По возвращении из Катманду я заболел туберкулёзом. Я так плохо ел, что стал похож на собственную тень. Единственный доктор в округе жил в христианском миссионерском центре в семнадцати километрах от монастыря. На протяжении шести ужасных месяцев я должен был ходить туда три раза в неделю на уколы. Всё это время, ставшее для меня суровым испытанием, Дупсенг Ринпоче каждый раз давал мне на дорогу пятьдесят центов или одну рупию. Казалось, этот акт доброты был тем способом, с помощью которого он подбадривал меня, ребёнка, чтобы я не испугался этих жутких шприцев и завершил лечение. После каждого укола я покупал в столовой чашку чая и кусочек хлеба. Этот перекус был моей приятной наградой, а затем я шёл обратно в монастырь. Через полгода я полностью выздоровел. Я набрал потерянный вес и даже немножко прибавил благодаря тем перекусам и особым угощениям от матери. Она делала для меня питательные блюда из цампы, бульона, теста и масла всякий раз, когда я навещал её.
Хотя я чувствовал себя плохо, я продолжал поддерживать свой строгий режим в плане заучивания текстов ритуалов и молитв. Дупсенг Ринпоче был добрым и заботливым, когда это было необходимо, оставаясь при этом строгим и требовательным. Что бы ни происходило, каждый вечер я должен был воспроизвести наизусть две страницы текстов. Если я что-то недоучивал, в качестве наказания меня могли отлупить. Иногда я очень переживал, что вечером после проверки получу тумаков, – из-за этих страхов я мог напрочь всё забыть во время проверки, хотя честно зубрил тексты целый день. Если же у меня получалось хорошо, Дупсенг Ринпоче награждал меня конфетами и печеньем. Несмотря на его строгость, я благодарен ему за терпение и неуклонное стремление научить меня.
Моё обучение продолжалось несколько лет. Наши совместные усилия принесли свои плоды, когда я смог запомнить все важнейшие тексты и без труда воспроизводил их по памяти во время пудж и ритуалов. Порой по вечерам я совершал досадные оплошности – я мог крепко уснуть прямо посреди пуджи. Дупсенг Ринпоче – остроглазый орёл, не теряющий бдительности, – бросал в меня что-нибудь, явно метя мне в голову, причём выбирал для этого что-то достаточно твёрдое, чтобы вернуть меня из моих астральных путешествий в настоящее и снова сделать бодрым и сосредоточенным. Как-то раз, когда я начал клевать носом, он тихо поднялся со своего трона и подошёл ко мне. Прежде чем я почувствовал его приближение, он приложил меня головой об стол. Я был так шокирован, что даже не смог сразу заплакать. Каким-то образом мне удалось попросить прощения. Мои губы были разбиты в кровь, и когда я всё-таки расплакался, то не мог остановиться и рыдал несколько часов. Лама Тендар утешал меня в своей обычной мягкой манере, а Дупсенг Ринпоче что-то подарил мне. Его суровость происходила из любви ко мне, поэтому он часто «подслащивал» такие методы приятными мелочами, и я моментально приходил в норму.
Я смиренно принимал достававшиеся мне тумаки и был уверен, что такая дисциплина была необходимой. Тогда это был единственный способ приструнить монахов, а я, будучи молодым ринпоче, должен был оправдывать высокие ожидания. Иногда я был игривым и шаловливым. Это нарушало процесс обучения и совсем не радовало пожилых лам, которые были очень строгими, несмотря на то что я был ещё очень юн. В основном я подчинялся и не бедокурил намеренно. Тем не менее моё поведение снова стало вызывать много вопросов, когда я отправился во второе паломничество в Катманду.
Мои мысли насчёт обучения
Когда я был молод, у нас была строгая дисциплина, и я подвергался разным формам физического наказания, например битью бамбуковыми палками. И хотя были некоторые вознаграждения и поощрения, страх не сделать свою работу был всегда сильнее. Помню, что, когда я обучался в атмосфере страха, я не мог хорошо сосредоточиться. А если страха не было, то меня вдохновлял мой учитель и я активно стремился к обучению, в том числе самостоятельному. В те дни методы обучения были похожими во всех монастырях. Это был единственный известный способ научить чему-то монахов, и тогда он казался вполне подходящим.
У ученика есть много ожиданий относительно гуру. Кто-то предпочитает гуру, ратующего за суровую дисциплину, в то время как другие предпочитают гуру, проявляющего больше мягкости и сострадания. Я знавал нескольких учеников, которые изначально хотели обучаться у одного гуру, но потом, ошеломлённые огромным количеством правил и методов проверки, сбегали от него, теряя всякую возможность учиться. Будет наш гуру более строгим или более беззаботным, зависит от нашей способности переносить трудности и от уровня нашего интеллекта. Наш подлинный наставник – это мы сами. Необходимо регулярно упражняться и отслеживать мысли и действия каждое мгновение. Никакой внешний гуру не может сделать этого за нас.
По моим наблюдениям, в плане склада ума и личного отношения у предыдущих поколений и сегодняшнего есть много различий. Следовательно, методы обучения и изучения необходимо подстраивать под сегодняшнее общество и новый образ жизни. Важно следовать потоку перемен.
