— Боги не имеют к людским делам никакого отношения, — сказал Демокрит, тоже поднимаясь со скамьи. — Они живут в пространствах между мирами. Они больше людей и лучше людей. Но они не управляют судьбами людей, как мы не управляем судьбами ночных светлячков.
— О мудрости твоей поговорим потом. Теперь же вернемся к гостям — пир продолжается, Умник!
⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀Глава третья⠀⠀ ⠀⠀
Пир длился до рассвета, до третьих петухов. В сущности, он продолжался и потом, но уже не в пастаде, а в саду, куда слуги вынесли ложа, амфоры с вином и кратеры и где был поставлен круглый стол с высокими бортами — арена для петушиных боев. Ожидалась крупная игра. И пока посыльные гостей бегали за бойцовскими — танагрскими и родосскими — петухами, пока кормили их чесноком для возбуждения злости, пока привязывали к их ногам острые металлические шпоры, пирующие заключали друг с другом пари, делали ставки и с нетерпением ждали восхода солнца — начала петушиных боев. Пари заключали все: и те, чьи петухи готовились к бою, и те, у кого петухов не было — ставки делали на чужих. Диагор против Протагора поставил на петуха Дамаста. У Протагора же был свой петух — черный танагрский красавец с ярко-красным высоким гребнем, по кличке Мох. Эта кличка была дана петуху по имени древнего финикийского мага Моха, который жил еще до Троянской войны и, кажется, был первым из людей, сказавших, что все в мире состоит из твердых и неделимых частиц — атомов. Петух же по кличке Мох был знаменит тем, что стал победителем во многих боях и принес Протагору немалую сумму денег.
Моха принесли в просторной, сплетенной из белой лозы клетке. Первым, кто подошел взглянуть на Моха, был Дамаст: он поставил против него два таланта — сумму, за которую в Абдерах можно было купить каменный дом. Столько же поставил и Протагор против петуха Дамаста — красного родосца по кличке Арион30. Эта кличка дана была ему за высокий и звонкий крик, каким он встречал рассвет. Арион был вспорот Мохом в первой же схватке. Дамасту пришлось расстаться с двумя талантами. Он выложил на стол деньги и потребовал, чтобы петух Протагора дрался сразу же с другими его петухами. И хотя это было против правил — один петух не мог драться кряду с двумя, — Протагор согласился, сказав при этом Дамасту:
— Только потому, что ты хозяин пира, и только для того, чтобы утешить тебя, Дамаст. Ставлю три таланта против Алкибии, — добавил он. — Хотя она не стоит и двух мин. Или я снимаю Моха со стола.
Дамаст отыскал взглядом Демокрита, потом взглянул на безоблачное небо, золотое в лучах только что взошедшего солнца, усмехнулся и ответил:
— Я согласен, несите петуха! — приказал он слугам.
Демокрит подошел к брату и, кипя от негодования, напомнил ему о недавнем обещании.
— Три таланта! — засмеялся ему в лицо Дамаст. — Неси три таланта — и ты получишь Алкибию. Распечатай наконец свой ларь. Я пробовал его поднять — он тяжелый, будто набит золотом. Не жалей денег. Юная красота Алкибии стоит трех талантов.
— У меня нет денег. Но ведь мы договорились, брат.
— Небо не обещает дождя, — не дал ему договорить Дамаст. — Оно чисто, Демокрит. Разве можно обнаружить приметы дождя на чистом небе?
⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀
Демокрит не ответил. Он повернулся и зашагал к дому.
— Петухов на стол! — нарочито громко, чтобы слышал Демокрит, скомандовал Дамаст. — Алкибия против трех талантов!
Диагор догнал Демокрита и взял его за руку.
— Я дам тебе три таланта, Демокрит, — сказал он ему. — Но ты купишь Алкибию для меня.
— Нет, — ответил Демокрит. — Я не ждал от тебя благодарности. И это не благодарность. Оставь меня!
Неся свой тяжелый ларь на плече, он вышел за ворота, остановился у столба Аполлона Агиея.
— Ты прав, Агией, — проговорил он с горькой усмешкой. — Жизнь — это дорога. И значит, надо идти…
А утро занялось славное. Оно было соткано из чистого света, из щебета птиц, из сладкого запаха росы, упавшей на камни и травы, из голубого, белого и зеленого. Впереди за крышами дальних домов и храмов светилась широкая янтарная полоса — море. На краю Фракийского моря, за Геллеспонтом — Персия, за пятью морями — Египет. За Персией — Вавилон и Индия, за Египтом — Эфиопия, А если плыть через Эгейское море от Хиоса на закат, мимо Эвбея и Андроса, глазам откроются прекрасные берега Аттики — земли, на которой стоят великие Афины.
