— Довольно, — остановил Дамаста Демокрит. — Я терпеливо слушал твою болтовню, брат, хотя пришел сюда не за этим. Я пришел за Клитой, которую ты мне, если помнишь, подарил.
— Она твоя, — ответил Дамаст. — Можешь взять ее. Впрочем, погоди… Ты хотел дать подметальщику совет, как разбогатеть. Не дашь ли ты такой совет родному брату?
— Тебе? — засмеялся Демокрит. — Разве тебе недостаточно того богатства, которое у тебя есть, Дамаст?
— Конечно, я не беден, но богатство никогда не бывает чрезмерным, Демокрит, как не бывает чрезмерным счастье…
— Да, да, — вздохнул Демокрит. — Счастье никогда не бывает чрезмерным… Но не слишком ли ты жаден, брат? Разве ты не знаешь, что жадность — большой порок?
— Все же я подарил тебе усадьбу и двух рабынь, Демокрит, и ты должен помнить это. Я помогаю тебе, посылаю продукты. Ты готов был дать совет подметальщику, но жалеешь для меня. Хочешь, я пошлю свой самый быстроходный корабль в погоню за Диагором и Алкибией и прикажу, чтобы их схватили и вернули в Абдеры… Tы мне — добрый совет, я тебе — добрую услугу…
— Зачем тебе деньги, Дамаст? — спросил Демокрит.
— Видишь ли, — замялся Дамаст, — если я скажу тебе, что я задумал, ты станешь смеяться.
— И все же?
— Клянусь, это доброе дело, брат.
— Не клянись, Дамаст, не клянись. Нет такого доброго дела, ради которого желают разбогатеть. Поэтому я тебе ничего не скажу. Достаточно того, что я предупредил тебя в свое время о ливне: ты заработал на этом не один талант. Разве не так, Дамаст?
— Я и сам знал, что будет ливень, — ответил Дамаст. — Еще задолго до твоего предупреждения я отдал приказ свезти хлеб под крыши.
— Стыдно врать, Дамаст. Впрочем, ты всегда любил врать. Однажды, когда мы были еще детьми, ты сказал мне, что горит наш дом. Помнишь? Я бежал через весь город, у меня чуть не разорвалось сердце…
— Я не помню такого, Демокрит.
— Зато я помню. Итак, ты заработал много денег, когда спас хлеб от ливня. Не отрицай.
— Ладно, допустим, что так. Но не потому, что ты предупредил…
— Помолчи! — повысил голос Демокрит. — Уже темнеет, и мне пора домой. О том, что я заберу с собой Клиту, мы договорились.
— Не сегодня, однако: ведь она больна.
— Я унесу ее на руках. Ночью пойдет дождь и будет идти несколько дней. Я унесу Клиту до дождя.
— Дождь пойдет? Ночью? Что-то не похоже.
— Увидишь, не долго осталось ждать. Жаль, конечно, что этот дождь никому не повредит, верно? — засмеялся Демокрит, — Ты успел бы воспользоваться моими предсказаниями… Впрочем, довольно об этом. Прощай, брат.
— Действительно, потянуло сырым ветром, — поежился Дамаст. — Все-таки я задумал доброе дело. Хочешь, скажу какое?
— Ладно, скажи, — остановился Демокрит.
— Для этого дела мне нужны большие деньги.
— Сколько же?
— Талантов тридцать.
— Но это же целое состояние, Дамаст.
— Да, брат. Целое состояние. Чтобы построить храм, мне нужно тридцать талантов. Храм Деметре52.
— Ах вот как! Теперь понятно! — засмеялся Демокрит. — Ты желаешь разбогатеть, чтобы построить храм Деметре, которая помогала бы тебе богатеть… Умнее не придумаешь, Дамаст. И ты, конечно, желаешь прославиться сооружением храма?
— Да, — сказал Дамаст. — Это была бы добрая слава.
— Ты потрать на это уже имеющееся богатство, — предложил Демокрит. — Ради собственной славы и благосклонности богини стоит пожертвовать деньгами.
