ростое глинобитное строение с лестницей, ведущей на крышу. Этот храм принадлежал деревне, и именно здесь оставался Первый Шангпа Ринпоче, когда жил в Долпо. Каждое утро, пока мать готовила завтрак, я читал свои молитвы и изучал сутры. Среди них были «Сутра Манджушри Намасангити» [17], «Сутра о трёх высших накоплениях» [18], «Сутра огранщика алмазов» [19] и «Амитабха-сутра» [20]. Я был одарён способностью без усилий осваивать литературный тибетский язык. Однажды мать научила меня тибетскому алфавиту, и именно так я научился читать.
По мере того как улучшались мои навыки чтения, мать одолжила «Жизнеописание Миларепы» у ламы по имени Ньиджунг Ринпоче. Я верю, что этот человек был великим мастером, хотя у него был свой особый стиль. Он разгуливал голышом и оборачивал свои длинные волосы вокруг головы. Он казался грубым, но проявлял к нам огромное сострадание, втайне снабжая нас запасами еды, и беспокоился о других наших нуждах. Я стеснялся приходить к нему сам, но обожал находиться в его присутствии, поскольку распознавал его выдающуюся доброту. Он одалживал мне многочисленные тексты по Дхарме, которые я прилежно изучал. Я также читал вслух для матери биографии великих мастеров, и она любила слушать меня.
Наставления, которые своей рукой написал Первый Шангпа Ринпоче для своих учеников
Каждое утро после завтрака мы выходили на крышу, чтобы насладиться лучами солнца. Мать тихо слушала, пока я читал вслух. Ей особенно нравилось «Жизнеописание Миларепы». Миларепа – это пример того, как человек может достичь просветления в течение одной жизни. Он встретился с неимоверными трудностями и совершил ужасные деяния. Однако он повстречался с правильным мастером и благодаря огромным усилиям обрёл просветление. Мать плакала почти каждый раз, когда мы доходили до отрывка, описывавшего, как Миларепа, будучи ребёнком, страдал в поисках Дхармы. Пока я читал историю Миларепы, она приносила мне цампу с маслом, смешанную с чаем или чангом – ячменным пивом. Иногда мне доставался драгоценный кусочек коричневого сахара. Я всегда жаждал ещё и удивлялся, как ей удавалось доставать такие угощения. Иногда, пока я читал, мать с любовью расчёсывала мне волосы и смазывала их маслом, чтобы они выглядели аккуратными и сияющими. Местные любили трогать мои волосы, часто хвалили мою причёску и то, как я выглядел в целом.
Наша жизнь отличалась волшебной простотой и безмятежностью. Мы были счастливы, но внезапно это спокойствие у нас отобрали. Довольно неожиданно наши дни наполнились ужасом и стали невыносимыми. В столь юном возрасте я уже учился тому, что непостоянство всепроникающе, а страдание проявляется во всевозможных формах.
Глава 4Боль нарастает
Пока мы жили в Трекхьям Гомпе, у меня было много запоминающихся моментов с Цеянгом Ринпоче, проводившим длительные ретриты в пещере Трекхьям, до которой было рукой подать от места, где я жил. Из-за его самодисциплины и исключительной простоты в отношении материальных нужд люди из Долпо считали Цеянга Ринпоче вторым Миларепой. С тех пор как ему исполнилось семнадцать лет, он несколько лет провёл в строгих медитационных ретритах и отказался от какого-либо общения с людьми.
Когда ему было уже за шестьдесят, Цеянг Ринпоче предсказал моё рождение. Он также предсказал, что я серьёзно заболею. Однако он никоим образом не мог знать, что я был в Пхенчи, тогда как он был в Гошар Гомпе, что в двух днях пути. В пожилом возрасте, находясь в ретрите в пещере Трекхьям, он знал, когда мать и я отправились в Долпо.
Его уникальная связь со мной может хорошо объяснить, почему он всякий раз, когда я навещал его, приветствовал меня с широкой улыбкой, из чего можно было сделать вывод, что он уже ждал моего прихода. Было большой честью узнать, что я был единственным человеком, с которым он встречался, даже находясь в ретрите. Когда бы я ни входил в пещеру, я склонял голову в поклоне, выражая ему своё почтение. Он в свою очередь в качестве приветствия мягко сжимал мои щёки обеими ладонями. В пещере, где он сидел, располагался маленький, квадратный, похожий на коробку столик, на котором всегда стояла чашка чая. Я тоже всегда предвкушал свои визиты к нему и угощения от моего доброго друга. Под столом, заваленным текстами по Дхарме и разными книгами, стояла скромная шкатулка, в которой он прятал свои вкусные угощения! Моими любимыми были кусковой сахар, сушёное мясо, хлеб с маслом и иногда – заранее подготовленный пак. Последний представлял собой вкусное тесто, сделанное из цампы, перемешанной с сахаром, маслом, сыром и тибетским чаем. Обычно я обожал сидеть с ним, есть его угощения и болтать – не считая одного случая, когда я получил суровый урок насчёт своего поведения.
