевна, – вздохнул тот. – И корона у ей на голове. Ма-ахонькая такая.
– Она! – выдохнула щука. – Так в болоте ж Василиска сидела? Как сейчас помню, лягушкой была, лясы с ней точили. Говорила, будто срок ей Кошей проклятущий назначил в десять лет за ослушание. А опосля свободной быть должна была. Никак слову свому, ирод, изменил?
– Да нет, – повесил Иван Царевич голову. – Должна была, день сроку-то и остался.
– Так чего ж тогда?
– А того. Шкуру я ее на клочки изорвал да в печь бросил.
– Ох, дура-ак! – хлопнула щука по воде плавниками. – Да кто ж так со шкурами-то Кощеевыми обращается, ась? Кто, спрашиваю?
Молчит Иван Царевич, да и чего тут скажешь. Везде виноват.
– Ну ладно, – откашлялся в когти медведь. – То пустой разговор, виноватых искать. А Василису выручать надобно. Хотел просто Ивану подсобить, а оно вон как повернулось: Василиса-то немало нам доброго сделала.
– Это есть, – поддакнула лиса. – Щенков моих лечила, капканы на хозяев их обращала.
– О птицах заботу проявляла, – добавил сокол, крылья оправив.
– Икры щучей не ест, мальков из сетей выгоняет, – хлопнула щука хвостом по воде.
– И медведёв из лука не стреляет, – заметил Михайло Потапыч.
– Да будет тебе ужо, – устыдился Иван Царевич. – Сказал же: перепутал, с кем не бывает.
– Ладно, чего уж. Ну, народ лесной, чего делать будем?
– Ты что ж, косолапый, Кощея воевать удумал? – булькнула щука.
– Не то чтобы… – замялся медведь. – А только знаю я, коли на самотек пустить все, так и до нас Кощей доберется, только срок дай.
– То правда, – подтвердил сокол. – Но что мы можем?
– Помочь нужно Ивану. Может, слышал кто чего о Кощее? Ведь не могёт он вовсе бессмертным быть.
– Кто ж его знает, – завозилась на камнях щука, – харю колдовскую.
– Колдовская али нет, а смерть его должна где-то хорониться. Коли жизнь длинная у него от колдовства, то и смерть оттуда же проистекать должна. Я так мыслю.
– Верно мыслишь, Михайло Потапыч, – лиса ему отвечает. – Да только где его смерть сыскивать? Может, то слова какие заветные, так их ищи-свищи в поле.
– Что же делать?
– Вызнать все про Кощея надобно, – опять переступил с лапы на лапу сокол. – Только вот у кого?
– Постойте! – спохватился Иван Царевич. – Леший говорил, будто про то Баба Яга знать должна.
– Червяк головастика не сытнее, – повращала мутными глазами щука.
– Это ты про что?
– Про Ягу. Все одно нечисть поганая.
– Леший сказывал, будто не в ладах она с Кощеем.
– Лешему оно, конечно, виднее, а ну как съест прежде, чем ты рот раскрыть успеешь?
– Должон к ней подход какой-то быть, – помял подбородок пальцами Иван Царевич.
– Али помирились с Кощеем уже, – вставила лиса.
– Да нет, – махнул лапой медведь. – Карга злопамятная больно.
– Нога у нее костяная, – мрачно заметил сокол, нахохлившись, и все уставились на него.
– И что с того? – спросил Иван Царевич у сокола.
– Быстро бегать не может.
– Ты предлагаешь круги вокруг нее наматывать?
– А чего такого? Пока бегаешь – сказываешь, зачем к ней пожаловал. Авось и обойдется.
– Откуда про ногу знаешь? – серьезно спросил медведь.
– Слухом земля полнится, – помявшись, отозвался сокол.
– Точнее!
– В бане она мылась.
– Так ты что ж, развратник пернатый, – поиграл бровями медведь, – за Ягой подглядывал?
– Чур меня! – Сокол едва с ветки не грохнулся. – Мимо пролетал, на ветку сел передохнуть, а она из бани как выскочит – и в прорубь. Бежит, подпрыгивает, правой ногой снег загребает, этими размахивает…
– Руками? – подсказал медведь.
– Да нет. Как их…
– Понятно, – прервал Иван Царевич.
– На что я птица, и то впечатлился! – взмахнул крыльями сокол. – Отродясь ужасу такого не видывал, три ночи потом кошмары снились.
– Ясно, – подвел черту медведь. – Значит, костяная нога.
– Да вы чего? – охнул Иван Царевич. – И вправду думаете, будто я вокруг нее скакать буду?
