Глава 25
– Не обижены на меня, Василий Нилович, что пострелять не дал? – лукаво посмотрел на Черкасова командир «Пересвета».
– О чем речь, Николай Оттович! Много ли чести забросать снарядами тонущий крейсер. Это ведь даже не тренировка для комендоров на такой дистанции. Да и пусть их побольше спасется, этих японцев – мужественные люди и настоящие моряки. Положение у них было – хуже губернаторского…
– Ну-ну. Вот этак не стоит. Жалеть их начнем, когда бой закончится, – посуровел Эссен.
– Разумеется. Никакого благодушия по отношению к врагам у меня нет…
– Вот и ладненько, – перебил своего старшего артиллериста каперанг. – Чует моя печенка, что стрелять сегодня придется еще немало. Так что снарядами разбрасываться не стоит.
– Николай Оттович, – на мостик поднялся хмурый Соймонов, – я нового наводчика из носовой башни только что отправил под арест.
– Вилката? – презрев всякую субординацию, ошарашенно выдохнул Черкасов. – Ты с ума сош… – старший артиллерист броненосца все-таки успел сообразить, что нужно следить за лексикой даже при разговоре с другом, если он является твоим начальником.
– Вилката, – твердо ответил старший офицер «Пересвета». – Да, я наслышан о его геройствах, о том, что он лучший наводчик флота и тому подобное, но напиваться перед боем не дозволено никому.
– Напился? Вилкат? – Черкасов не поверил собственным ушам. – Он же герой Цусимы, георгиевский кавалер…
– Сомневаешься в моих словах? – напряженно посмотрел на лейтенанта Соймонов.
– Так! – Эссен даже не повысил голоса. – Сейчас не до этого. Но своему старшему офицеру я верю сразу и без всяких сомнений. А вы, Василий Нилович?
– Да я тоже, но… – замялся Черкасов.
– Прекрасно… То есть, конечно, ничего прекрасного в этом нет… Короче: матрос, напившийся перед боем, пойдет под суд. Каким бы золотым комендором он ни был. Если бы он надрался на берегу, даже набив при этом морду самому полицмейстеру Владивостока, – я сделал бы все для того, чтобы вытащить этого матроса. А сейчас: если приговорят к расстрелу – пальцем не шевельну.
– Ну, это вы слишком, Николай Оттович, – даже сам Василий слегка опешил, услышав решительную речь своего командира.
– Ничего подобного, Василий Михайлович! – резко оборвал Соймонова Эссен. – Этого раздолбая не случайно списали с «Победы». За пьяный дебош на берегу.
– Простите, но его не столько «списали», сколько мы с вами вместе выпросили этого матроса у Зацаренного, – позволил себе улыбнуться Черкасов, – именно потому, что нужен был хороший наводчик в носовую башню к нашим новым орудиям. А специалист он действительно прекрасный – я успел убедиться.
– Да? – слова артиллериста не произвели на Эссена никакого впечатления. – Лет пятьдесят назад этот ваш «прекрасный специалист» уже болтался бы на нок-рее за подобные художества. Как вы думаете, почему Василий Максимович так легко расстался с «замечательным комендором»?
– Возможно, я несколько сгустил краски, Николай Оттович, – поспешил вмешаться Соймонов, видя, что командир начинает злиться не на шутку, – матрос, конечно, выпил прилично, но не до «полного изумления». К пушке его ставить нельзя, но на ногах держится уверенно. Пара часов карцера, и можно включить его хотя бы в пожарный дивизион.
– Поступайте, как знаете, Василий Михайлович, – начал слегка остывать Эссен, – много чести этому сукину сыну, чтобы мы из-за него столько времени на споры потратили. Но после боя пойдет под суд. Я на своем корабле такого безобразия не потерплю…
– С «Орла» передают: «Команды имеют время обедать», – прервал беседу офицеров крик сигнальщика.
– Тоже дело, – хмыкнул Эссен, – ступайте, подкрепитесь перед боем, господа.
– Сегодня я хотел бы пригласить вас на обед в кают-компанию, Николай Оттович. От имени всех офицеров «Пересвета», – слегка смущаясь, поспешил сказать Василий.
– С удовольствием принимаю приглашение, – командир корабля обозначил полупоклон в сторону своего старшего офицера. – Перед боем приятно будет пообедать в нашей дружной семье. Часа два-три у нас, кажется, имеется. После снятия пробы из матросского котла я к вам присоединюсь.
Обычно снятие пробы производилось в чуть ли не торжественной обстановке. Когда весь свободный от вахты экипаж выстраивался на палубе и наблюдал, как командир корабля дегустирует предстоящий обед. Однако сегодня был вполне вероятен бой, и питаться предстояло посменно. Помпезность ритуала была совершенно излишней. Эссен не поленился лично посетить камбуз и попробовать пищу перед раздачей непосредственно там.
Пересветовский кок Перец, как обычно, оказался на высоте: и кислые щи оказались выше всяких похвал, и гречневая каша со свининой просто таяла во рту.
– Я тебя точно после окончания срока службы с броненосца не отпущу, – весело посмотрел на кулинарных дел мастера каперанг, – будешь, в конце концов, и для кают-компании готовить так же, как и для матросов. Офицеры тоже имеют право питаться с удовольствием.
