– Не видал я никакой котомки, – отрицательно покрутил головой кузнец. – Лук был, колчан еще, а котомки – не было.
– Как же не было, когда я ее самолично под лавку сунул! – потряс руками Иван Царевич.
– Да чего ты так разволновался? Деньги у тебя там, что ль, лежали али талисман какой? – опустил молот Яков.
– Дороже, – вздохнул Иван Царевич. – Прутик да клок шерсти от медведя. И еще чешуйка щукина.
– Ты чего, Ивашка, умом тронулся? – подозрительно уставился на него Яков.
– Да ну тебя! – Иван Царевич даже не обиделся, поскольку всецело был поглощен горечью утраты. Ведь не спроста котомка его пропала. Точно, не спроста!
– Да объясни ты толком!
– Сказывал же тебе про вещи волшебные: от зверья и лешего, а теперь куда мне без них?
– Вот гадство! – грохнул кузнец молотом по наковальне. – Бес спер, который сбежал. Голову даю на отсечение!
Иван Царевич сполз спиной по воротине и прислонился к ней затылком.
– А что мне с твоей головы, Яков? Э-эх, невезуха!
– Говорил же: не привечай бесов. Говорил? Вот тебе и аукнулось.
– Да чего теперь говорить-то! Котомки все едино не вернешь.
– А енто мы еще поглядим! – сурово свел брови Яков.
Он отложил молот и опять сунул лезвие в воду. Вода зашипела, над ведром взвилось облако пара.
– Пошли! – сказал кузнец, снимая кожаный фартук и вешая его на гвоздик.
– Куда?
– Куда надо! – Яков подхватил на ходу крепкую лопату, прислоненную к стене, легко вскинул ее на плечо и направился вон из кузницы. – Тут недалече.
Иван Царевич, позабыв про гнусное самочувствие, устремился следом за бодро вышагивающим кузнецом.
«Рога он им сшибать собрался этой лопатой, что ль? – подумал Иван Царевич, едва поспевая за спешащим невесть куда кузнецом. – Только бы не вместе с головами! Бесы, конечно, а все ж жаль…»
Почему так подумалось про головы-то с рогами? Слишком уж решительно настроен был Яков.
Глава 12. Бесова бабушка
Тяжелая железная дверь в темницу, где томилась Василиса, распахнулась с противным скрежетом, и на пороге возник Кощей собственной персоной. Василиса, сидевшая у небольшого зарешеченного оконца и со вздохами взиравшая на неприглядный пейзаж Кощеевых владений, даже не подумала обернуться, будто и не услышала.
– Сидишь? – обратил Василисино внимание на свою персону Кощей, немного помявшись на пороге.
– А чего ж мне, навытяжку стоять пред тобой, козлище ты старый? – глухо отозвалась Василиса, не оборачиваясь и не отнимая руки от подбородка, которой его подпирала.
– Не груби, Василиска! – осторожно погрозил пальцем Кощей.
Василисы он несколько побаивался. Вреда, конечно, большого она нанести ему не могла – все одно бессмертный, – а колдонуть гадость какую – так это запросто: рога там отрастить, как у оленя, рыло свиное приделать или еще чего веселенькое. Забавница большая Василиса на сей счет была, да и с фантазией у нее полный порядок. Тем паче, скучно в темнице сидеть, сами понимаете.
Василиса ничего не ответила, только томно вздохнула.
– Люб я тебе али нет? – еще малость поколебавшись, продолжил вступительную речь Кощей. Никак он к сути вопроса перейти не мог – слабость выказать.
– Да ты чего, плесень застарелая, с трона упал да головкой приложился? – на этот раз Василиса все же снизошла до взгляда. Презрительного, правда, полного ненависти, но уже что-то.
– Гхм-м! – Кощей и вовсе растерялся от подобного напора. Знал, что не мил Василисе, но могла бы как-то повежливее, что ли, ответить, к примеру: «Уйди, постылый» или что-нибуть в том же духе. – Как некрасиво со старшими так разговаривать. Тем более вопрос-то, можно сказать, риторический был.
– А мне нет никакого интересу с тобой разговоры разговаривать, и на вопросы твои глупые я отвечать не подряжалась, – грубо бросила Василиса.
– Ай-яй-яй! – покачал головой Кощей Бессмертный и наконец-то переступил порог темницы, а войдя, остановился у самых дверей – вдруг, да и ретироваться срочно придется, – кулак в костлявый бок упер, корону на лысине заломил и говорит: – Непочтительная ты дама, Василиска. Гордая слишком. Говорил тебе, выходи за меня.
– А чего я за тобой не видала, хорек ты плешивый? – зевнула Василиса. Надоело ей уже изо дня в день слушать одни и те же глупости, а тем паче, отвечать на них.
– Старость – не порок, а…
– Насмешка над природой, – закончила за Кощея Василиса. – В твоем случае, конечно.
– Кончай, Василиска! Слышишь? Кончай енто безобразие! – затряс пальцем Кощей.
– Ты поаккуратней-то пальцем тряси.
– А то что?
– Отвалится! – Василиса вновь отвернулась к окошку.
– По-человечески прошу: завязывай со своими шуточками!
– А ты никак человеком себя возомнил, разбойная твоя морда? Мумия ходячая! – Василиса показала Кощею язык.
– Какая еще мумия? Чего ты несешь?!
– Египетская! Вся в бинтах и в губной помаде-е…
– Да я… я тебя… я… – запыхтел Кощей, яростно сжимая кулаки и наливаясь краской, но вдруг остыл, сделал три глубоких вдоха-выдоха и пробормотал себе под нос. – Я спокоен, я совершенно спокоен… – Промедитировав, Кощей вновь распахнул глаза и разулыбался. – Ну вот, я – снова я.
