— По лицу видно, что сумасшедший, — услышал Демокрит сказанное одним из них и понял, что это сказано о нем.
Демокрит взглянул на говорившего и узнал в нем ученика Протагора.
«Ах, вот что это за люди, — сказал себе Демокрит, — Праздные зеваки, ученики Протагора, молодые бездельники хотят увидеть мой позор».
— Его книга о Пифагоре — собрание пошлостей! — засмеялся другой. — Только сумасшедший мог составить такую глупую книгу.
— Я хотел бы посмеяться вместе с вами, — замедлив шаг, сказал Демокрит, — Но, увы, настоящее веселье наступит тогда, когда для вас придет время обливаться слезами.
⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀
Он хотел сказать этим только то, что придет время, когда он будет веселиться и смеяться над ними, что у него и у них разные причины для веселья, и совсем не вкладывал в эти слова тот печальный смысл, который они приобрели потом.
Молодые люди зашумели в ответ, захохотали еще громче. Этот шум смеющихся над ним учеников Протагора сопровождал его все то время, пока он поднимался по ступенькам к дверям храма.
После яркого солнечного света, заливавшего агору, храм встретил его сумраком. Посыльный положил ему руку на плечо и повел к двери, которую Демокрит не сразу разглядел. Дверь открылась без шума. За ней оказалась еще одна дверь. Посыльный осторожно приоткрыл ее, просунул голову в щель, сквозь которую хлынул свет, и тихо сказал:
— Пришел Демокрит. Ему можно войти?
— Пусть войдет, — ответил слабый старческий голос.
Посыльный сделал Демокриту знак рукой и легонько подтолкнул его в спину, когда он приостановился на пороге ярко освещенной солнечным светом комнаты.
— Входи, — приказал ему все тот же старческий голос. — Я ждал тебя.
Перед высоким окном, выходившим в рощу, которая с трех сторон окружала храм Аполлона, стоял верховный жрец — сутулый, худой старик с белой головой и такой же белой бородой. И одежда на нем была белая, из тонкой шерсти. Он опирался одной рукой о подоконник, другой пригласил Демокрита подойти поближе.
— Что ты видишь за окном? — спросил жрец, когда Демокрит подошел к нему.
— Рощу, — ответил Демокрит.
— Из чего состоит она?
— Из деревьев.
— Из чего состоят деревья?
— Из листьев, ветвей, ствола и корней.
— Разве ты видишь корни?
— Я не вижу корней, но я знаю, что они есть у каждого дерева.
— Из чего состоят листья, ветви, ствол и корни? — спросил жрец.
— Из атомов, — ответил Демокрит.
— Из чего состоят атомы?
— Они не имеют частей.
— Кто создал деревья?
— Они вырастают из семян, — ответил Демокрит.
— Кто создал семена?
— Они вырастают на деревьях.
— Так было всегда? — спросил жрец, взглянув в лицо Демокриту. — Всегда были деревья и семена? Или было время, когда были только семена?
— Здесь я вынужден обратиться к мнениям мудрецов, — ответил Демокрит, — так как не был свидетелем событий столь удаленных во времени.
— Что говорят мудрецы? — спросил жрец.
— Из всех мнений мне кажется истинным то, в котором утверждается, что все произошло из атомов, различным образом сцепляющихся.
— Все?
— Все.
— И боги? — помолчав, спросил жрец.
— И боги, — ответил Демокрит.
— По какому же закону сцепляются атомы, по чьему мудрому установлению?
— По закону необходимости.
— Из чего рождается необходимость?
— Из движения. Вселенский вихрь увлекает все. Легкие атомы стремятся к поверхности, тяжелые — скапливаются внутри, подобное соединяется с подобным, сгущается и разрежается, распадается на части, смешивается, проникает одно в другое — и вот в этом бесконечном движении бесконечно разнообразных и бесконечных по числу атомов возникает все существующее, исчезает все существующее и возникает вновь, чтобы исчезнуть и появиться…
— Какую роль отводишь ты богам в этом мире? — спросил жрец.
Демокрит ответил не сразу: он знал, что этот вопрос — самый главный. Если он ответит, что боги не играют в этом мире никакой роли, он подставит себя под неминуемый и страшный удар. Если же он скажет, что боги, появившись в мире, завладели им, он предаст истину ради собственного покоя.
— Боги делают то, что они делают, — сказал он, — не больше и не меньше того. А так как многое в этом мире совершается руками людей, то власть бога живет человеческой верой в него.
— Хорошо, — сказал жрец, помолчав. — А не являются ли боги выдумкой невежественных людей? — глаза его сузились и замерли.
— Были люди, которые так говорили. Этих людей подвергали гонениям, приговаривали к смертной казни. Их судили по законам тех государств, в которых они жили. По законам Абдер, люди, отрицающие существование богов, подлежат смертной казни. Чтобы нарушить этот закон, достаточно сказать: «Боги — пустая выдумка невежественных людей». Я не хочу преступать этот закон, и никто не принудит меня сделать это.
— Разумно, — сказал верховный жрец.
Он отошел от окна и опустился со вздохом в кресло — устал стоять.
— Ты тоже можешь сесть, — сказал он Демокриту, указав рукой на другое кресло, стоявшее шагах в трех от него.
— Я думал, что разговор окончен, — сказал Демокрит.
— Нет, — ответил жрец. — Мне нужно задать тебе еще несколько вопросов.
Демокрит подошел к креслу и сел.
— Я готов отвечать, — сказал он.
Жрец усмехнулся, покачал головой.