Обычно я обожал сидеть с ним
Цеянг Ринпоче узнал, что одна группа паломников преодолела долгий путь, чтобы сделать мне подношение монетами; они также хотели получить мои благословения. Я отказался их дать, и когда мать стала переубеждать меня, я разозлился и бросил монеты обратно паломникам. Услышав эту историю, Цеянг Ринпоче расстроился. Он отчитал меня и предупредил, что перестанет встречаться со мной, если я не исправлюсь. Я тут же разрыдался и пообещал, что буду вести себя лучше. Я не мог вынести мысли, что не смогу видеться с Цеянгом Ринпоче. Его тронуло моё искреннее стремление исправиться, и он обнял меня, прежде чем передать мне подарок, который я должен был отнести домой.
Начиная с того дня, я очень сильно изменился. Что-то будто щёлкнуло во мне, и я искренне решил всё исправить. Всё выглядело так, словно я получил невидимую помощь в преодолении моих вспышек гнева. С тех пор мои агрессивные состояния уже не могли взять надо мной верх, и я перестал плохо себя вести с матерью или с кем-либо ещё, словно в мгновение ока превратился в очень послушного ребёнка.
Хотя я любил навещать Цеянга Ринпоче, путешествие к его пещере приводило меня в ужас. Я побаивался его родственника, который выполнял обязанности его помощника. Это был мальчик на несколько лет старше меня, который заботился о нуждах Цеянга Ринпоче, пока тот был в ретрите. Чтобы добраться до пещеры Трекхьям, мне приходилось пробираться рядом с домиком этого мальчика. Всякий раз, когда я пытался повидать Цеянга Ринпоче, мальчик преграждал мне путь, шлёпал меня или бил меня по голове, пока я не начинал рыдать. Я разворачивался и возвращался домой, в синяках и очень раздосадованный. Он был настолько сильнее и выше меня, что я даже не пытался отвечать ему. Иногда мне везло, и я ухитрялся проскользнуть мимо него и добраться до своего друга. Когда Цеянг Ринпоче спрашивал, почему я не прихожу к нему почаще, я просто улыбался. Я не мог открыть правду ни ему, ни матери, потому что мне бы пришлось ещё более несладко, если бы мальчик выяснил, что я на него наябедничал. Поэтому я никому не рассказывал о его нападениях. Я не знаю, почему этот мальчик недолюбливал меня или чувствовал, что меня надо побить. Мы не можем понять мотивацию других людей. Но, конечно, тогда это была травля, а я был жертвой.
Однако тумаки, которые я получал от помощника Цеянга Ринпоче, не идут ни в какое сравнение с тем, как я пострадал от рук Давы Пуры. Он был одним из тех трёх посланников, которые приходили к Его Святейшеству Шестнадцатому Гьялве Кармапе, чтобы выяснить, переродился ли Первый Шангпа Ринпоче. Высокий и широкоплечий, с тоненькими усиками, Дава Пура был воином. Он взял на себя ответственность выполнить указания Его Святейшества по кремации нетленного тела Первого Шангпы Ринпоче.
Хотя он и был предан Первому Шангпе Ринпоче и получал от него учения, одной из его черт была жестокость. Сначала он относился к матери и ко мне очень хорошо, но потом его преданность развернулась на сто восемьдесят градусов, когда взяли верх его собственные интересы. Поскольку я обретал популярность среди людей, он начал обращаться с нами очень хорошо. Он хотел взять мою мать в жёны, даже несмотря на то, что уже был женат. Однако единственной целью моей матери было заботиться обо мне и однажды отвезти меня к Кармапе. Когда мать отвергла предложение Давы, он изменился и начал относиться к нам так, словно мы были его врагами.
Из-за его непредсказуемых действий мы жили в постоянном страхе. Он каждый день приходил в мою комнату и бил меня, пока мать умоляла его прекратить. Он был могучим человеком, и моя мать, хрупкая женщина, ничего не могла сделать, чтобы спасти меня. Мы не знали, что вызывало в нём такую ярость. Днём и ночью мать жила в страхе, что он убьёт меня, и однажды он почти сделал это.
Как-то раз он с угрожающим видом ворвался в нашу комнату, держа в руках пару ножниц, и срезал мои волосы, которые тогда доходили мне до плеч. Мы были шокированы этой внезапной выходкой – просто потрясены. На следующий день он во всеуслышание заявил, что я был демоном, а не воплощением Шангпы Ринпоче. Доказательством, как он сказал, было то, что он спокойно спал всю ночь на матрасе, под которым лежали мои срезанные волосы. Если бы я действительно был воплощением этого великого мастера, такое было бы невозможно. Он объявил, что намерен уничтожить демона (меня), чтобы все убедились в его правоте.
В то судьбоносное утро он схватил меня за руки и вытащил из комнаты. Для меня, четырёхлетнего, время остановилось. Мать была уверена, что видит меня в последний раз. Все знали, что он реализует своё намерение. Я знал, что он собирается убить меня. Я не чувствовал страха – возможно, в силу возраста, но я испытывал сильную физическую боль от его хватки. Я испытывал ужас от вида его лица, от его грубой речи и от боли, которую он причинял мне. Собравшиеся жители деревни обращались к нему и плакали, умоляя прекратить. Их было человек сорок, но ни один не осмелился рискнуть жизнью, вступившись за меня.