– Раздвоение личности, что ль? – опять поддела Василиса.
– Спокойствие, только спокойствие, – выдохнул Кощей, скрежеща зубами. – Я вот зачем пришел.
– Про то ты уже спрашивал, – напомнила Василиса.
– Про что же?
– Да про женитьбу. Это я так, на всякий случай. У тебя ведь застарелый старческий маразм.
– Нет, почему?! – не на шутку разобиделся Кощей Бессмертный. – Я пока на память не жалуюсь!
– Ой ли?
– Ну, хватит, – устало произнес Кощей, отерев лицо сухонькой ладошкой. – Я об Иване твоем речь веду.
– Никак сюда идет? – наконец проявила интерес к происходящему Василиса.
– Идет, идет, – буркнул Кощей. – Только вот зачем?
– Как зачем? А меня из плена гнусного вызволять.
– Ты, Василиска, кончай глупости-то молоть. Все по-честному: договор с тобой был?
– Ну, был, – вынуждена была признать Василиса.
– Нарушила?
– Ничего я не нарушала! Это жаба твоя бесчестная накрутила-навертела. Я остаток срока честно отработала.
– О том ведаю, – кивнул Кощей. – Но ты сама подписалась под тем договором. Так что за тобой еще денек оставался.
– День туды, день сюды! Тебе-то чего с этого? Все едино замуж за тебя, козла мумифицированного, не пойду!
– Речь не о том! – наотмашь рубанул рукой Кощей. – Речь об Ивашке твоем: чего ему тут надобно, коли все по-честному?
– А ты никак испужался, козлище старый? – заулыбалась Василиса.
– Кончай меня козлищем обзывать! – взбеленился Кощей Бессмертный. – Неприятно мне.
– А как же тебя еще величать?
– Кощеюшка, например. Коша. А лучше Кошенька.
– Тьфу, гадость какая! – сплюнула в окошко Василиса. – Так и быть, сморчком тебя жухлым звать буду.
– Измываешься все? – Кощей склонил голову вбок, прищурив один глаз, отчего стал похож на сморщенную несвежую картофелину.
– Должна же я как-то развлекаться. Скука у тебя смертная.
– А ты речь-то в сторону не уводи. Отвечай прямо: чего Иван ко мне прется?
– А это ты у него спросишь, когда он придет. И вообще, отпустил бы ты меня подобру-поздорову. На кой я тебе такая противная да вредная сдалась?
– Не могу! – развел руками Кощей. – Даже если б захотел, не могу.
– Это почему ж так?
– А потому ж! Если я один раз договор нарушу, то и любой другой того захочет, и начнется у меня под носом анархия сплошная. А кому расхлебывать опосля?
– Ничего, выхлебаешь, – опять отвернулась к окошку Василиса. Скучно ей стало от пустого разговора.
– Значит, не хочешь Ивашку свово отсендова наладить, восвояси отослать, чтоб на темной стороне не буйствовал, не нарывался.
– Так ведь договор твой, вот ты и налаживай. Только потом не жалуйся да не говори, будто не предупреждали тебя.
– Ну-ну! Ладноть! – надулся Кощей. – Еще поглядим, чья возьмет! – погрозил он кулаком в потолок, порывисто вышел вон и с грохотом хлопнул дверью. – Сморчок… Я тебе покажу сморчка!
Идет по темному коридору, из крупного камня сложенному, в плащ от сквозняка кутается да думает: «Чего к Василиске ходил? Какого рожна от нее хотел?» Мало того ничего не решил, так еще и настроение пуще прежнего себе испортил.
А может, отпустить ее на все четыре стороны – пущай бежит к своему Ивану ненаглядному. Жест доброй воли, так сказать. Да и надоела она хуже горькой редьки со своими шуточками глупыми и прозвищами обидными – все едино замуж за него не пойдет. Но нет, где это видано, чтоб разбойник его высокого положения пленников своих на волю отпущал да Иванов всяких боялся! Не бывать тому!
Но боязно что-то Кощею, точит страх его черную душу, к горлу ледяными руками тянется. С чего бы это? Сам себя пужает, да еще и дочка нервы накручивает, непонятно чего добивается…
И пришла Кощею Бессмертному в голову мысль, дельной показавшаяся: «А напущу-ка я на Ивана слугу свою старуху-Языкишну! Язык у ей ох и противны-ый: заболтает, закрутит, с ума болтовней кого хошь сведет! А уж если с Языкишной Ивашка управится, так и до Дрёмы черед дойдет: усыпит, убаюкает – век Иван спать будет, не проспится. Да только куда ему, болвану неотесанному, с Языкишной-то тягаться!»
Подумал так Кощей и заспешил в тронный зал: не гоже царям слуг в коридоры темные вызывать да шептаться с ними, будто воришки какие сговариваются. Чин по чину все должно быть! А то как же?..
Шли недолго. Иван Царевич в своем состоянии тяжелом даже толком умаяться не успел: три ложбинки прошли, на два холма взобрались, и вышли наконец к ельнику. Остановились.
Глядит Иван Царевич, странный лес какой-то: вроде елки, а всё будто ободранные кем. Снизу, от корней, почитай, по самую верхушку ствол да ветви голые. И только верхушки пышно зеленью покрыты. Близость нечисти так на природе сказалась али ободрал кто, невдомек Ивану. Только спросить у Якова не успел. Пока деревья разглядывал, кузнец покрутил головой и в ельник напрямик вломился. Иван Царевич опять за кузнецом припустил, чтоб из виду не потерять.