— Я не знаю такого слова, — сказала Галантида.
— В таком случае я жду тебя завтра в это же время, — проговорил живописец, потирая ушибленный бок.
Прошел всего один день, как войско покинуло Спарту, но уже новые тревожные слухи заполнили город.
Карийцы, живущие в приморских селениях и городах, вдруг наводнили Спарту, спасаясь от аргосцев, которые подвергли разграблению Прасии, самый крупный из городов на восточном побережье Лаконики.
Эфоры собрались на совет. После опроса очевидцев картина происходящего на восточном побережье яснее для них не стала. Никто не знал, взят ли аргосцами город Фирея. Никто не мог сказать, где теперь находится спартанское войско во главе с Леотихидом. Тем более было непонятно, куда двинется аргосское войско после захвата Прасий.
— Вероятно, войско Леотихида где-то разминулось с аргосцами, — высказал свое мнение эфор Гиппоной, брат Булиса, — иначе аргосцы не вышли бы к Прасиям.
— Хорошо, если это так, — заметил эфор Леонтофрон. — А если войско Леотихида разбито, что тогда? Мы ведь знаем, каков воитель царь Леотихид. Аргосцы же враг очень опасный!
— Истинным предводителем войска является Амомфарет, — сказал Булис, — а ему военного опыта не занимать. Я не верю, что аргосцы смогли разбить Амомфарета.
— Тогда где наш непобедимый Амомфарет? — прозвучал чей-то раздраженный голос. — Почему он допустил такое — аргосцы ворвались в Прасии!
— Скорее всего, аргосцы разделили свое войско на два отряда, — в раздумье проговорил Булис. — Один отряд аргосцев осаждает Фирею, а другой, не теряя времени, устремился к Прасиям.
— Путь от Прасий до Спарты короче, чем от Фиреи, — хмуро промолвил Леонтофрон. — Если аргосцы от Прасий двинутся на Спарту, тогда войско Леотихида не успеет к нам на помощь. Войско Леонида и вовсе находится за пределами Лаконики.
Тут прозвучала еще одна мысль, повергнувшая эфоров в еще большее смятение. Эту мысль высказал секретарь-грамматевс.
— Может статься, Амомфарет и Леотихид не догадываются, что под Фиреей стоит не все войско аргосцев, а лишь часть его, — сказал он. — Они могут и не знать о разорении Прасий, ведь беглецы-карийцы ищут спасения в Спарте, но не в Фирее. В таком случае Амомфарет и Леотихид не ведают об угрозе, нависшей над Лакедемоном.
Кто-то из эфоров выругался вполголоса. Кто-то невесело пошутил, мол, Спарта имеет два войска и тем не менее оказалась совершенно беззащитной перед своим давним недругом.
— Что будем делать? — произнес Булис, повысив голос.
— Надо без промедления слать гонцов к Леотихиду и Амомфарету, — сказал Леонтофрон.
— И к Леониду тоже, — добавил Гиппоной. — Даже если аргосцы разорят Спарту, уйти безнаказанно им не удастся.
— Что ты такое говоришь, брат! — возмутился Булис. — Мы сами возьмем в руки оружие, вооружим старейшин и юнцов, карийцев и неодамодов, но не впустим аргосцев в Лакедемон!
Немедленно был объявлен сбор на площади перед герусией. Из лакедемонян-мужчин был собран отряд в триста человек. В его состав вошли граждане старше шестидесяти лет и юноши-эфебы. К лакедемонянам присоединились карийцы и неодамоды числом около четырехсот человек. Взялись за оружие и несколько сотен спартанок в возрасте от двадцати до тридцати лет.
Главенство над этим воинством эфоры поручили хромоногому Эвридаму, который в прошлом участвовал во многих битвах.
Пришлось взяться за оружие и Ксанфу. Он просто не смог оставаться в стороне, видя, что обе его натурщицы, Дамо и Галантида, без колебаний вступили в войско.
Вокруг Спарты были выставлены дозоры. Эвридам хотел было определить Ксанфа в один из таких дозоров. Однако Булис сумел убедить Эвридама, что будет лучше, если художник отправится гонцом к спартанскому войску в Кинурию.
Собственно, гонцами были выбраны Дафна и конюх Булиса, поскольку они хорошо знали местность и неплохо владели оружием. Ксанфа к ним присоединили в последний момент. Это Галантида сумела повлиять на Булиса, сказав ему, что живописцу будет безопаснее стать гонцом, нежели дозорным.
— Ксанфу не место в войске: его руки слишком слабы для щита и копья, — сказала Галантида. — Если Ксанф падет в сражении, кто тогда изобразит меня на картине в образе Леды?
Булис признал резонными доводы любимой супруги. Эфор-эпоним велел своему конюху в пути всячески оберегать живописца. Для Ксанфа и лошадь подобрали не самую резвую, чтобы он мог легко управлять ею.
Дафна не скрыла своего негодования, узнав, что одним из ее спутников будет Ксанф. Она напрямик заявила Эвридаму, что тот, как видно, не слишком-то беспокоится за родной город, коль дает ей в попутчики совершенно не пригодного к военному делу человека.
— Ксанф искренне желает помочь нам, — сурово ответил Эвридам на упрек Дафны. — Еще неизвестно, кто из вас двоих станет обузой в пути. Проще было бы послать в Кинурию одного Евбула.
Так звали конюха Булиса.
Дафне пришлось смириться.
Ксанф пришел в восторг, когда увидел Дафну верхом на коне, одетую в короткий хитон, с луком и стрелами за плечами.
