здие свыше.
Намек, прозвучавший в изречении пифии, был понятен всем собравшимся на заседание в герусии. Семь лет тому назад в Спарте были умерщвлены послы персидского царя, пришедшие требовать от спартанцев покорности. Символом покорности персы издревле считают землю и воду, которые они принимают от покоренных ими племен и хранят у себя. Небольшой сосуд с водой из любого местного источника и горсть земли со вспаханного поля, эти знаки означают для персов очень много. По персидским поверьям, все люди на земле были сотворены когда-то богами из земли и воды. Вручение персам земли и воды любым народом или племенем есть священный акт, это означает, что и местные боги переходят под власть высшего божества персов — Ахурамазды.
Помимо земли и воды персы также требуют от покоренных племен ежегодной дани лошадьми, скотом, зерном, лесом, золотом, серебром, драгоценными камнями… Это зависит от того, чем богата земля каждого из покоренных племен. Покоренные народы обязаны выставлять военные отряды по первому зову персидского царя.
Царю Клеомену показалось, что персидские послы держатся перед ним слишком вызывающе. Клеомен приказал бросить персов в колодец, сказав при этом с издевкой, мол, пусть они возьмут там землю и воду. Захлебнувшихся послов извлекли из колодца и ночью погребли где-то на окраине Спарты. Ныне никто из спартанцев не смог бы отыскать место захоронения Дариевых послов, поскольку слуги Клеомена, хоронившие персов, сами давно мертвы.
Первым взял слово старейшина Евриклид. Семь лет тому назад лишь у него одного хватило мужества открыто упрекнуть Клеомена в бессмысленной жестокости.
— Если бы вы все тогда поддержали меня, показав Клеомену свое единодушие, то царь не решился бы на такое злодеяние, — укорял Евриклид своих коллег-старейшин. — Но куда там! У нас ведь, как обычно, гнева смертного человека страшатся сильнее гнева богов. Всем кажется, что среди великого множества творимых по всему свету злодеяний именно наше святотатство каким-то образом окажется незамеченным бессмертными обитателями Олимпа. К тому же многим зачастую кажется, что у богов легче выпросить прощение, нежели у смертного правителя.
Где теперь грозный царь Клеомен? Где жестокие исполнители его воли? Все они давно пребывают в царстве мертвых! Нам же теперь придется расплачиваться и за святотатство Клеомена, и за свое малодушие. Какой карой нам грозит Аполлон, сын Зевса, мы пока не знаем. В одном можно не сомневаться: эта кара нами заслужена, ибо мы не остановили в свое время Клеомена, пожелавшего убить послов, неприкосновенных во все времена.
Старейшины подавленно молчали, им нечего было сказать в свое оправдание.
Старейшин попытался защитить Евксинефт:
— Уважаемый Евриклид, не все из твоих сограждан обладают такой крепостью характера, как у тебя, — сказал эфор-эпоним. — Не все из нас способны забыть про своих родных, про свое благополучие, про свою жизнь ради возражения взбалмошному царю, который все равно сделает по-своему. В конце концов, Клеомен сам погубил себя. И то, что многие из нас участвовали в заговоре против него, говорит о том, что наша робость перед ним была до поры до времени. Разве не так?
Евксинефт повернулся к старейшинам, словно ища у них поддержки.
Геронты одобрительно загалдели: они были согласны с эфором-эпонимом.
— В том-то и дело, что всех вас в первую очередь заботит собственное «я», а также всевозможные жизненные блага, — проворчал Евриклид. — Законность и справедливость соблюдаются вами, если это не вредит вашему благополучию. Я же считаю, что благополучие государства у всех нас должно быть на первом месте.
Кому-то из эфоров показалось подозрительным, что гнев богов за преступление Клеомена снизошел на спартанцев по прошествии столь долгого времени. Все это более походило на козни жрецов Дельфийского храма, которые были возмущены тем, что Клеомен в свое время сумел подкупить пифию, которая оболгала Демарата от имени Аполлона. Это открывшееся злодеяние Клеомена долго будоражило Дельфы.
— Не является ли нынешнее изречение пифии местью дельфийских жрецов спартанцам за то, что мы так и не вернули из изгнания Демарата, хотя на этом настаивали жрецы и власти Дельф, — высказал свое предположение эфор Архандр. — Не намекают ли тем самым дельфийские прорицатели, что избежать гнева богов можно, только исправляя свои прежние ошибки.
— Но в изречении пифии упоминаются незаконно умерщвленные мидийские послы, — заметил Евксинефт. — Про Демарата в оракуле нет ни слова.
— Персидских послов нам уже не воскресить, — стоял на своем Архандр. — Вернуть же в Спарту Демарата — дело вполне осуществимое. По-моему, жрецы не упомянули в своем оракуле про Демарата из опасения выдать свое расположение к этому человеку, тяжко пострадавшему по вине Клеомена. Ведь это обычный прием дельфийских прорицателей: начинать издалека, давать двоякие ответы, нагонять туману…
— Может, в Дельфах не желают, чтобы Спарта помогала родосцам освободиться от власти персов? — сделал предположение эфор Стафил.
— Может быть… — задумчиво проговорил Евксинефт. — Однако в оракуле сказано, что беды грозят Лакедемону не из-за родосцев, а за убийство персидских послов.