Восемнадцать лет назад, точно в такое же тихое и светлое утро, стоя вот здесь, у камня Агиея, он мечтал о дальних странах и городах, зная о них лишь то, что слышал от других. Теперь он знает эти земли и города лучше, чем любой другой абдеритянин. Но кому нужны эти знания? Абдеры называют городом глупцов, потому что жители его грубы и алчны. Вдали от родных берегов он думал, что эту печальную славу Абдерам создали лишь некоторые купцы. Теперь же он убежден, что все абдеритяне скроены по одной, худшей мерке. Они сами оценивают свое достоинство лишь в деньгах. О боги! Он снова оказался в затхлом обществе игроков и торгашей! Здесь нечем дышать!.. Какое счастье, что мудрому человеку открыта вся земля! Пять стадий отделяют его сейчас от моря. И если корабль Фавбория отплывет сегодня, он расстанется с Абдерами сегодня же. Если же завтра, то завтра…
Было еще рано, когда рабы и животные уже не спят, но еще спят свободные горожане. Свободные — не всегда богатые. Отцовский дом, теперь дом Дамаста, занимает целый городской квартал. А рядом с ним одна к другой лепятся крохотные усадьбы с тесными двориками — здесь обитают свободные ремесленники, рыбаки, мелкие торговцы, пекари, красильщики, гончары. На один богатый дом приходится сотня бедных. И все же бедность в свободном государстве предпочтительнее богатства в государстве, которым правит тиран.
Абдерами от имени народа правит Совет. Дамаст — член этого Совета. И Протагор член Совета. Сколько в нем еще таких людей? Протагор торгует своей сомнительной мудростью, Дамаст — всем, что можно купить и перепродать. Пекутся ли они о пользе народа? Вот и пирующие бросают собакам кости и хлебные мякиши — то, что сами съесть не могут.
Бедные добывают себе благополучие трудом, богатые — хитростью и обманом. Кузнецу, красильщику, гончару, столяру, каменщику, ткачу, земледельцу, виноделу, пекарю, моряку нужны истинные знания об истинных вещах. Богатым — только власть, ибо власть — это ключ к наслаждениям, преступным перед лицом Природы и Труда.
Демокрит спускался к агоре. Только вчера он поднимался по этой улице вместе с братом Дамастом, преисполненный счастливых чувств, шагал легко, и глаза его с радостью и нежностью ласкали все, что встречалось на пути. Теперь он ничего не видел, шагал грузно под тяжестью своей привычной ноши, и мысли его были сосредоточены на том, что происходило в душе.
Уже на агоре ему почудилось, будто кто-то окликнул его. Он остановился и повернул голову. В двух шагах от него была статуя Тимесия — героя Абдер. Знакомая с детства надпись на мраморном постаменте гласила: «Тимесию, основателю Абдер, мудрому мужу, дважды изгнанному, а ныне почитаемому».
— Что, Тимесий? — спросил Демокрит. — Ты ушел из Абдер, когда теосцы высадились на берег. Ты по их лицам понял, что эти люди не способны на благодарность. Многие из них, спасаясь от персов, бросили в Теосе своих жен и детей, но взяли золото. Они ворвались в твой город с обнаженными мерами. Ты ушел, Тимесий. Я брат тебе… Прощай.
Корабль Фавбория стоял в бухте. Демокрит опустил на землю свой ларь, сел на него. На море был штиль. И лишь у самого берега, переворачивая ракушки, плескались мелкие волны. Как это всегда бывает по утрам, море немного отступило от берега, оставив на песке кайму из бурых водорослей, щепок, оброненных чайками перьев, поблескивающих на солнце холмиков медуз. Вдоль этой каймы бродили молодые мартыны, выклевывая из водорослей рачков, роилась, почувствовав запах тления, мошкара. А море было блистательно чистым.
Море и небо вызывают одинаковый восторг — восторг перед величием мира. И еще одно чувство неизменно испытывал Демокрит, оказавшись на берегу, — неукротимое желание плыть к новым землям, к новым людям, к новым знаниям, скрытым за далью вод и небес. Когда бы можно было не плыть, а лететь, он и мгновения не задержался бы больше на этом берегу…
На корабле Фавбория было тихо. И это означало только одно: то, что и гребцы, и матросы, и сам Фавборий находятся на берегу. На других кораблях уже кипела жизнь: по сходням сновали люди с тюками, амфорами, орали надсмотрщики. Два корабля, мерно взмахивая рядами весел, медленно покидали безветренную бухту.
⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀
Демокрит не решался подняться на незнакомый корабль. Он знал нравы корабельщиков — они всегда требовали платы за любые услуги. У Демокрита же нечем было платить. И поэтому оставалось одно — ждать Фавбория. Ведь это он сказал Демокриту на прощанье: «Рад буду видеть тебя вновь на моем корабле». Крепыш Фавборий, кажется, полюбил его за те длинные беседы, на которые не скупился с ним Демокрит. Говорили же они о многом: об устройстве великого и малого мира, о жизни и смерти, о добродетелях и мудрости, о причинах небесных, воздушных и земных явлений, о болезнях, о мореплавании, о священных книгах в Вавилоне и Эфиопии, а более всего о том, как быть счастливым в тот краткий миг, отведенный природой человеку между возникновением и небытием. Да, да, Фавборий: мир — сцена, жизнь — выход на сцену: пришел, увидел, ушел. А счастье — не более как хорошее расположение духа, свобода от всякого страха, которая достигается познанием причин всего сущего. Да, да, Фавборий. Хотя, наверное, и ты прав: счастье — в полном неведении того, что будет в следующий миг. Но разве человек может пребывать в таком неведении относительно своего будущего? Ведь причины будущего лежат в прошлом, а прошлое нам известно. Нужно быть полным идиотом, чтобы не уметь вывести следствие из очевидной причины, Фавборий. И значит, лучше все знать, чем ничего не знать. Первое — доступно человеку, второе — невозможно. Даже неразумные животные по известным им признакам находят пищу или избегают опасности. А человек — разумен, Фавборий.