– Куда идем, брат Яков? – спрашивает Иван Царевич.
– Туда! – кивает неразговорчивый кузнец.
– А куда туда-то? – никак не отстает Иван Царевич.
– Увидишь.
– Нет, правда?
– К бесовой бабушке, – буркнул Яков.
– Куда-а? – не поверил ушам Иван Царевич, решил, издевается кузнец над ним или отшить хочет, чтоб с вопросами всякими не приставал.
– К бесовой бабушке. Не слыхивал, что ль, про такую?
– Знаешь, как-то не пришлось, – кашлянул в кулак Иван Царевич. – Про чертову слыхал.
– Ну вот. А то бесова!
– Ага, – сказал Иван Царевич и замолк, переваривая сказанное. Непонятно было, шутит кузнец или правду говорит. А вдруг и вправду к этой самой бабушке собрался, да еще с лопатой. Ох, что-то будет!
Поплутав меж деревьев, вышли они на берег лесного озера. Почти идеально круглая чаша исходила туманом, что облаком стелился над водой. Редкий, правда, туман был, видно все да смотреть особо не на что. Озеро как озеро, ничего в нем примечательного, не за что глазу ухватится. Вода чистая, глубоко видать. В воде бороды водорослей колышутся, кувшинки кое-где растут. Пень трухлявый у самого берега торчит, обхвата в два, почитай. Корнями толстыми, кривыми пень тот в воду уходит. Знатный пень. По-своему красивый.
И никого вокруг, ни единой души. Тишь да гладь.
Остановился Яков у самой воды, лопату скинул, на нее рукой оперся, ноги скрестил. Вдаль зрит.
– И чего? – спросил Иван Царевич, спустя не которое время.
– Ага! – крякнул Яков, будто опомнившись, да как пнет каблуком пень. – Эй, так твою растак, выходь!
Скрежетнул пень, покосился чуток, но устоял. Волна крупная по озеру разбежалась, кувшинки на ней запрыгали, камыш редкий зашелестел, заволновался.
– Ты это кому? – уточнил Иван Царевич. Начинало ему казаться, будто не в своем уме кузнец.
– Ей. Им, – отозвался немногословный Яков.
– Кому – им?
– А вона, сам глянь, – дернул подбородком кузнец.
Иван Царевич проследил за взглядом кузнеца и заметил недалече от берега кочку, какой раньше не было. Присмотрелся получше: не кочка то вовсе, а голова беса рогатая. По самые глаза бес в воде сидит, пузыри пускает и гостей незваных взглядом ест.
– Выходь! – махнул Яков бесу ручищей.
Бес всплыл поболе, выставил над водой головку и узкие плечики.
– Чего тебе, кузнец, надобно? – спрашивает. – Почто корягу нашу ломать вздумал?
– Котомку верни!
– Какую еще котомку? Убирайся отсюда, покою от тебя нет! – неистово замолотил бес лапками по воде – злится, значит, страх нагоняет.
– Будет тебе покой, коли вернешь, – гнет свое кузнец.
– Чего привязался? Сказано же: убирайся!
– Значит, не отдашь?
– Нет у меня никакой котомки. На кой мне она?
– А кому не на кой?
– Почем я знаю! Нам твоя котомка без надобности, кузнец.
– Ой ли? А сперли тады зачем?
– Да не пер я ничего. Чего ты спозарани привязался ко мне?
– А кто спер?
– Не знаю! То не я был.
– Ага! Значит, сперли все-таки? – усмехнулся Яков, ловко подловив маленького лгунишку за язык на слове. – Зови того, кто спер!
– Слушай, отстань, а? – взмолился бесенок. – День на дворе, спать нужно. А ты тут шумишь.
– Разве я шумел? – вопросительно глянул кузнец на Ивана Царевича. – Э, не-ет, – покрутил он пальцем. – Это я нашептывал. А коли не будет котомки, так я настоящий шум подыму.
– Твое дело, – пожал плечиками бесенок и зевнул. – Шуми. А я спать пошел, – и скрылся под водой.
Его маленькая тщедушная фигурка мелькнула под водой, взмахивая лапками, и скрылась под корягой.
– Никогда по хорошему не понимают, – вздохнул Яков и протянул лопату Ивану Царевичу. – Подержи-кось.
Иван Царевич принял инструмент, а кузнец неспешно закатал широкие рукава посконной рубахи, приблизился к пню, ухватил его за коренья и ну ворочать из стороны в сторону – воду баламутить. Скрипит пень, треском отдается, того и гляди в труху его Яков изломает.
Шурхнули из-под пня бесы в разные стороны, всплыли и ну гомонить, ругать кузнеца, на чем свет стоит. А тот знай себе пень тягает, волну одну за другой гонит. Бесов так и мотает из стороны в сторону.
И тут показалась из воды еще одна бесовская рожа, сморщенная, противная: пятачком ворочает, рогами трясет, будто корова бодливая.
– Уймись, – говорит, – кузнец! Почто озеро мое взбаламутил? Почто покою не даешь?
– Да вот, – Яков перестал пень трясти, выпрямился, на беса того уставился, – пень мне ваш больно по нраву пришелся. Хочу у дома садик разбить на забугорный манер: прудик там, цветочки и пень ентот как раз к месту придется, по фэншую.
– Ты тут не выражайся. Дама я все-таки!
– Так ты и есть бабка бесовская? Не признал, богатой будешь.
– Мы и так не бедные. А пень в покое оставь, слышь?
– А это как дело повернется.
– Чего тебе надо?
– Сказал же, пень для фэншую трэба.
– А больше тебе ничего не трэба? – передразнила кузнеца бесовская баба.