Царь Леонид предложил вновь отправить феоров за новым оракулом, но на этот раз в Олимпию.
— Гнев Аполлона и дельфийских жрецов против Спарты вполне объясним, — сказал Леонид. — Пусть по этому же поводу выскажется царь богов и отец Аполлона. Тогда многое прояснится, и мы сможем увереннее смотреть в будущее.
Эфоры и старейшины решили последовать совету Леонида, надеясь, что оракул Зевса Олимпийского окажется более милостив к Лакедемону.
Феоры выехали в Олимпию в тот же день.
Когда феоры вернулись в Спарту, то их встречали с тем волнительным нетерпением, какое переполняет людей, желающих поскорее избавиться от дурных предзнаменований.
Оракул Зевса Олимпийского гласил:
Горе, когда поселяется бесчестье средь
Честных людей; мерою зла троекратной
Обернется для Спарты гибель мидийских послов,
Ни в чем не повинных. Такова справедливость богов!
Напуганные предсказанием из Олимпии, эфоры и старейшины повелели родосским послам немедленно покинуть Спарту. В помощи Родосу было отказано.
Кому-то из старейшин пришло в голову обратиться за советом к оракулу Амфиарая, находившемуся в Беотии, близ городка Оропа.
Этот оракул был весьма почитаем в Элладе. Предсказания жрецов Амфиарая почти всегда сбывались. И главное, дельфийские жрецы не имеют тесных связей с предсказателями из святилища Амфиарая. Беотийцы с давних времен враждуют с фокидянами, на земле которых находятся Дельфы. Фокидянам закрыт доступ в святилище Амфиарая, а беотийцы не ездят за предсказаниями в Дельфы.
В третий раз из Спарты отправилось священное посольство, теперь уже в Беотию, в святилище Амфиарая.
Оракул Амфиарая предсказал спартанцам, что их будет преследовать гнев Талфибия, которого они оскорбили убийством персидских послов. Спартанцы будут страдать от гнева Талфибия, покуда это злодеяние не будет искуплено. Словно в подтверждение этого предсказания, на обратном пути из Беотии на горной дороге один из спартанских феоров был убит камнем, скатившимся сверху с высокой скалы.
В Спарте случилось и вовсе необычное явление. Святилище Талфибия вдруг наполнилось множеством змей, которые покусали не только жрецов этого святилища, но и многих горожан, пришедших принести жертву Талфибию. Истреблять змей в священном месте считалось кощунством, поэтому спартанские власти оповестили сограждан, чтобы те обходили святилище Талфибия стороной.
Благодаря стараниям своей матери Леарх был назначен эфорами посыльным при царе Леониде. Каждый из спартанских царей имел при себе двух-трех гонцов. Эти гонцы выполняли различные мелкие поручения царей, входя в их ближайшую свиту. Отныне Леарх был обязан почти каждый день приходить домой к Леониду, чтобы слушать беседы царя с друзьями, набираясь при этом умения сочетать в своей речи краткость содержания и глубину смысла.
Граждане Спарты старались избегать длинных пространных речей. Юношей и девушек здесь с малолетства приучали к тому, чтобы они излагали свои мысли предельно точными и краткими фразами.
Леарх также стал сотрапезником царя Леонида в доме сисситий. Если Леонид обедал у себя дома, то Леарх был обязан присутствовать у него за столом, где непременно заходил разговор о добродетельных поступках. К себе на обед Леонид помимо Леарха приглашал тех граждан, честность и отвага которых были известны всей Спарте.
Вот и сегодня собравшиеся у Леонида гости слушали рассказ Агафона, сына Полиместора, о его приключениях в Аргосе. С Агафоном Леонид был дружен с детских лет. Именно Агафону Леонид поручил это очень опасное дело: проникнуть в Аргос под видом торговца и разведать, в каком состоянии находится войско аргосцев. Агафон провел в Аргосе целый месяц и сумел раздобыть нужные сведения.
Кроме Леарха и Мегистия, послушать Агафона пришли Клеомброт и Сперхий, муж Дафны. Хотел сюда пожаловать и Симонид, но его пригласила в гости Астидамия, благодарная ему за эпиникию, сочиненную в честь победы Леарха на Немейских играх. Отказать в визите прекрасной Астидамии Симонид не мог.
Став посыльным при царе Леониде, Леарх стал реже видеться с Горго, так как у него почти не оставалось свободного времени. Даже не имея никаких поручений, Леарх был вынужден находиться подле Леонида, который опекал его, как родного сына. Об этом попросила Леонида Астидамия, понимавшая, что ее сыну лучше всего взрослеть и набираться ума в кругу суровых и добродетельных мужчин.
Леонид и его гости сидели вокруг пылающего очага, внимая рассказу Агафона. Едва в соседнем помещении рабы накрыли на стол, Леонид пригласил своих гостей отведать его угощения. Было как раз время обеда.
Леарх, направляясь вместе со всеми в трапезную, заметил Дафну, которая поманила его к себе из глубины коридора, ведущего в женский мегарон. Леарх приблизился к сестре, заинтригованный таинственным выражением ее лица. Он полагал, что Дафна желает передать ему весточку от Горго.