Чья-то тень легла рядом с его тенью. Демокрит оглянулся. За его спиной стояла Клита.
— Петух Дамаста напился крови петуха Протагора, — сказала она, опускаясь рядом с Демокритом на песок, — Алкибия осталась в доме твоего брата.
Потом она плакала, обнимая его ноги. Демокрит приподнял ее, она уткнулась лицом в его колени. Он гладил ее седые жесткие волосы и думал о том, что люди со временем меняются ролями: дети прижимаются к взрослым, ища защиты, старики льнут к своим детям, когда их одолевает беда. Дети и старики нуждаются в защите. Дети становятся стариками. Было время, когда он прятал лицо в коленях Клиты. И вот Клита прячет лицо в его коленях в страхе перед судьбой. Кто защитит ее?
Что говорила Клита? Клита говорила о любви. О той единственной любви, которая прочно связывает человека с жизнью. О той любви, с исчезновением которой исчезает человек. О любви человека к другому человеку.
— Ты и Алкибия… — говорила она, тихо всхлипывая. — Я знаю, что, покинув Абдеры, ты больше никогда не вернешься сюда. И значит, я тебя не увижу. Расстаться навсегда — все равно что похоронить. Я не могу тебя похоронить. Я хочу лечь в могилу рядом с тобой…
— Успокойся, Клита. Успокойся, — пытался утешить няньку Демокрит. — Меня еще рано хоронить.
— Раньше меня звали просто Клитой. Теперь я для всех Старая Клита. Я стара. Жизнь прошла. У меня нет своих детей. Я никогда не была свободной. Родилась и умру рабыней. Надо мной проклятие богов. И все же я была счастлива. Сначала любовью к тебе, потом любовью к Алкибии. Вы соединились в моем сердце. И если вы соединитесь в жизни, я умру счастливой. Останься, Демокрит! Останься! — Клита снова обняла его ноги и стала целовать их.
Демокрит встал и поднял Клиту.
— Ты останешься, Демокрит? — спросила она с последней надеждой.
— Бедная, бедная… — ответил Демокрит. — Если я не останусь, кто утешит тебя? Но куда мне податься, Клита?
— Разве не правда, что сегодня разразится ливень? Дамаст приказал свезти хлеб под кровли. Ведь ты предсказал ливень?
— Да. Я знаю, что ливень будет, — сказал Демокрит.
— И тогда он отдаст тебе Алкибию. Я слышала, как он обещал. И я буду с тобой.
— Но куда нам податься, Клита? — снова спросил Демокрит. — У нас нет жилья.
— Недалеко отсюда, за городской стеной, стоит пустой дом, принадлежащий Дамасту. Эго маленький дом. Он купил его когда-то вместе с небольшим участком земли. Теперь пустует и дом, н участок. Мы поселимся в этом доме.
— Согласится ли Дамаст?
— Ты найдешь способ оказать ему еще одну услугу.
— Пожалуй, — согласился Демокрит.
— Он и сам скоро станет разыскивать тебя. Он еще не знает, что ты покинул его дом. Он протрезвеет, когда разразится ливень. Ему станет стыдно, что он обидел родного брата…
— Не думаю, Клита. И все же я соглашусь с тобой: мы займем дом, о котором ты рассказала. Веди меня туда. По крайней мере мы переждем в обещанном тобой доме обещанный мною ливень! — засмеялся Демокрит и посмотрел на небо: оно было подернуто легкой золотистой мглой. Демокрит подумал, что его предсказание, пожалуй, сбудется.
Они вышли из города через западные ворота, миновали поселок гончаров, прижавшийся к городской стене, затем прошли мимо мастерских каменотесов и оказались рядом с кладбищем.
— Ты куда ведешь меня, Клита? — спросил Демокрит, улыбаясь. — Не туда ли? — он указал на кладбище.
— Туда не ведут, туда несут, — ответила Клита. — Я же веду тебя вон к той усадьбе.