– Так, ваше высокоблагородие… – слегка замялся кок. – Это ж… С нашим удовольствием. Хоть с завтрева могу начать и для кают-компании готовить регулярно. Но ведь у господ свой кок имеется. Нешто хуже меня щи да кашу варит?
– Вполне прилично он кулинарствует, – Эссен поймал себя на мысли, что этот шутливый разговор имеет смысл претворить в жизнь, – но и продукты у него другие все-таки. Тебя бы к ним пристроить – просто шедевры получались бы. Ты подумай. Сколько служить еще?
– Полгода осталось, если война не затянется…
– Вот и ладненько. А потом, могу тебе обещать, наши офицеры тебе такое содержание положат, что ни один шеф-повар ни в одном ресторане не получает. Твой обед из акулы в Индийском океане до сих пор вся кают-компания вспоминает. Договорились?
– Так точно, ваше высокоблагородие – договорились! – вытянулся перед командиром польщенный матрос, хотя для себя еще ничего окончательно не решил.
– Господа офицеры! – скомандовал Соймонов, как только увидел появившегося в кают-компании командира. Присутствующие немедленно встали.
– Прошу садиться, господа, – благосклонно кивнул Эссен. – И благодарю за приглашение на обед.
– Присоединяйтесь, Николай Оттович, – радушно пригласил хозяин кают-компании «первого после Бога». Но первого не здесь. Кают-компания – единственное помещение корабля (кроме кают офицеров, конечно), где по старой флотской традиции командир являлся гостем, а не хозяином, куда он не смеет, как ни странно, прийти без приглашения старшего офицера. И даже в этом случае остается здесь гостем.
Офицерский повар «Пересвета» был не так уж и плох: рассольник (правда, не совсем полноценный – без почек) и эскалопы с гарниром из риса были вполне на уровне. Денисов выставил к тому же несколько бутылок легкого вина, так что трапеза перед возможным боем прошла к вящему удовольствию офицеров. Хоть и даже потопление «Нийтаки» не пришлось отметить чем-то более крепким или праздничным, чем все то же столовое вино.
Здесь присутствовало ожидание скорого сражения, а в нескольких милях к северо-востоку оно уже шло вовсю…
Глава 26
– Ведь уходят, Оскар Адольфович! – командир «Баяна» оторвался от смотровой щели боевой рубки и глянул на адмирала.
– Не нервничайте, Федор Николаевич, уйдут так уйдут. Но не должны – их левый здорово уже горит, хотя бы его, но прикончим, если Господь даст.
«Цусима» действительно уже полыхал от носа до кормы: с левого борта его усиленно обрабатывал артиллерией «Изумруд», а вдогонку бил из своих орудий «Богатырь». Ход японец пока еще держал, но количество полученных им снарядов неумолимо должно было перейти в качество.
Капитан первого ранга Сентоо прекрасно помнил относительно недавний бой с «Дмитрием Донским» при Цусиме. Тогда он вместе с «Идзуми» добивал искореженный русский крейсер и помнил, какой кровью далась та самая победа. Теперь в роли жертвы находился его крейсер. Относительно легкие снаряды с «Изумруда» не являлись фатальными. Во всяком случае пока. Но их было слишком много, а отвлекать на этого легкого наглеца пушки, занятые перестрелкой с наиболее опасным соперником – «Богатырем», было нельзя. Только две шестидюймовки могли отвечать на огонь «нахала». Остальные орудия работали по преследовавшему крейсеру Стеммана – главное, чтобы этот отстал. Если удачливый снаряд «провертит» дырку у ватерлинии, то спасение практически гарантировано – русский немедленно начнет зарываться носом и отстанет. Тогда можно будет разделаться и с обнаглевшим «Изумрудом». Но ведь и «Богатырь» может засадить фугасным под винты, и тогда непременно раздавит своей артиллерией относительно маленькую «Цусиму».
То есть все дрожало на волоске – кто попадет «в яблочко» первым: «Богатырь» или «Цусима», «Цусима» или «Богатырь»…
Причем шансы были приблизительно равными: русский корабль бил вдогонку из трех-четырех (в зависимости от ситуации) шестидюймовых орудий, японец огрызался из двух-трех пушек того же калибра.
Попал «Изумруд». Причем буквально сразу после того, как сам получил попадание, проделавшее здоровенную пробоину над самой ватерлинией, и стал отворачивать с курса. Стодвадцатимиллиметровый снаряд русского скорохода буквально разворотил среднюю трубу «Цусимы», и ход корабля Сентоо неумолимо упал до пятнадцати узлов. Теперь только чудо могло спасти стреноженный крейсер от бортового огня приближающегося «Богатыря»…
– Они что, с ума сошли? – Иванов ошарашенно посмотрел на адмирала. – Приглашают нас на сражение в кильватере?
– Действительно странно, – отозвался Энквист. – Но в причинах разберемся потом. А пока как вежливые люди примем столь любезное приглашение. Ложитесь на параллельный курс, Федор Николаевич. И просигнальте то же Добротворскому.
«Кассаги» и «Читосе» действительно стали поворачивать перпендикулярно курсу преследования, явно собираясь прикрыть «захромавшую» «Цусиму». Вместо того чтобы во все лопатки улепетывать от своих грозных противников, адмирал Дева предлагал заведомо проигрышный для своего отряда бой.