– Так чего ж делать-то? – окончательно расстроился Иван Царевич.
– А ничего. Был меч да и вышел весь. Пойдем так.
– Как? С голыми руками на Змея Горыныча? – Иван Царевич показал кузнецу ладони с растопыренными пальцами.
– Ан не сопсем с пустыми, рыбка у нас есть.
– Чего-о? – протянул Иван Царевич, недоверчиво косясь на кузнеца, вдруг тому головку напекло или от горя ум помутился. Но нет, серьезен лик кузнеца, даже не улыбнется. Может, шутка такая непонятная?
– Да не терзайся ты так! Образуется все, выручим мы твою Василису.
– Не за то волнуюсь, – покачал головой Иван Царевич. – За Тришестое свое.
– Чего так?
– А коли меч этот к Кощею в лапы его поганые попадет, так еще неясно, куда он махнет им.
– Ну, ладноть, демагогию-то разводить. Пошли уж! – призывно взмахнул рукой Яков и потопал к дубу.
– А вдруг? – Иван Царевич скоро нагнал кузнеца и пошел рядом.
– Вдруг чего угодно быть могёт, но случается не всегда.
– Да ты хвилософ!
– Станешь тут… – неопределенно буркнул Яков и замолчал.
Дальше шли молча. И не то чтобы поговорить не о чем было, а просто дуб уж недалече, и нужно было вести себя тише воды, ниже травы, каковой, впрочем, и в помине не было. Была бы трава – все проще было: залег и ползи себе. Никак специально траву повывели с кустами, чтоб незаметно подобраться никто не мог.
Одно непонятно: дуб – вот он, рукой подать, большой, широкий, обхвата в три, а то и поболе будет; крона у него – дом под ней спрятать можно; корни толщиной в человека в землю глубоко уходят, а вокруг – никого, ни единой живой души.
Где ж охранник-то дубий – Горыныч? Али и вовсе не тот дуб? Может, их, дубов этих, у Кощея, как грибов в лесу. А может, Змей Горыныч, как прослышал, что на него войной идут, так и снял сундук заветный и к Кощею перенес – всяко надежнее, чем на дубе висящий, пусть даже и в цепях. Хотя и отлучиться куда мог страж верный Кощеев по срочной нужде какой – мало ли чего приспичит – сиди тут целый день, скукой майся.
Однако не видать никого. Сколь ни напрягали глаза, ни жмурились от яркого света солнечного Яков с Иваном Царевичем, все Змея Горыныча в плотной тени дуба разглядеть не могли. А вдруг ка-ак выскочит?!. Только чего ему, орясине этой, выскакивать – он и так затоптать может.
И все ж странно и непонятно. И туманно.
Иван Царевич с кузнецом уже не шли к дубу, а подбирались на цыпочках, стараясь не дышать и камешками мелкими не хрустеть. Все по сторонам озирались, не объявится ли «пегас» трехголовый.
Вдруг кузнец замер на полушаге, предупреждающе выкинув руку вправо, да так резко, что Иван Царевич не успел притормозить и, с тихим «ух!» налетев на препятствие, повис на руке. Яков казалось вовсе того не заметил – ни рукой, ни бровью не повел.
– Ты чего? – спросил Иван Царевич, поправляя сбившуюся на голове шапку. – Очумел, что ль? Предупреждать же надо!
– А я и предупредил! – прошипел Яков сквозь зубы.
– А чего шепотом? Ведь нет Змея.
– А это кто, по-твоему? – Кузнец дернул подбородком в сторону дуба.
– Ох, ё!.. – отшатнулся Иван Царевич. Не то чтобы трусом был, а только не таким он себе Горыныча представлял.
Нет, конечно, здоровенный он – с этим не поспоришь, – но чтобы настолько-о!
Змей Горыныч возлежал на спине меж массивных корней дуба, сложив передние лапы на пузе и свесив тяжелые головы на манер лихой тройки, то бишь две головы в разные стороны, а одна – посередь. Головы были размером с полконя, а то и поболе, с массивными нижними челюстями, крутыми надбровными дугами и махоньким лобиком (зато три!). Уши отсутствовали, что и понятно – в полете трепыхаться да тормозить будут. Головы держались на длинных, в три руки, гибких шеях, сходившихся на внушительном бочкообразном туловище. Причем Горыныч был пепельного оттенка, а пузо почему-то белым, в виде овального пятна, будто вытер его Змей. Еще на пузе наличествовал крупный пупок-пипка. Крыльев видно не было, но чтобы поднять такую тушу, крылья должны быть немаленькие. Из тела же Горыныча росли четыре ноги (или лапы – не разберешь толком), короткие, с виду похожие на обезьяньи, но только раз в сто крупнее. Страшные лапы. А внизу белого живота вился ужасный рваный рубец, будто несчастный Змей попал под нож безумного мясника. Ивана Царевича от того зрелища передернуло, и тут до него дошло! Думал, как говорится, ментафора то была своеобразная от Бабы Яги. Ан нет! И в самом деле того, с корнем… И только тогда осознал Иван Царевич в полную силу, с кем шутки шутил. Да то дело прошлое, обошлось кое-как, слава богу! А вот под дубом посапывала в шесть ноздрей настоящая опасность.
Эх, меч бы сюда! Ткнуть им в белое пузо для острастки. Только не было меча. Ничего не было. И непонятно, как со страшилищем трехглавым сражаться. Разве что до головокружения обморочного довести, круги вокруг наматывая, если, конечно, пламенем не пыхнет, что для него пара пустяков, потому как даже в спящем состоянии из его ноздрей дымок валил, а из пастей угаром далеко несло.