— Ты жалеешь дать мне добрый совет, Демокрит, а между тем корабль с Диагором и Алкибией все дальше уходит от берегов Фракии.
— Пусть уходит, — сказал Демокрит. — Пусть уходит, — повторил он, вздохнув. — Люди должны испытывать свою судьбу, иначе они никогда не узнают счастья.
— Ты растратил большие деньги, принадлежавшие нашей семье, Демокрит. И если ты не хочешь возвратить их для себя, возврати их для меня. Я до сих пор жалею, что мы доверили тогда тебе такую большую сумму. Кстати, Демокрит, по законам нашего полиса, мы можем судить тебя за растрату наследства и приговорить тебя, например, к непогребению после смерти.
— Знаю, — сказал Демокрит.
— Мы можем даже изгнать тебя…
— Знаю и это. Ведь вы позаимствовали свои законы у Афин.
— Ты вывез богатство за пределы Абдер и там пустил его на ветер…
— Я верну богатство Абдерам, Дамаст, но не деньгами, а знаниями.
— Хорошо. Вот и скажи мне для начала, как разбогатеть, подари одну из своих истин.
— Никогда, Дамаст.
— Почему?
— Потому что ты хищник. Ты родился с открытыми глазами, как рождаются львы… Прощай.
Демокрит вошел в комнату, где лежала Клита.
— Клита, — позвал он, склонясь над ложем няньки, — это я…
Клита смотрела на него грустными глазами. При колеблющемся свете лучин казалось, что она безмолвно гримасничает, словно лишилась языка.
— Это я, Клита. Ты узнаешь меня?
— Да, Демокрит, — ответила она слабым голосом. — Зачем ты пришел?
— Я хочу унести тебя домой…
— Мой дом здесь, Демокрит.
— Твой дом там, где я, Клита. Разве не так? Прости меня, Клита. — Он коснулся лбом ее груди.
Клита погладила его волосы.
— Прости и ты меня, — сказала она.
— Я прощаю. Мне показалось тогда, что беда пришла только ко мне. Но это была и твоя беда, Клита. Теперь мы еще больше нужны друг другу.
— Да. Когда вернутся силы, я приду к тебе, Демокрит.
— Нет. Я унесу тебя. Ты легкая, Клита, а у меня крепкие руки. Скоро пойдет дождь… Я заверну тебя в простыни, Клита, тебе будет тепло. Дома разведем огонь, нам будет хорошо.
— Что скажет Дамаст? Он разрешил?
— Да.
— Ты устанешь нести меня. Это так далеко.
— Нет, Клита, нет.
Он завернул няньку в простыни, на которых она лежала, поднял на руки, бережно прижимая к груди.
— Люди будут удивляться, — сказала нянька.
— Уже темно, никто нас не увидит.
Когда они были уже за калиткой, кто-то закричал во дворе:
— Он же сумасшедший! Зачем же вы отдали ему старуху?
Никто не отозвался на этот голос.
— Кто это кричал? — спросил Демокрит у няньки. — Тебе знаком этот голос?
— Да. Это Сокл.
⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀
Дождь начался, когда они были уже за городскими воротами.
— Тяжело тебе, — сказала Клита. — Отпусти меня, я попробую идти сама.
— Не надо. Ты легкая, я совсем не устал… Да, — вспомнил он, — я не подоил Амальтею, торопился…
— Разве ты умеешь доить? — спросила Клита.
⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀
— Приходилось. В скитаниях я многому научился… Я подою Амальтею и напою тебя теплым молоком. Тебе сразу же станет лучше. А что давал тебе этот Сокл, как он тебя лечил?
— Он все время давил мне на живот. Все кишки раздавил своими кулачищами…
— Ты захлебнулась?
— Кажется, — ответила Клита. — Я не помню. Очень холодная вода…
— Да, да, вода очень холодная. Ты выбрала плохое время для купания.
— Я не купалась, Демокрит.
— Знаю, знаю. Но об этом лучше не вспоминать. Верно, Клита?