Усадьба, куда привела Демокрита нянька, принадлежала когда-то небогатому земледельцу, со временем разорившемуся. Небольшой двор, примыкавший к дороге, был обнесен каменной оградой, местами разрушенной. Приземистый квадратный дом упирался тыльной стеной в каменистый косогор, по которому проходила дорога. В центре двора сохранился колодец, к которому вела хорошо протоптанная тропа: путники, проезжавшие и проходившие по дороге, видимо, часто спускались сюда за водой. Из этого Демокрит заключил, что вода в колодце хорошая, и тотчас же попробовал… Вода и в самом деле была хорошей — холодной и сладкой.
В доме было четыре комнаты. В одной из них некогда размещалось святилище Геракла, о чем легко можно было догадаться по каменному алтарю, на котором лежал разбитый кувшин с именем Геракла, и по каменной плите с изображением пирующего Геракла, прикрепленной к стене над алтарем.
— Почему же ты не защитил хозяина этого дома? — глядя на изображение Геракла, спросил Демокрит. — Или трудно защищать бедных? Или ты всегда слишком сыт и слишком пьян от приношений?
Две другие комнаты с глинобитным полом предназначались для жилья — осталось ложе из дерева на каменных подпорах. На ложе была сухая трава — кто-то отдыхал на нем совсем недавно. В четвертой комнате стоял очаг, теперь разрушенный. В ней пахло старой золой и копотью.
В хозяйственной постройке с провалившейся крышей Демокрит обнаружил плуг на колесах, лопаты, зубчатый молотильный каток. Рядом с хозяйственной постройкой стоял навес, под которым в каменном основании была вырублена давильня для винограда. В глиняном чане, куда прежде стекал виноградный сок, в затхлой воде плавали головастики. Ко двору примыкал земельный участок, тянувшийся вдоль косогора. Туда можно было выйти через ворота в невысокой ограде. На участке были видны несколько кустов винограда, поднимавшиеся над бурьянами.
— По законам Абдер, преступно оставлять землю необработанной и незасеянной, — сказал Клите Демокрит. — Почему же Дамаст забросил эту усадьбу?
— Он собирался ее продать. Но покупатель в последний момент отказался от нее, потому что Дамаст запросил слишком большую цену. И земля здесь скудная…
— Узнаю Дамаста.
Порыв ветра поднял над дорогой пыль, зашуршал в бурьянах.
— Вот! — обрадовалась Клита. — Это к дождю.
— Ты посмотри туда, — Демокрит указал рукой на запад. — Видишь, там появилась первая туча. Видна лишь ее белая вершина. Эта туча принесет грозу. А если это так, ты должна сейчас же возвратиться в дом Дамаста. Ничего не говори ему обо мне. Но когда разразится ливень, скажешь Дамасту, где я, и напомнишь ему об Алкибии. Я помню его обещание. Он сказал: «Алкибия придет к тебе под проливным дождем».
Когда Клита ушла, Демокрит вернулся к колодцу, перегнулся через сруб и ощутил лицом, как из глубины потянуло прохладой. Колодец дышал. С детских лет Демокрит знал: если колодец дышит — быть дождю. Позже он нашел этому объяснение: перед дождем повышается уровень воды в колодцах, и эта вода вытесняет из каменных пор воздух, который устремляется вверх. Почему повышается уровень воды? Демокрит думал, что колодезная вода как бы тянется к воде дождевой по причине того, что подобное стремится к подобному…
Он поставил свой ларь у ложа, бросил поверх травы плащ и лег. Бессонная ночь дала о себе знать: едва он закрыл глаза, как его одолел сон. Проснулся он перед самым дождем от грома, который сотрясал весь дом. Демокрит вышел за порог и поглядел в небо. Иссиня-черная туча, словно веко, закрыла большую часть небесного ока, которое метало гневные молнии, сопровождаемые почти беспрерывным громом, и вот-вот готово было брызнуть слезами дождя.