– Еще самую малость. Место тут больно хорошее, – огляделся по сторонам кузнец и вдохнул полной грудью, плечи расправив. – Надоело мне, понимаешь, на холме жить, как чирь на заду там торчу. Вот решил сюды переехать. Место больно хорошее, здоровое, дышится легко.
– Да где ж ты тут жить-то собрался? В озере, что ль? – хихикнула бесовка, и бесы в лад с ней захихикали, столь уморительной шутка им показалась.
– Что ж я, дурак вовсе? – недобро усмехнулся Яков. – Я ужо все распланировал чин по чину: водичку я спущу, прудик небольшой оставлю – глаз будет радовать. Места много станет. Вон там, – указал он вправо, – дом справлю. Тут – огородик разобью, огурчики с помидорками выращивать стану. Там вона, – палец переметнулся влево, – баньку поставлю у прудика да колесо водяное, шоб меха сами качались, а то умаялся руками их дергать.
– Какое колесо? – перестала давиться смехом бесовка. – Какая еще банька? Чего мелешь, кузнец!
– Знамо, какие. Как у всех людёв.
– А воду, воду-то куда денешь? Черпаком черпать будешь али как? – прищурилась бесовская баба.
– Зачем же такие сложности? Ну-ка, брат Иван, дайка лопатку мою верную, – протянул кузнец здоровенную лапищу, и Иван Царевич вложил в нее крепкое толстое древко.
Яков крутанул задорно лопату в руке и по берегу пошел, будто место выбирает, копнуть где.
– А вот тут и зачнем копать! – воткнул он наконец лопату в то место, где озерцо с низинкой смыкалось.
– Постой, постой! – не на шутку переполошилась бесовка. – Ты что ж, и вправду решил мое озеро?..
– Место больно красивое! – повторил Яков и поскреб подбородок пальцами.
– Да ты что ж, разбойник, удумал? – рванулась из воды бесова баба. Выскочила на берег, к кузнецу подлетела, словно угорелая, и ну скакать вокруг него. – Чего тебе в башку-то взбрело? Наше это озеро испокон веков было!
– Ну и что? – вяло спросил Яков.
– Как что? Как это что?
– А вот так: было ваше – станет наше!
– Да ты никак ополоумел, кузнец? Я жаловаться буду! Кощею!
– Да за ради бога! – отмахнулся кузнец и зевнул, а бесовку аж передернуло при упоминании имени святого, но не отступилась – прыгает кругами, верещит.
Надоело это кузнецу, воткнул он лопату в землю, ногой придавил. Вошла лопата в землю, словно нож раскаленный в масло. Поднатужился Яков, подцепил ком земли огромный и в сторонку откинул. А вода из озера в лунку образовавшуюся – хлюп! Еще пару раз копни, и потечет вода под уклон ручьем бурным.
Всполошилась баба бесовская пуще прежнего, в реальности планов кузнеца уверившись, на колени грохнулась и хвостом нервно щелкать принялась.
– Ай, что ты делаешь?! Смилуйся, – говорит, – не губи! Чем мы пред тобой провинились-то? Договор ведь у нас с тобой навечный!
– Есть договор, – кивнул кузнец, на лопату опираясь. – Не отрицаю. Так только вы же его и порушили.
– Это как же? – заюлила бесовка, глазки у ей так и забегали из стороны в сторону.
– Котомку сперли, вот как!
– Не возьму в толк, о чем толкуешь?
– Про котомку! Али по старости туга на ухо стала? – гаркнул во все горло Яков, аж зверье-птицы, какие были в лесу, притихли, а у бесовской бабы шерсть на загривке дыбом встала. – Верни, чего взяла, а не то!.. – Яков погрозил лопатой.
– Не могу, – повесила плечики бесовка. – Вот чес-слово, не могу. Да и не твоя то котомка, к договору нашему никак не привязана.
– Енто как же тебя понимать?
– А так и понимай: котомка чья? Его, – ткнула дрожащим пальчиком бесова баба в сторону Ивана Царевич. – Вот и выходит, что ты побоку. Так что…
– Ты мне мозги не крути да в узлы не завязывай, – разозлился Яков. – Сказывай прямо: брали котомку ту?
– Брали, – сдалась бесовка. А куда денешься – было!
– Где взяли? – нахмурил брови кузнец.
– Знамо где, у Ивана ентого.
– Я не у кого, спрашиваю, а где!
– Ну, где? – заерзала на заду бесовка и нахально так сказала: – Там!
– Ясно, – кивнул кузнец, поплевал на ладони и за лопату взялся.
– Ох, постой, кузнец! – взвилась бесовка. – На дорожке, за заборчиком твоим валялась, чес-слово!
Лопата вошла в землю.
– Нет-нет! Чего это я? Во дворике твоем, во дворике!
Нога кузнеца надавила на лопату.
– Ай! Нет! – вцепилась в кузнецову рубаху бесовка и ну трясти ее. – Вспомнила я, вспомнила: под лавкой у тебя в дому котомка та лежала.
– Под лавкой, говоришь? – обернулся кузнец. – Значить, из дому моего вещь сперли?
– Да ведь не твоя вещь-то!
– Гость мой?
– Ну?
– Котомка его?
– Ну?
– Стал-быть, и котомка моя. Возвертай взад!
– Не дам! – отпрыгнула бесовская баба, яростно размахивая хвостом.
– Тады копаем, – пожал плечами Яков.
– Стой!
– Стою, – согласился кузнец.
– Ну чего тебе надо-то? – захныкала бесовка.
– Ох, с памятью у тебя нелады, – покачал головой Яков. – Котомку!
– Не могу, кузнец. Чего хошь проси – все сделаю! А только ентого не проси. Наказ нам строгий был от Кощ