– Почему бы и нет? Всяко время потянешь.
– Не пойдеть, – скрипнула из воды щука. – Колдовская у ей натура. Бегай – не бегай, а коли плавником щелкнет, так и все, отбулькался.
– Это верно, – тяжко вздохнул медведь. – Об том не подумали. Но ты, Иван, все-таки на заметочку возьми: нога костяная!
– Да взял ужо. Только пустое это.
– А может, сломать ей чего? – спросила лиса, морща нос.
– Ногу! – обрадовался медведь.
– Зачем ногу-то?
– Ну как? Скакать не сможет да и плавниками враз щелкать отучится – не до того будет.
– Зверь ты, Михайло Потапыч, а еще медведь культурный, – пожурила лиса медведя. – Я вообще-то имела в виду вещь какую. К примеру, метлу ее любимую али лопату. Ступу еще можно погрызть.
– Зачем? – полупал глазами медведь.
– Чтоб летать не могла, – злорадно щелкнул клювом сокол. – Тоже мне, жар-птица выискалась!
– Да при чем тут это? – оскалилась лиса. – Иван мастером скажется, все починит, а Яга-то на радостях и…
– Съест его, – закончила за лису щука.
– Да кто ж на радостях-то мастеров ест? На радостях благодарности выносят.
– Вот она и вынесет. У ей что горести, что радости – все едино. Токма пузо набить и гадость каку сотворить.
– И все-то тебе не так, все не по нраву, – покрутила мордой лиса. – Сама бы чего предложила.
– А я критик прирожденный, – выкрутилась щука. – Как есть.
– Вот и помалкивай. Как есть, – передразнила лиса и мордочку к лесу отвернула. Обиделась, значит.
– Тихо вы! – привел собрание к порядку Михайло Потапыч. – Дело серьезное, а вы тут грызню устроили. Значит, имеем вариянты: «а», то бишь сломать чего, а Иван потом мастерить будет и «бе» – костяная нога. Наматывает, значит, круги, пока не посинеет.
– Кто? – уточнил Иван.
– Чего – кто?
– Посинеет, спрашиваю, кто: Яга или я?
– А это важно?
– Кому как.
– А может, и вправду ей ногу сломать? – задумался медведь.
– Ну-ну, давай. – Лиса скривила морду в ухмылке. – А я погляжу, как ты это сполнять будешь.
– Да-а. – Медведь почесал затылок когтями. – Вариянт, прямо скажем, не очень. Да и неудобно, человек, вроде как, старый.
– И боязно чегой-то, – ехидно добавил сокол.
– Не без того. А ты, зубоскал, чем языком попусту молоть, лучше предложил чего.
– Предлагаю: выхлоп ей заткнуть.
– Ты про что? – покосился на сокола медведь.
– Про выхлоп, – моргнул сокол.
– Гхм-м, – кашлянул в когти медведь. – И чего это будет?
– Как чего? Дым в другую сторону попрет.
– Куда?
– Знамо, куда. В избу.
– Да какой дым-то?
– Обычный. Ты чего, медведь, ягод, что ль, не тех поклевал? – Сокол подозрительно склонил голову вбок.
– Во-во, и я ему про то намекал, – поддакнул Иван Царевич, хотя ему тоже невдомек было, о чем птица толкует. Медведь глянул на Ивана Царевича сурово, и тот замолк.
– Ты, сокол, не крути тут. Нам шутки шутковать некогда, – набычился медведь.
– Да разве я шутковал? – удивился сокол. – Я ж на полном серьезе: заткнем выхлоп, дым в избу попрет, Яга обчихается, а Иван тут как тут – враз выхлоп ей прочистит, в порядок приведет.
– Так ты про дымоход, что ль? – догадался Иван Царевич.
– Выхлоп, дымоход, – перебрал ногами сокол. – Почем я знаю ваши словечки людские. У нас этих глупостей в гнездах отродясь не водилось.
– Тьфу-ты, дурная птица! – сплюнул медведь в сердцах. – Вечно все через этот самый выхлоп скажет. И не поймешь сразу.
– Это мысли у вас дурные, – обиженно встопорщил перья сокол. – Чего не скажи, а все об одном думаете.
– Так ты нормально говори, а то – выхлоп! – повертел когтями медведь. – Поди разбери, чего тебе там в башку стукнуло. М-да… Так вот. Утверждаем план действий: сокол – ты забиваешь ей дымоход. Лиса – ломаешь, чего смогёшь, по своему плану.
– Ступу грызть? – спросила лиса.
– Грызи, коли на бобровщину потянуло.