Воздушные вихри гуляли по окрестностям, поднимая почти к самой туче столбы пыли. Из поселка гончаров доносился детский крик и визг. Это дети шумели в ожидании дождя, обливая друг друга водой — заманивали дождь. По дороге одна за другой катили телеги со скошенной пшеницей и ячменем, погонщики во весь голос понукали быков. Шум доносился также со стороны соседней усадьбы — там пастухи загоняли в ограды овец, чтобы те не разбежались под ливнем и не утонули бы в залитых водой низинах. Могучий орех, росший шагах в десяти от колодца, шелестел жесткой и крупной листвой, упирался, сопротивляясь наскокам ветра. Галдели воробьи, зазывая свои крикливые выводки под крыши, в укромные мееста.
Потом вдруг стало тихо: упал и замер ветер, умолкли воробьи, перестали кричать погонщики быков, укатился за край земли и канул в глухую пустоту громовой раскат. Демокрит поднял лицо к небу и прислушался. Под самой тучей в черной вышине родилось сначала едва слышное шипение. И по мере того как оно усиливалось, все шире становилась улыбка на лице Демокрита. Наконец шипение перешло в отчетливый шум приближающегося к земле потока. Прошло мгновение, другое — и грянул ливень. Демокрит захохотал, высунул за порог руки, подставив их под сплошные, хлынувшие с крыши струи воды. Все вокруг загрохотало, запело, загудело. Дробный стук капель, плеск струй, шелест листьев. Сладкая водяная пыль. Удар грома, заглушивший на мгновение все звуки. Снова стук, плеск, шелест, бульканье. Порыв ветра. Вдох, чуть не разорвавший грудь. Легкое опьянение — так свеж воздух. Запах мокрых камней, травы и песка. Запах пыли и сухой травы в комнате. Сгустившиеся сумерки разрываются в свете молний. Комната еще дышит теплом, улица — холодом.
⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀
Демокрит завернулся в плащ и сел на застланное травой ложе. Распахнутая дверь задернута почти сплошной прозрачной занавеской дождя. Под ложем, в теплой темноте, спутав день с ночью, запиликал сверчок. Протекла крыша, и с потолка одна за другой стали срываться капли, падая на пол. Там, куда они падали, уже были выбиты ямки — след предыдущего ливня. Из угла послышался писк — это из норы, заливаемой водой, выскочила мышь. Она выбежала на середину комнаты, увидела Демокрита и юркнула в другой угол. Из очага запахло отсыревшими углями.
Демокрит развязал шнурок на застежке ларя, поднял крышку. Он не открывал свой ларь с того дня, как поднялся на корабль Фавбория, ибо то, что хранилось в ларе, не нуждалось в частом осмотре: здесь были сочинения мудрецов, записанные на папирусе, две чернильницы с плотно закрывающимися крышками, несколько пучков мемфисского и книдского31 камыша, чистые свитки32 белого папируса, образцы медных, железных и серебряных руд, пакеты с семенами различных трав, сухие листья и цветы лекарственных растений, лаковый сосуд со снадобьем, подаренный ему Гиппократом на острове Косе. Это снадобье не раз спасало Демокрита в жарких землях от лихорадки. На этом же сосуде был выцарапан рукой Гиппократа рецепт и способ приготовления лекарства — тайна, в которую асклепиады посвящали только избранных. Увидев сосуд Гиппократа, Демокрит вспомнил о своем брате Геродоте, который пожаловался ему во время пира на свою болезнь. Демокрит обещал брату осмотреть его и избавить от недуга. Геродот приглашал его в свой дом. Но обида на Дамаста, на своих бывших учеников и друзей, Протагора и Диагора, вытеснила из его памяти разговор с Геродотом. Он осмотрит Геродота, но гостить в его доме не станет — решил Демокрит, кладя сосуд Гиппократа снова в ларь. Опыт научил его тому, что лучше не принимать без крайней нужды благодеяний других людей, чтобы не быть обязанным им и не угождать им, вопреки чувствам и совести, уподобляясь льстецам.