Я являюсь свидетелем этих изменений с раннего возраста. Методы изучения и способы понимания окружающего мира сейчас намного более продвинутые. В прежние времена мы очень зависели от учителей, и методы, которые использовали они сами, были вдохновлены их собственными учителями. Способы проверки и обучения студентов были жёсткими, однако они были основаны на невидимой глубокой любви и благих устремлениях.
Мои учителя задействовали разнообразные методы обучения. Вне зависимости от того, какие методы использовались, они принесли пользу моему пониманию Дхармы. Моё вдохновение никогда не ослабевало – но, наоборот, лишь возрастало. Таким образом, какой бы метод ни применялся к ученику, он должен отвечать его потребностям в соответствии с временем и обстоятельствами. Я не считаю, что один правильный, а другой неправильный. Но если мы используем какой-то метод в неподходящее время и в неподходящих обстоятельствах, он не сработает и может даже привести к негативным результатам.
Глава 12Моё второе паломничество
Мне было 15 лет, когда я впервые встретил ламу Нгедона Джинпу в Катманду. По моим первым впечатлениям, он был очень мягким и беззаботным человеком. Пробыв с ним некоторое время, я обнаружил, что он был столь же строгим, как и Дупсенг Ринпоче. Во втором паломничестве меня сопровождали двое лам – Геджунг и Гегья. Я обожал находить друзей среди местных и заниматься чем-то новым. Лама Нгедон Джинпа не одобрял то, что я постоянно занимаюсь приятным времяпрепровождением. Он предпочитал, чтобы я оставался в храме Сваямбху вместе с ним. У меня было представление, что я приехал на каникулы и в паломничество, так почему же я должен был сидеть в комнате, всё время читая тексты? Я не мог высказать это ему, но я постоянно чувствовал себя некомфортно. Когда он каждый день ходил в город за покупками, он запирал меня в комнате, дабы удостовериться, что я сосредоточусь на предписанных заданиях. Главным же из них было заучивать тексты. Он возвращался в обед с запасом продуктов, и у меня был перерыв, чтобы сходить в туалет.
Нгедон Джинпа был строгим и всё контролировал, поэтому я очень удивился, когда однажды он согласился отпустить меня в компании двух лам посетить холм Нагарджуны в Западном Катманду. Я наконец-то мог прогуляться по окрестностям и поболтать со своими друзьями-ламами, пока мы совершали обход ступы, расположенной на вершине холма, который обозначает трон Будды.
Холм Нагарджуны был виден за ступой Сваямбху. Дорога занимала целый день: ранним утром мы начинали карабкаться в гору. Когда мы наконец достигли вершины к часу дня, нам открылся восхитительный вид на Катманду. Казалось, город мог уместиться в моей ладони, окружённый гигантскими пиками Гималаев. Сильный и далеко не тёплый ветер напрочь сдул нашу усталость, и мы были поражены своими успехами в альпинизме. После простой трапезы, помолившись на месте паломничества, мы вернулись. Я настаивал, чтобы перед возвращением мы посетили ступу Боднатх. Это не соответствовало изначальному плану: ламы обещали моему опекуну, что сразу отведут меня на Сваямбху.
С чашками в руках сидят (слева направо) Дупсенг Ринпоче, я, Бокар Ринпоче
Дело было в том, что я хотел посетить своего дядю – того самого, с которым мы жили в Дхорпатане. Теперь он проживал рядом с Боднатхом, и я хотел навестить его и провести с ним какое-то время. Монахи согласились, и я остался у него на два дня, пока сами они посещали собственную родню в Джавалакхеле. Мой дядя жил один в маленьком шатре рядом с рисовым полем. Помню, что приготовление пищи происходило прямо посреди шатра, и мы сидели вокруг очага на тоненьких подушках. Жизнь была простой и включала лишь самое необходимое, но я чувствовал себя свободным, поскольку дядя отпускал меня гулять везде, где я хотел. Я был очень рад побыть с ним после такой долгой разлуки.
Моё счастье закончилось, когда внезапно появился лама Нгедон Джинпа, пока я совершал обход ступы. Я должен был вернуться ещё два дня назад, и он приехал, чтобы найти меня. Он был в ярости, ведь я не рассказал ему, куда отправился. Дупсенг Ринпоче передал меня ему на поруки, и он напомнил мне, что, будучи ринпоче, я должен быть более ответственным и не упускать из вида общую картину моего предназначения. Когда я отвёл ламу Нгедона к моему дяде, чтобы собрать вещи, он был в ужасе от простоты нашего быта и отсутствия минимальных удобств. По его мнению, мне не пристало жить в таких нищенских условиях. Но я не замечал, что дом моего дяди был слишком скромным или бедным. Я почувствовал обиду, поскольку это звучало как оскорбление для моего дяди. Для меня было в новинку представление, что мне как ринпоче необходимо придерживаться определённых стандартов в выборе места жительства.
Я очень грустил, уезжая от дяди. Упаковывая свои вещи, я ощущал целый поток эмоций. Я ценил связь с моей семьёй и был благодарен за время, проведённое с ним. Беззаботные дни, проведённые в Боднатхе, были той передышкой, в которой я нуждался, прежде чем возвращаться на Сваямбху. Местные пожилые монахи просто не знали, как обращаться с таким молодым человеком. Разрыв между поколениями был очень болезненным, и мы это понимали; к тому же они дразнили меня за мой акцент. К счастью, два месяца пролетели быстро. Вскоре я уже готовился вернуться в монастырь. Однако перед обратным путешествием во мне вспыхнула новая страсть.