– Чего делать будем? – нарушил затянувшееся гнетущее молчание Иван Царевич. Шепотом, чтоб Змей ненароком не услыхал, пусть и сип от него стоял почище пяти кузнечных мехов.
– Почем я знаю, – пожал плечами кузнец. Ему тоже в голову ничего путного не приходило. Яков разглядывал громадный сундук, висящий в ветвях дуба на толстых перекрещенных цепях прямо над головой Горыныча локтях в десяти от земли. – Видал?
– Ась? – пришел в себя Иван Царевич, сбросив гипнотическое оцепенение от зрелища дрыхнущей туши ящера. Насилу отведя взгляд от Змея Горыныча, поднял царевич глаза и тихонько присвистнул. – Вот это сундучище! Под стать своему охраннику.
Такой голыми руками не упрешь и даже не своротишь.
– Чего делать будем? – повторил вопрос Иван Царевич.
– Ты уже спрашивал.
– А все-таки?
– Дать бы этим сундучищем по башке Горынычу, –мечтательно протянул Яков. – В нем пудов немерено, не сдюжит.
– И как ты это собираешься осуществить? – полюбопытствовал Иван Царевич.
– Сбросить надобно как-то. – Кузнец помял подбородок пальцами. – Но как?
– Давай дуб вокруг обойдем, может, на него взобраться где можно? Подвесили же как-то на такую верхотуру сундук!
– Сам Горыныч и вешал – ему токма лапы протянуть, – задумчиво произнес кузнец, но вокруг дуба все-таки пошел. Иван Царевич – следом.
Идут, ствол необхватный разглядывают на предмет выемок, сучков или дупл каких, чтоб ухватиться можно было и ногу поставить. Шли, шли, и едва на лапу Горынычу, во сне подрагивающую, не наступили. Отступили назад, за дерево.
– Нет ничего, – разочарованно произнес кузнец.
– Нет, – согласился Иван Царевич.
– Чего делать-то будем?
– Это, вообще-то, мой вопрос.
– Так и отвечай сам! Умничает тоже.
– Отвечаю: зверье нужно на подмогу звать.
– Какое такое зверье?
– Обычное. Медведя, например.
– На кой он нам сдался? Думаешь, Горыныча заломает?
– Эх ты! А еще мастеровой, – пожурил Иван Царевич кузнеца. – Ведь медведи шибко шустры по деревам лазать. Залезет, сундук сымет, а мы уж…
– А-а! – понятливо разулыбался Яков. – Енто дело. Зови свово медведя! А то: «чего делать будем…»
Иван Царевич ничего не ответил, порылся в котомке и достал клок шерсти. Шерсть немного свалялась, превратилась в грязный плотный комок, вобравший в себя всякий сор, но для дела то было совершенно не важно. Осталось только поджечь шерсть.
Иван Царевич огляделся кругом, затем пристально уставился на кузнеца.
– Чего? – спросил тот немного погодя.
– Огонь нужен.
– Енто мы запросто! – заверил кузнец и полез за кресалом с кремнем.
– Погодь-ка, – остановил Иван Царевич, затем медленно приблизился к правой голове Горыныча, свисавшей почти до земли, нацепил на подобранную палочку клок шерсти и сунул под нос Горынычу, откуда изредка вылетали искры с язычками пламени.
Шерсть быстро занялась и взялась чадить. Противный удушливый дым паленой шерсти заполз в нос Горынычу. Змей пошевелил носом, поморщился, почесал его громадным когтем и всхрапнул. Иван Царевич быстро убрал комок.
Шерсть тлела, по ней весело скакали искорки.
Иван Царевич поморщился.
Яков зажал пальцами нос, не желая обонять противный запах.
И не успела шерсть догореть, как откуда ни возьмись выскочил косолапый медведь с веткой малины в зубах.
– Чего знал? – недовольно прорычал он. – Никогда спокойно пожрать не дашь!
Медведь сел на общирный зад, взял в лапы ветку и принялся объедать с нее ягоды – не выбрасывать же!
– Ты, главное, Михайло Потапыч, громче рычи.
– А чего такое? – завертел головой медведь. – Ох, твою в малинник! – едва не выронил он из лап ветку, наткнувшись взглядом на спящего Горыныча.
– Во-во.
– Сразу предупреждаю: драться не буду, – завертел головой медведь, – потому как не с лапы мне с ним когтями махать. Не желаю стать ему ковриком.
– И не надо, – кивнул Иван Царевич. – Ты как, Михайло Потапыч, шибко горазд по деревьям лазать?
– Да ты чего? – повертел медведь когтем рядом с ухом. – Чего мне на деревьях делать? Я медведь степенный, не пристало мне по сукам на манер белки глупой скакать.
– А обещался помочь, – повесил плечи Иван Царевич и разочарованно вздохнул.
– Да тот ли это бравый медведь, про которого ты сказывал? – с неприкрытым презрением в голосе спросил Яков и отвернулся, изобразив на лице презрение.
– Куда лезть? – прорычал медведь, сверкнул глазами и отбросил ветку.
– Туда, – указал Иван Царевич на крону дуба.
– Угу, – медведь смерил взглядом дерево. – И чего надоть? Загреметь оттуда?
– Лучше сундук сбрось, – не оценил шутки Иван Царевич. – А еще лучше, сбрось его на голову Горынычу.
– Этому? – медведь показал на спящего дракона.
– Ну а какому же еще! – развел руками Яков. – Али ты еще одного видишь?
– Не пойдет, – опять завертел головой медведь. – Он от меня после такого зверства даже шкуры не оставит.