— Да, Демокрит.
Он уложил Клиту на свое ложе, развел огонь в очаге. Дрова затрещали, стреляя искрами. Дал выпить Клите неразведенного вина, оставшегося в кувшине, и отправился доить козу. Когда он вернулся, Клита уже спала. Он хотел было разбудить ее, коснулся рукой ее плеча, но тут же передумал. Отлил в кружку немного молока, сел у очага, поставил кружку на камень у самого огня. Молоко быстро вскипело. Демокрит отломил кусок хлеба и съел его, прихлебывая горячим молоком, в которое добавил меда. Он промок и озяб под дождем. Теперь тепло огня и пищи согревало его. Он сбросил с плеч хитон и сразу ощутил грудью горячее дыхание пламени.
«Грядущий огонь все обоймет и всех рассудит». Так сказал Гераклит из Эфеса. Грядущий огонь… Все больше будет рождаться людей на земле, крепче станет их разум, он наполнится знаниями, которым покорится мир. Каждый сможет почерпнуть из этой сокровищницы все, но драгоценностей в ней не убавится: зажечь огонь от огня — значит, не отнять от него, а прибавить к нему. Да, да!
Клита застонала, и он подошел к ней.
— Тебе больно? — спросил он.
— Да, — ответила Клита.
— Что болит?
— Здесь, — она указала на грудь, — дышать больно.
— Ты простудилась, Клита. Это пройдет.
Он вскипятил и для нее молоко с медом, поил ее, сидя с ней рядом, поддерживая одной рукой ее голову.
— Когда-то ты меня так поила, — сказал он ей, — когда я был маленький. Теперь ты словно маленькая, а я твоя нянька. Ничего, Клита, все пройдет. Завтра тебе будет лучше.
Но Клите не стало лучше ни на следующий день, ни через неделю, ни через месяц.
— Умереть бы скорей, — говорила она Демокриту, — и избавить тебя от хлопот. Повидать бы только перед смертью Алкибию или хотя бы узнать, как она там живет…
— Не торопись умирать, Клита, — ответил ей Демокрит. — Вот ты поправишься, мы сядем вместе на корабль и отправимся в Афины. Там мы найдем Алкибию, отнимем ее у Диагора, купим большой теплый дом и будем жить вместе долго-долго.
— Пустые мечты, — не верила ему Клита. — Но ты почаще говори мне об этом: приятно слушать.
Жить становилось все труднее. Подходили к концу дрова, надо было их экономить, хотя погода стояла холодная и сырая, а Клита нуждалась в тепле.
Не хватало пищи, особенно после того, как перестала доиться коза Амальтея. Деньги, полученные когда-то от Фавбория, подходили к концу. Демокрит покупал на них только хлеб. Хлеб и молоко Амальтеи спасали Демокрита и Клиту от голода, но потом у Амальтеи не стало молока. Продукты же из кладовых Дамаста они не получали с того самого дня, как заболела Клита. Клита не могла ходить за ними, а Демокрит не хотел.
— Пустые мечты, — говорила нянька, когда Демокрит заговаривал о будущем, — совсем пустые мечты. Поправиться бы мне, встать на ноги…
Время его складывалось теперь не так, как он хотел, а как придется. Ходил за хворостом в дальний лес, в город за хлебом, ухаживал за Клитой, разжигал очаг, кормил козу — всех забот не перечислить. Питались орехами, собранными с дерева во дворе, дикими фруктами — яблоками и грушами, которые Демокрит приносил из лесу, заваривали в кипятке травы, корни цикория, ягоды боярышника. Доведенный до крайней нужды, Демокрит решил продать какое-нибудь из своих сочинений, показал хозяину книжной лавки Фериду книгу наставлений Пифагора. Хозяин лавки дал за нее сто драхм. Демокрит купил на эти деньги корзину хлеба и корзину сыра, хеник оливкового масла и малую амфору вина. Этого хватило ему и Клите на месяц безбедной жизни. А тут и Амальтея окотилась, принесла двух козлят.