— Ты написал, что счастье — покой, отсутствие страданий. Что следует стремиться к покою тому, кто хочет быть счастливым. Правильно ли я излагаю твою мысль, Демокрит?
— Да, — ответил Демокрит.
— Но вот есть обстоятельства, когда счастье в страдании, даже в смерти. Я говорю о тех, кто страдает ради спасения жизни других, кто гибнет в бою за свой народ, кто испытывает мучения от врагов, отстаивая свой город, или правду, или истину… Следует ли избегать этих страданий? И если следует, то согласуется ли это с твоим советом избегать страданий?
— Предать друга, истину, народ из страха перед смертью или телесными мучениями — значит, оказаться во власти вечных и жестоких душевных страданий. Мужественные люди предпочитают этим страданиям смерть и принимают ее если не с радостью, то спокойно.
В окно влетела ласточка. Щебеча, покружилась под потолком и выпорхнула в окно.
— Вот образ человеческой судьбы, — сказал, проводив взглядом ласточку, жрец. — Мы появляемся в этом мире, кружимся и исчезаем. Что лучше — сделать несколько кругов или один, никто не знает.
— Глупцы, боясь смерти, желают долгой жизни. А между тем следует бояться старости, ибо у старости нет надежд…
— Ты обо мне? — вскинул голову жрец. — Говорят, ты отравил свою няньку, — не дал он ответить Демокриту. — Говорят, ты изуродовал неумелым лечением лицо поэту Диагору. Говорят, ты хохочешь на могилах, собираешь ядовитые травы и камни и называешь глупцами всех, кто перечит тебе… Иные, жалея тебя, говорят, что ты повредился в уме и поступаешь противу правил не злонамеренно, а по несчастью, постигшему тебя. Говорят, что ты хочешь хитроумным способом разорить богатых абдеритян и сделать их нищими!
Лицо верховного жреца налилось кровью и ноздри старческого дряблого носа задвигались как у лошади, почуявшей приближение кровавой битвы.
— Я не знаю, что лучше, — продолжал он, выпрямившись в кресле, — что для тебя лучше: признаешь ли ты себя сумасшедшим — и тогда тебя ждет тихая и обеспеченная жизнь в храме Асклепия, или же ты подтвердишь злонамеренность всех совершенных тобой поступков и высказываний — и тогда тебя ждет позорное изгнание из Абдер, если не худшее. Когда я говорю о худшем, я имею в виду наказание за то, что ты — суду это предстоит доказать, разумеется, — отвергаешь отечественных богов и замышляешь зло против своих сограждан… Выбирай, — сказал жрец, — либо храм Асклепия, либо изгнание, либо худшее.
— Худшее — это смерть? — спросил Демокрит.
— Да.
— Я предпочту смерть, если будет доказана моя вина.
Демокрит встал.
— Теперь я могу уйти?
— Нет, — ответил жрец. — Садись, — приказал он. — Разговор наш еще не окончен.
Демокрит сел.
— Что же еще? — спросил он.
Жрец потер лицо ладонями, потряс головой, прогоняя усталость, спросил, вздохнув:
— Всегда ли следует говорить истину?
— Всегда, — ответил Демокрит.
— Всегда ли ты следуешь этому принципу?
— Всегда, когда истина может быть услышана.
— Объясни, — потребовал жрец.
— Разумный не высевает зерна на камни, не черпает воду корзиной, не призывает на помощь льва, не прыгает с дерева вниз головой, не открывает сердце врагу. Изреченная истина должна жить. И если это так, ее можно произнести и умереть.
— Ты хочешь сказать, что истина выше закона?
— Общая польза — основа закона. Истина же общеполезна.
— Как ты можешь знать, что является общеполезным?
— Общеполезна истина. Перед нею отступает зло.
— С чем ты сверяешь свою мысль, чтобы убедиться в ее истинности? Не с мнением ли большинства, которое может быть столь же ложно, как и твое собственное мнение?
— Я сверяю мысль с законами природы, — сказал Демокрит. — Природа не обманывает и не заблуждается.
— Теперь следует вернуться к началу этой части разговора, — сказал верховный жрец. — Я понял тебя так: ты не хочешь открывать передо мной своих истинных убеждений, не хочешь говорить правду, так как считаешь, что не для меня добывал истины, а для всех. Но ведь и я принадлежу ко всем.
— Да, — согласился Демокрит.
— Общая польза не может действовать во вред мне?
— Да.
— Что полезно всем, то полезно и мне?
— Возможно.
— Почему же ты скрываешь от меня свои убеждения, но готов открыть их перед всеми остальными абдеритянами?
— Зерна гибнут на камнях, — ответил Демокрит. — В лучшем случае они достаются птицам.
— Так, — поднялся жрец и торжествующе взглянул на Демокрита. — Я узнал то, что хотел узнать. Ты лгал, отвечая на мои вопросы, ты старался скрыть от меня правду, ты говорил не то, что думаешь, и, стало быть, думаешь не то, что говоришь. Когда ты признаёшь на словах существование богов, в душе ты их отрицаешь. Когда ты признаёшь на словах законы Абдер, в душе ты их презираешь. Когда ты называешь истинным одно, в душе ты считаешь истинным совсем другое, противоположное тому, что ты говоришь. Так ли это? — Голос верховного жреца зазвучал на победных тонах. — Да, это так, — ответил он самому себе. — И вот твое истинное лицо: ты отравитель, ты замышляешь зло против абдеритян, ты отрицаешь существование богов, душа твоя развращена ложными знаниями и преисполнена ненависти к людям.