— Дафна, ты вылитая царица амазонок! — воскликнул он. — Я и не знал, что ты умеешь ездить верхом.
— Садись на коня, почтенный, — холодно промолвила Дафна. — Нам пора в путь. Где Евбул?
В следующий миг Дафна увидела Евбула, который вышел из переулка, ведущего к герусии. Своего коня Евбул вел в поводу. Рядом с конюхом шел Булис в нарядном длинном гиматии. Оба направлялись к храму Мойр, возле которого был назначен сбор гонцов. От храма Мойр начинается улица, ведущая к мосту через реку Эврот, за которой пролегает дорога, уходящая к горному хребту Парнон. За этими горами лежит Кинурийская долина.
— Нельзя ли поживее, уважаемый! — сердито проговорила Дафна, обращаясь к Булису. — Солнце уже высоко.
— Прости, Дафна. — Булис протянул ей тонкую кожаную полоску с нанесенными на нее буквами. — Это донесение передашь в руки царю Леотихиду.
— Долго же эфоры сочиняли столь короткое послание, — усмехнулась Дафна. — Только зачем оно? Разве Леотихид не поверит моим словам о том, что Спарта в опасности?
— Так надо, Дафна, — нахмурился Булис. — Не тебе обсуждать действия эфоров.
— Ну, разумеется! — неприветливо бросила Дафна, ударив пятками в лошадиные бока.
Худощавый загорелый Евбул легко вскочил на широкую спину своего длинногривого жеребца, устремившись вслед за Дафной, которая во весь опор мчалась по улице, идущей под уклон. Прохожие при виде лихой наездницы опасливо жались к стенам домов. Многие узнавали Дафну и махали ей руками.
Ксанф с кряхтеньем взобрался на лошадь и кое-как заставил ее перейти с шага на небыстрый вихляющий галоп. Его распирала гордость от осознания того, что эфоры доверили ему столь важное дело.
Выбравшись из города, Дафна была вынуждена умерить бег своего скакуна, так как Ксанф на своей смирной лошадке постоянно отставал от нее. Дафна изливала на художника свое раздражение, называя его неженкой, растяпой и выскочкой, неприспособленным к трудностям. Ксанф угрюмо помалкивал, дабы не раздражать Дафну еще сильнее.
Равнина на левобережье Эврота была сплошь покрыта возделанными полями и оливковыми рощами. Среди полей и фруктовых садов тут и там виднелись селения илотов. Через одно из селений Дафне и двум ее спутникам пришлось проехать, поскольку дорога пролегала прямо по главной улице деревни.
Ксанф с любопытством разглядывал жилища илотов и их самих. Деревня состояла из трех десятков хижин, сплетенных из гибкого кустарника и обмазанных глиной. Конические и двускатные крыши этих неказистых домиков были покрыты соломой. В центре селения возвышался каменный алтарь и рядом каменная статуя какого-то бога, с грубыми чертами лица и с вытянутыми вдоль туловища руками.
Жители деревни не выглядели неотесанными дикарями, несмотря на свою одежду из грубого сукна и овчин. Мужчины-илоты все без исключения были бородаты, носили на голове конусообразные шапки из собачьих шкур, а на плечах накидки из шкур диких зверей мехом наружу.
Среди женщин-илоток было немало стройных и миловидных, увешанных медными и костяными украшениями. В отличие от спартанок, илотки не завивали волосы и не укладывали их в изысканные прически. Замужние илотки носили небольшие шапочки, плотно облегающие голову и украшенные живыми цветами. Их волосы, собранные в пучок на затылке, свисали им на спину пышным хвостом. Незамужние девушки носили волосы заплетенными в четыре косы: две ниспадали на спину, две свешивались с висков на грудь. Такие прически Ксанфу доводилось видеть у женщин из древнего племени абантов, живущего на острове Эвбея.
В далекие-далекие времена абанты проживали по всей Срединной Элладе и были процветающим народом, но потом с севера пришло племя лелегов и вынудило абантов потесниться. Вместе с лелегами в Среднюю Грецию пришли дриопы, народ, искуснейший в обработке камня и бронзы. Затем нахлынувшие опять же с севера ахейцы поработили лелегов и дриопов. Абантов ахейцы изгнали на остров Эвбею. Все это случилось в стародавние времена, когда греческий язык назывался ахейским, а завоеватели называли себя эллинами, не считая равными себе автохтонные племена лелегов, абантов и дриопов.
Ксанф обратил внимание, какое почтение выказывают Дафне старейшины селения, сразу распознавшие в ней спартанку. Старейшины хотели было пригласить Дафну в самую большую хижину, полагая, что она захочет отдохнуть. Однако Дафна отдыхать не собиралась, к немалому огорчению Ксанфа, который совсем разомлел от жары и долгой скачки.
В другом селении илотов Евбул предложил Дафне напоить лошадей. Дафна нехотя согласилась сделать короткий привал.
Пока Евбул поил коней у колодца, Дафна в это время о чем-то беседовала с илотскими старейшинами, сидя в тени древнего дуба.
Ксанфа местные женщины пригласили в хижину и усадили его за стол. Отведав козьего сыра и виноградного вина, Ксанф почувствовал, что силы возвращаются к нему. Живописец разговорился с хозяйкой жилища и двумя ее взрослыми дочерьми. Он узнал от них, что почти все мужчины из этого селения призваны в спартанское войско, ушедшее к Микенам. Женщины тревожились за своих мужей и братьев, сетуя, что во всех войнах илоты несут гораздо большие потери по сравнению с лакедемонянами.